Впервые, наверное, за всю свою жизнь, я едва успел вынуть член, прежде чем излился на бархатистую кожу ее живота. Хотел продлить общий оргазм, не нарушая единения…
А после мы лежали в обнимку и молчали. Я думал о будущем, строя планы, в которых снова была моя Кристина. А она просто нежилась в моих объятиях, задумчиво глядя в потолок и иногда тихо вздыхая. Наверное, решала, как сообщит жениху о разрыве.
Весь следующий день мне казалось, что наши отношения вернулись на годы назад. В то время, когда она была официально моей невестой.
Вообще, между нами все складывалось подозрительно тихо и гладко, будто затишье перед бурей. Нам никто не мешал наслаждаться обществом друг друга, разве что смотритель поместья звонил с самого утра, и пришлось объяснять почему моя машина стоит у дома, а меня самого нет. В дополнении всего, в поместье не вернулись Клаус и Лена. Брат позвонил, коротко сообщив, что они задержатся еще минимум на день. Голос его был донельзя довольным, как у сытого кота.
И с чистой совестью я решил отступить и отдать этот “русский приз” братцу. Даже идиоту было понятно, что между им и Леной летали искры, и мне делать там нечего.
Так что черт с ними, с деньгами и титулом, пусть забирает. Первое я всегда смогу заработать, а второе на хрен не нужно. Для себя я выбрал новый приоритет и цель в жизни – вернуть Кристину.
Вечером мы жарили с ней мясо на углях, и я постарался впервые завести тему дальнейшего будущего. Мое рыжее солнце неловко ерзало и любыми способами переводило разговоры в другое русло. Наверное, ей нужно было время свыкнутся со всем произошедшим, и я решил не настаивать на разговоре. Главное, что она не уклонялась от моих поцелуев, подставляла шею под жаркие укусы, прикрывала глаза и горела вначале в объятиях рук, а затем и в сплетении тел.
А утром меня разбудили трели разрывающегося телефона. Нашарив аппарат, я вслепую ткнул на сенсорную кнопку и сонно пробормотал:
– Слушаю.
– Фрау Лихтенштайн исчезла, – не здороваясь сообщил с той стороны Дэвид
Сон с меня сняли в одно мгновение:
– Что? – я рывком поднялся с кровати.
– Ей позвонили. Я не слышал разговора, но после него она вела себя странно, а потом сбежала через черный ход гостиницы. Признаться, не ожидал такой прыти от семидесятилетней старушки.
– Когда это произошло?
– Три часа назад, – коротко и лаконично ответил мой “проверенный человек”. – Мне удалось выяснить, что она наняла такси и уехала в Кельн.
– Хорошо. Этого достаточно, я сейчас же позвоню Клаусу.
***
/Клаус/
Всю ночь не спал. И зачем, спрашивается, только диван расстелил? Я сознательно загружал себя работой и постоянно боролся с мысленными порывами пойти в спальню к Лене.
Но нет.
Если она считает, что у нас только секс, то я докажу, что и кроме него мы сможем найти что-то общее. Я могу быть сдержан, последователен и верен своему слову. Поэтому дал ей обещание, что сегодня она спит одна и никакого секса.
В итоге, до самого утра я сидел в гостиной за ноутбуком и изучал все сведения о Софи, последней жене покойного отца Елены. Взломал несколько почтовых ящиков француженки, в очередной раз поразившись глупости ставить вместо пароля дату своего рождения. После просматривал тонны писем переписки и все больше убеждался, что вдова абсолютно ни при чем.
Имея серьезные проблемы с женским здоровьем, из-за которых не сумела завести детей, Софи Лихтенштайн в течении многих лет проходила длительную терапию. Она обращалась к десяткам докторов по всему миру и даже подыскивала суррогатную мать для потенциального ребенка. Однако с этим возникли уже законодательные проблемы. Во Франции подобный вид вынашивания детей был полностью запрещен.
А в последние полгода что-то изменилось. На ящик мадам стали поступать счета из клиник уже не на лечение, а за “наблюдение беременности”. Судя по суммам и комментариям в бумагах, пациенткой была сама Софи, которая вот уже, я подсчитал в уме даты, семь с половиной месяцев лежала на сохранении и с постоянной угрозой выкидыша. Дальше больничного парка женщина не показывала даже носа, боясь повредить ребенку, о чем многократно писала многим знакомым.
