Амалия Март - Двойной босс, пожалуйста!

Не знаю, что мешает больше: ее легкомысленное платьице, открывающее острые плечики среди промозглого сентября, или широкая улыбка, трансформирующая лицо до неузнаваемости. Я выхожу из машины и, облокачиваясь на капот позади, вглядываюсь в эту незнакомку. Сигарета тлеет в руках, призывая втянуть в себя спасительный дым. Все тело потряхивает в предвкушении расправы. Девчонка достает огромный чемодан из багажника такси и передает ее какому-то старику, похожему на схуднувшего Санта Клауса. Рядом крутится мелкий пацан, что-то радостно выкрикивая, и Алиса разражается звонким смехом. Неожиданный острый спазм сводит мне грудь. Сердце начинает стучать так громко и так беспокойно, словно пробивает себе путь наружу.

Она машет в сторону подъезда и дедок с пацаном скрываются за тяжелой дверью, пока стерва расплачивается с таксистом. Машина отъезжает, открывая мне обзор на тонкий силуэт девушки, и я срываюсь с места. Она словно чувствует мое присутствие, задирает голову и встречается со мной взглядом. Я преодолеваю последние пару метров и оказываюсь нос к носу с безжалостной стервой. Она никуда не уходит, не бежит, не пытается юлить. Прожигает во мне дыру, смело выдерживая взгляд, не шевелится, не одевает привычную мне маску безразличия.

Я приподнимаю ее лицо за подбородок и вглядываюсь в черты внимательнее. Это совсем другая девушка, словно все время нашего знакомства на ней стоял фильтр "офисная сука", а сейчас он отключен. Ни грамма косметики, ни грамма лжи. И, несмотря на то, что последние сутки я готовил разоблачительную речь до последнего своего слова, сейчас из меня вырывается совсем другое.

— Кто ты, Алиса?

Черные зрачки расширяются, заполняя собой почти все пространство радужки, и я понимаю, что это единственно правильный вопрос. Руку в месте нашего соприкосновения жжет, отдавая импульсом в позвонки. И я почти не дышу, ожидая ответа.

— Ты знаешь ответ, — тихо, но твердо произносит она.

Вырывается из моего захвата и делает шаг назад по направлению к двери подъезда.

— Зачем? — глухо спрашиваю я.

— И на этот вопрос у тебя тоже есть ответ, — ещё один шаг.

Но я наступаю следом. Не дам ей сбежать. Мне нужно больше, чем эти абстрактные слова. Горячая волна какого-то инородного чувства затапливает и отступает, накрывает и снова сходит. Я не понимаю, что со мной творится, не могу разгадать странные сигналы моего тела. Хочу убить эту суку, хочу ее разгадать. Почему от нее так рвет крышу? Почему все тело трясет?

— У меня ни черта нет, — шиплю ей в лицо. — Ты лишила меня всего, что имело смысл. Ради чего?

Хватаю девчонку за локоть и встряхиваю. Хочу, чтобы спало наваждение, хочу освободиться от нее, но не получается, вязну все глубже.

Чувствую, что она тоже дрожит. От страха? Холода? Не отвожу взгляда от серых глаз, считывая ее реакцию на меня. Но ее глубокий злой смех все равно становится неожиданностью. Убираю руку, словно ошпаренный этой реакцией.

— Как закономерно. Ты лишил всего меня, а я тебя, — высокомерно заявляет девчонка. — Бумеранг.

Она снова смеется, хотя на глазах стоят слезы. Я пытаюсь обработать поступившую информацию, разложить ее на задворках сознания, проанализировать, но все внутри орет: что за бред?

— Так кто же я, Саш? — насмешливо спрашивает девчонка.

— Сука, — шиплю я, сжимая кулаки.

Ее фривольное обращение вызывает новую волну озноба. Она смеется надо мной, издевается!

— Мимо. Ещё попытка? — она наклоняет голову, опаляя саркастичным взглядом повлажневших глаз.

— Мам, мама, — врывается в наш словесный поединок мелкий мальчишка. — Я кепку в машине оставил.

Я перевожу взгляд на метр вниз, встречаясь с ярко-голубыми глазами, смотрящими на меня с интересом. Прохожусь по его веснушистому лицу, облаку белоснежных волос и застываю. Сквозь толщу участившегося сердцебиения мозг застревает на повторе: мама, мама, мама…

Возвращаю взгляд к той, кому адресовано обращение, и вижу страх в ее глазах. Неподдельный, глубинный, почти животный. Отступаю на шаг назад и осматриваю теперь этих двоих вместе. Ничего общего. Но тревожное чувство внутри разрастается все сильнее. Это какая-то шутка? Она решила свести меня с ума, подсунув кудрявого мальчишку, так похожего на… И запонки. Чертовы запонки.

