Амалия Март - Двойной босс, пожалуйста!

Тянусь к презервативу в кармане брюк, восхищаюсь собственной предусмотрительностью и скидываю оставшиеся вещи с несвойственной мне скоростью. Накрываю ее тело своим и медленно вхожу в нее. Черт, какая же она узкая, какая горячая.

Алиса выгибается подо мной, стонет так, что уши закладывает. Я снова накрываю ее безумный рот, ловлю каждый ее звук, каждую дрожь. В ее распахнутых глазах вижу неподдельную отдачу и желание. Впиваюсь пальцами в ее бедро и приподнимаюсь на одном локте, чтобы видеть, как она дышит, как собираются капли пота на ее ключицах, как губы беззвучно нашептывают: ещё.

Первая бешенная потребность в контакте сменяется желанием растянуть удовольствие. Я замедляюсь, почти полностью выхожу из нее, а потом с мучительной для нас обоих медлительностью снова вхожу до конца. Задерживаюсь в ее тепле на пару секунд и снова возобновляю это неторопливое движение. Хорошо известное мне напряжение рождается сначала в затылке, проходит горячей волной по позвонкам и скапливается в паху.

Я оттягиваю финал, но то, как сжимаются ее мышцы вокруг меня, как она горит подо мной, как едва слышно нашептывает "боже, боже, боже" — не способствует этому. Я опускаю голову ей на плечо, прохожусь языком по соленой коже, втягиваю сумасшедший клубничный запах и, эгоистично, не думая о ее удовольствии, кончаю.

На этом все должно завершиться, самое время встать, выпроводить девицу и спокойно продолжить работу с опустевшими, наконец, яйцами и мозгами. Но член даже не думает опадать. Он словно живет отдельной от разума жизнью, пульсирует в девчонке, не желая расставаться с так полюбившейся ему вагиной. И перетягивает на свою сторону все рецепторы, каждую нервную клетку, душу, если она все еще у меня есть.

Запускаю руку в волосы Алисы и крепко их сжимаю, проверяя свои ощущения. Да, тело по-прежнему горит огнем, желая не только продлить свое удовольствие, но и подарить его девчонке. Выхожу из нее с громким хлопком и поднимаюсь на ноги. Иду к столу.

— Лежать, — приказываю, едва вижу, что она зашевелилась и пытается встать. — Мы еще не закончили.

Сменяю презерватив и возвращаюсь к дивану. Спускаю ее ноги на пол, сажусь рядом и тяну ее на себя. Алиса с готовностью впускает меня в себя и начинает двигаться, все набирая и набирая темп. Она прикрывает глаза и откидывает голову, издавая приглушенные стоны. Я веду руками по ее тонкой талии, очерчиваю красивую грудь и запускаю палец ей в рот. Она с готовностью втягивает его в себя. Голова снова пустеет от накрывающего экстаза. Девчонка совсем не такая, как я себе представлял, такая холодная внешне и так пылает в моих руках. Мне снова рвет крышу от запредельных ощущений, я не могу определить, что это за чувство разрастается внутри комом вместе с возбуждением. Мне не понятна его природа и значение, я только знаю, что очень давно не испытывал такого накрывающего лавиной удовольствия.

Возобновляю путешествие своих ладоней по ее мягкой коже, девчонка дрожит под моими руками и такую реакцию невозможно подделать. Она вся — один сплошной оголенный нерв, одно прикосновение в правильном месте и она взрывается в моих руках. Красиво и феерично. С громким протяжным стоном, ногтями в моей коже, лихорадкой в моих объятиях. Я даю время немного прийти ей в себя и покрываю шею и плечи невесомыми поцелуями. Так я удовлетворяю свою собственную потребность в близости, которой лишён. Неспешно возобновляю движение внутри нее, кладу руки на ее бедра и сам направляю ее вверх и вниз. Алиса вновь оживает в моих руках, тянется к моим губам и оставляет на них такой жадный поцелуй, что сердце внутри устраивает бешеные скачки, пытаясь что-то мне сказать, кажется, это азбука Морзе, но я ни хрена не понимаю.

Тело в сговоре с мозгом и отключило все функции кроме "трахаться". Хватаю девчонку за волосы, и насаживаю на себя с остервенением. Хочу продлить этот кайф, хочу ещё и ещё, и ещё. Больше ее запаха, больше жара, стонов. Пусть проникнет под кожу и останется там навсегда. Никакого "после" не существует. Только необходимая жизненная потребность в ней здесь и сейчас.