В любом случае, теперь за бывшую супругу отца Елены можно было только порадоваться. Кто бы ни был ее новым ухажером, ребенка он ей сделать сумел, а она, как правильная женщина, цеплялась за этот призрачный шанс всеми руками и ногами.
В моей собственной груди кольнула обида. Софи Лихтенштайн сражалась за жизнь своего нерожденного ребенка, тратя силы и средства на бесконечное лечение и прозябание в палате, а моя мать когда-то плюнула на все рекомендации докторов и поехала в другую страну ради “благотворительности”.
Все же я лукавил, рассказывая Лене историю нашего с Дитрихом рождения. Прекрасно мать знала об угрозах, но фотографией, где она с огромным животом стоит рядом с коробками гуманитарной помощи и протягивает конфеты незнакомому ребенку, она гордится до сих пор. И показывает всем гостям, даже повесила в гостиной на самом видном месте…
В шесть утра мне позвонил коллега из Франции. Гельмут уже несколько лет жил среди лягушатников и ни капли не жалел о переезде в Париж, постоянно нахваливая вкусную кухню и костеря африканских эмигрантов. Он подтвердил то, что я и сам обнаружил в почте Софи. За последние восемь месяцев она не покидала пределов страны и даже города. Практически постоянно находилась в больнице, и единственной посетительницей у нее была мать. Даже странно, удивился вначале я, где же новый мужчина. А потом пожал плечами. Кто знает, как проводила время вдова после смерти супруга. Одна-две случайные связи не всегда смертельны, а вот дети после них имеют свойство появляться.
К семи утра глаза слипались, но спать я еще не собирался. Мой план был прост: найти первое звено для сближения с Еленой, а именно попробовать ее любимый кофе. Если она считает, что кроме секса у нас ничего общего, я готов был поискать получше.
Достал из ящика турку, которую держал исключительно ради редких гостей, налил воды и поставил на плиту.
Ровно в момент закипания раздался требовательный звонок. Покосившись на экран и увидев имя брата, нахмурился. Такие понятия, как “Дитрих” и “семь утра” были совместимы мало, а значит, что-то случилось.
– Слушаю.
– Фрау Лихтенштайн сбежала от Дэвида… Клаус, у меня есть нехорошее ощущение, что старая карга водит нас за нос.
Только усмехнулся. У меня это впечатление было с первого дня знакомства с фрау Хильдой.
Уже вчера, после разговора с Владом, криминалистом, к которому должны были привести труп кошки для анализа яда, который сожрало бедное животное, я убедился в этом еще больше. По каким-то странным стечениям обстоятельств, кошку неожиданно кремировали… и Владу привезли уже урну с прахом.
– Сбежала, говоришь! – задумчиво протянул я, не удержавшись от колкости. – И что говорит по этому поводу “твой лучший специалист по охране”? Как он умудрился упустить семидесятилетнюю старушку из виду?
– Она сказала ему, что ушла спать, а в пять утра выскользнула из номера и покинула гостиницу через черный ход, предварительно вызвав такси до Кельна.
– Не знал, что у фрау Хильды в роду были ниндзя, – шутка вышла кривой, но я уже вернулся на серьезный лад. – Я разберусь с этим, Дитрих.
А после отключил телефон и параллельно плиту с кофе. Пока переливал напиток в чашку, набрал номер ветеринарной клиники, куда дворецкий отвез несчастное умирающее животное.
Для семи утра мне ответили подозрительно быстро. Голос девушки-администратора был взволнованным и даже здороваясь она немного заикалась.
– Я по поводу сфинкса Мими… – только начал я, когда меня перебили.
– Не переживайте, – залепетали с той стороны. – Во время прорыва трубы любимица не пострадала, и ее уже везут к вам.
– Ко мне? – я даже переспросил от удивления.
– Да, – девушка немного растерялась и, судя по звукам, принялась листать какие-то записи. – Или не вам… Простите, герр… Забыла уточнить ваше имя.
– Гектор, – назвал я имя дворецкого фрау Хильда.
– Ах да, – девушка явно нашла его в контактных лицах. – Сегодня в четыре утра в нашем здании случилась авария – прорвало канализационную трубу. К сожалению, мы не могли держать и дальше ваше животное, поэтому сразу позвонили фрау Лихтенштайн.