Кажется, я ошибся в мотивах.

Я, мать твою, ошибся во всем.

— Машина уже уехала, кепку не вернуть, — я выдавливаю из себя улыбку и дарю ее сыну. Провожу ладонью по белоснежной головке, силясь унять дрожь в руках. — Где дедушка?

Оборачиваюсь, но позади никого.

— Ну, в доме. Я сам к тебе пришел, — Матюша улыбается, гордый своей самостоятельностью.

— Милый, — я приседаю на корточки рядом с ним. — Это большой город, и здесь так делать нельзя. Это не безопасно. Один никуда не ходи, договорились?

— Ладно, — тянет он снисходительно и смотрит так пронзительно, словно делает мне одолжение.

— Пойдем, я отведу тебя к деду, — встаю и беру его за маленькую ладошку.

Мы делаем один шаг в направлении подъезда, прежде чем на моем предплечье с силой сжимаются мужские пальцы.

— Ты никуда не пойдешь, — тихо шипит он.

— Я отведу сына и вернусь, — гневно выплевываю я.

Неужели он подумал, что я забыла о нем? Как это вообще возможно, когда пять лет я каждый чертов день думала только о нем?

Он выпускает мою руку, и я продолжаю путь. Когда мы подходим к подъезду, дверь открывается, и появляется обеспокоенный отец. Он хмурит брови, смотря на Матвея, и разражается поучительной тирадой.

— Вот скажите мне, мистер, разве я позволил уходить без разрешения, м? Что-то я такого не припомню.

— Дедушка, я уже не маленький и даже знаю, как правильно переходить дорогу! — сын топает ногой, устраивая мини-бунт.

Последнее время он все чаще заявляет себя взрослым и не терпит, когда с ним обращаются, как с малышом.

— Вот и пойдем, буду экзамен у тебя принимать, — насмешливо говорит отец.

— Что? — тут же с интересом спрашивает Матвей.

— Сейчас узнаешь! — хитрая улыбка расплывается под густой бородой, но тут же меркнет, когда его взгляд переходит мне за спину.

Отец тут же выпрямляется, его брови снова сходятся на переносице, а кулаки сжимаются до побелевших пальцев.

— Я разберусь, — едва слышно шепчу ему. — Матюша, иди с дедушкой, я скоро, — уже громче добавляю я.

— Пошли, одуванчик, — вздыхает отец.

Он не хотел, я знаю, не хотел, но сказал это очень громко. Непозволительно громко. И теперь, даже когда подъездная дверь захлопнулась за двумя самыми дорогими мне людьми, я не могу повернуться. Просто не могу встретиться взглядом с Александром, боюсь того, что теперь, все, кажется, стало совершенно прозрачно. Легко быть против него в личине Алисы, выстоять же против в облике Леи — невозможно.

Но один глубокий вдох и неспешный выдох позволяют собраться с мыслями и вернуть маску на лицо. Я оборачиваюсь и встречаюсь с ошалевшим взглядом голубых глаз. Точь-в-точь, как у сына.

Александр замер на месте и смотрит на только что закрывшуюся дверь. Он часто моргает, словно его веки отяжелели, и ему приходится сражаться с ними. Затем он отмирает и тянется в карман кожаной куртки. Выуживает оттуда пачку сигарет, выбивает одну и подносит к лицу. Дальше те же манипуляции ждут зажигалку: карман, лицо, щелчок. Ещё один и ещё.

— Сука, — зло рычит он и предпринимает еще одну попытку на этот раз успешную.

Я, как завороженная, смотрю на тлеющий кончик сигареты, на то, как вздымается грудь мужчины, когда он делает глубокую затяжку и на то, как он запускает руку в волосы, нервно их теребя.

— Не знала, что ты куришь, — прерываю я тишину.

— С тобой, блять, закуришь, — выплевывает он, делая шаг ко мне.

Его взгляд почти безумен. Только сейчас я замечаю, что одежда на нем не первой свежести, как и его неаккуратная щетина. Волосы в беспорядке, хотя возможно это оттого, что часто он запускает в них пальцы, нервно взъерошивая. Его руки немного дрожат, когда он придерживает сигарету и делает очередную затяжку.

— Что это за концерт? — он тычет пальцами с зажатым окурком мне за спину.

— Понравился?

— Не зли меня, блять, — его глаза лихорадочно блестят. — Что это, мать твою, за представление?