По кабинету распространяются громкие шлепки наших тел и гортанные стоны. Это праздник для моих ушей, он затмевает все мысли, все прочие ощущения и установки. Когда меня накрывает второй раз, мы кончаем вместе с девчонкой и валимся грудой слипшихся тел на диван. Мне требуются минуты, чтобы вспомнить, как дышать, и где я нахожусь. Грудь распирает от стука сердца, непонятный узел в животе скручивает от потребности все повторить, но я их игнорирую. Встаю и, не глядя на девчонку, одеваюсь.

Мне не нравится то, как я потерял контроль, мне не нравится то, что все вышло за привычные рамки, мне не нравится то, что я хочу запереться здесь с девчонкой и повторять все снова и снова, а потом увезти ее домой и пустить дальше, чем любую за последние годы. Все это не нормально. И очевидно, вызвано накатывающей последнее время депрессией. Опускаюсь в кресло и прикрываю глаза, пытаясь совладать с внутренним диссонансом. Тело и мозг не могут договориться, вступают в непонятную мне схватку, наперебой пытаясь что-то друг другу доказать.

Из раздумий меня вырывает громкий хлопок двери. Ушла. Это к лучшему. Никаких драм и последствий. Все как я и хотел.

Ведь так?

Я не помню дорогу. Не помню, как мелькала дорожная разметка, и как наступил рассвет. Помню только приглушенное в трубке: инфаркт, умер.

Останавливаюсь у порога родного дома, в котором был всего два дня назад, и не могу заставить себя переступить его порог. Оцепенение не проходит. Я не верю, что его больше нет, и страшусь убедиться в этом, открыв входную дверь.

Каждый шаг даётся с трудом, словно все кости налились свинцом и тянут к земле. Я вступаю в темный холл родительского дома и сразу понимаю: все правда. Это что-то в воздухе: тяжёлое, тягостное. Давит. Тишина кажется неестественной, траурной, выбивающей воздух из лёгких.

Меня встречает брат отца. По его лицу легко можно прочесть горе и боль, которые пока не коснулись меня, потому что я все еще в ступоре.

— Где? — пересохшим ртом выдавливаю я.

— Уже увезли, — приглушенно говорит дядя.

— Как… — я опускаюсь на диван в гостиной и сжимаю голову руками. — Как?

— Я нашел его в мастерской. Уже… уже ничего нельзя было сделать.

Он опускается рядом со мной и кладет руку мне на плечо, безмолвно поддерживая. Я не сразу понимаю, отчего так жжет глаза и почему все тело трясет.

Почему, почему, почему?

Мать заперлась в комнате и не выходит. День растягивается в бесконечную череду организационных вопросов и звонков с работы. В абсолютной прострации я отвечаю на несколько, не в силах в них вникнуть, а потом отправляю помощнице сообщение, чтобы меня не беспокоили. Телефон оставляю в машине и не вспоминаю о нем до самого вечера.

Только оставшись наедине со своими мыслями, я начинаю осознавать: его больше нет. Реальность накрывает волной гнева, сметая весь самоконтроль к чертям. Несусь в его мастерскую, где остались открытыми банки с краской, где разбросаны инструменты, а посреди помещения застыла стремянка и начинаю крушить все на своем пути. Толкаю лестницу, с которой он упал. Швыряю банки в стену, окрашивая ярко-алым цветом выбеленные полотна на них. Хочу содрать чертову фреску на потолке, которая потребовала от него слишком высокой цены, и застываю со шпателем в руках, едва поднимаю глаза.

Он почти закончил. Мадонна с персидским ковром в руках, кентавр с косами вместо гривы и стразами на подковах, Венера, появляющаяся не из ракушки, а из консервной банки. Господи, какой дикий треш. Смех рождается где-то в недрах желудка, разрастается до гомерического хохота, сводит мышцы лица.

Я оседают на залитую краской пленку, прислоняюсь к стене и смеюсь. Глаза снова жжет, но я все смеюсь и смеюсь, не в состоянии себя остановить. Тело трясет от судорог, горло сжимается, глаза почти не видят картину над головой, но я не прекращаю смотреть. Выискивать детали, придумывать для них истории, как учил меня отец.

Его больше нет.

Но он здесь.

В каждом мазке кисти.

На следующее утро я все не могу проснуться. Лежу в кровати, закрыв глаза, и пытаюсь понять, что за странное ощущение холода в груди. Сначала в полусне мне кажется, что рядом Лея. Что ее волосы снова щекочут мне лицо, а протяни руку и вот она — теплая, мягкая, солнечная. Я ощущаю ее дыхание на своей щеке, губы на шее, руки на груди. Мне хорошо в этот момент, не страшно, не больно, хотя сознание уже просыпается и нашептывает: это обман.