– Вам что-нибудь подсказать? – томно протянула мадам, практически облизывая взглядом моего немца.
– Нам нужно необычное платье, – сухо ответил Клаус и отошел к диванчикам, оставляя меня на растерзание продавцу-консультанту, у которой при виде денежного клиента мигом проснулась профессиональная хватка.
Платье я выбрала практически сразу. Я его увидела, влюбилась и нас не смогло разлучить даже мое стремление к тому, чтобы сделать свадьбу не типичной.
Длинное, плотно облегающее фигуру невесомыми кружевами, оно было воплощением вкуса и элегантности. Ни капли не вульгарное, потрясающее даже в мелочах. На мне оно сидело просто великолепно. Погладив пока еще плоский животик, я улыбнулась и решила, что сейчас и правда самое лучшее время для того, чтобы пожениться.
Танцующей походкой я вышла в зал, повернулась на каблуках и, уперев одну руку в бедро, кокетливо спросила:
– Ну как?
Клаус несколько секунд молчал, глядя бесконечно темным взглядом, а после встал и неторопливым, крадущимся шагом двинулся ко мне. Завладел рукой и, запечатлев на внутренней стороне ладони невесомый поцелуй, проговорил:
– Ты фея.
После того, как мы оплатили покупки, Клаус увез меня на другой конец города. Стоило мне увидеть маленькую церквушку, у которой остановился наш кабриолет, как в душе вновь поднялась паника. Замуж… ЗАМУЖ!!! А-а-а-а, это ж навсегда!
Все же мои страхи на тему того, что между нами слишком мало общего, кроме страсти, были все еще живы.
С другой стороны…
Я посмотрела на Клауса и на какой-то миг представила, что он смотрит на другую женщину. С интересом, лаской, любовью… Представила и едва не зарычала от злости. Ну уж нет! Это мой немец. От “а” и до “я”, со всеми его педантичными тараканами – мой! И если выйти за него замуж это единственный способ спать спокойно, то так тому и быть.
Дальнейшие полчаса слились для меня в яркий, красочный калейдоскоп, который периодически замирал на новом узоре, позволяя его рассмотреть.
Поворот калейдоскопа…
И я вижу небольшую, но красивую церковь, возле которой Клаус наугад вытаскивает из толпы двоих людей и просит быть свидетелями на нашей свадьбе.
Поворот калейдоскопа…
В маленьком зале на удивление красиво и торжественно. Он напоминает мне домик для Барби из моего детства. Маленькие скамьи, большая арка, увитая цветами, и алтарь с ангелочками на другой стороне зала. А еще упитанный мужик в костюме Элвиса Пресли, который зажигательно что-то лопотал на кошмарном английском с испанским акцентом.
Поворот калейдоскопа…
Клаус одевает мне на пальчик теплое от его рук кольцо и, глядя прямо в глаза, произносит брачные клятвы. Четко, громко, уверенно. Мои руки и голос дрожат, словно в противовес уравновешенности жениха.
Мы расписались в регистрационной книге, и “священник” объявил нас мужем и женой.
Немец притянул меня к себе, склонился к губам и, практически коснувшись их, сказал:
– Я люблю тебя, невыносимая русская женщина. Люблю искренне, всем сердцем и всей душой. Я хочу просыпаться с тобой по утрам, любить тебя ночью, а у наших детей были твои глаза. И мне хочется, чтобы мы с тобой как в старых сказках жили долго, счастливо и умерли в один день. Я люблю тебя, Лена.
Часто-часто заморгав, я попыталась сдержать слезы счастья, но не смогла, и они обжигающе горячими каплями покатились по щекам.
Ощущение полного катарсиса…
Мне казалось, что счастье, чистое, концентрированное счастье, подобно огню выжигает в моей душе все сомнения и страхи. Оставляя лишь любовь. Огромную, как небо, и взаимную.
Встав на цыпочки, я поцеловала теперь уже своего мужа и прошептала:
– И я тебя люблю, Клаус.
ЭПИЛОГ
/Пять месяцев спустя… Кельн/
Мы прилетели в Германию рано утром. Лена, увидев знакомый аэропорт, немного сникла, и я снова пожалел, что взял ее с собой. Негативные воспоминания поджидали здесь на каждом шагу, а мне совершенно не хотелось волновать любимую женщину. Но оставаться в Нью-Йорке она отказалась наотрез, а спорить с ней было просто невозможно…
Причиной поездки была моя мама. Точнее, ее здоровье.
Несколько месяцев после нашей с Леной свадьбы она играла в молчанку, таким образом демонстрируя свое возмущение и неприятие моего выбора. Затем позвонил отец, вроде как по делу, но при этом несколько раз упомянул, насколько сдала наша матушка в последнее время. Чувство вины он во мне пробудил, но не настолько, чтобы бросить все и вновь начать играть по их правилам. В итоге неделю назад позвонила сама мама и сообщила о серьезной болезни, в силу которой она переосмыслила многое, в том числе и мое скоропалительное решение пойти в пику семье. Мама уговаривала приехать в Кельн, повидаться. Говорила она еле слышно, часто всхлипывая и делая театральные паузы.
Да, просить прощения или признавать вину мама не научилась, но я этого и не ждал. Кроме того, ссора с родителями действительно тяжелым грузом давила на плечи, не давая в полной мере насладиться семейным счастьем.
Конечно, я все-таки пошел на примирение. Сообщить Лене не решался до самого дня отлета, а когда сказал, приготовился к скандалу. Почему-то мне казалось, что она подобный порыв с моей стороны совершенно не оценит. Однако супруга лишь всплеснула руками и спросила, деловито поглаживая круглый живот: “Как же долго ты вредничал. Когда вылетаем?”
Сказать, что я был в шоке, – все равно, что не сказать ничего. Лена же объяснила свою позицию очень просто: напомнила мне, что у нас будет сын, и она заранее ненавидит ту девушку, которая однажды заберет ее мальчика от нас.
– Я все больше понимаю твою маму, – бурчала супруга, собирая вещи в дорогу. – Она вас выносила, родила, вырастила, а вы… разбежались кто куда!
– Совсем недавно ты радовалась, что нас разделяют тысячи километров, – напомнил я улыбаясь.
– Не помню такого, хотя я и обижена на нее до сих пор за тот телефонный звонок,– отмахнулась Лена. – Приедем и поговорим с ней, пригласим погостить у нас… На день-другой… Может быть. У ребенка должна быть бабушка.
Эта женщина не уставала удивлять меня, заставляя тем самым любить ее сильнее и дорожить каждым днем, проведенным вместе. Хотя и споры у нас по-прежнему случались довольно часто, но и в них я находил свою прелесть, с ужасом думая, что мог бы жениться на некой согласной на все бездушной кукле.
И вот случилось новое испытание – именно так я воспринимал эту совместную поездку в загородное имение родителей. С опаской поглядывая на покруглевшую жену, помог ей выбраться из такси и повел к дому. У самого порога она вдруг остановилась, взяла меня за руку, не дав открыть дверь, и шепнула:
– Твои нервы передаются мне, а от меня все идет нашему сыну. Прекрати, Клаус, обещаю, что буду паинькой.
Улыбнулся, обнял ее и ответил нарочито спокойно:
– Жаль, что мама не давала мне таких обещаний. В любом случае, мы здесь всего на пару часов.
– Замечательно, – Лена быстро поцеловала меня в губы и отошла, показывая на дверь: – Тогда давай не будем нагнетать. Открывай и приглашай меня в отчий дом.
Заразившись ее оптимизмом, я невольно расслабился и вошел, пропуская жену вперед. Чтобы там ни было, свой выбор я сделал, и мама непременно его примет. Со временем.
В небольшой гостиной, двери которой оказались открытыми, спиной ко мне стоял Дитрих. Чуть дальше виднелся накрытый на шесть персон стол, возле которого суетилась горничная.
– О, – восторженно сообщила Лена, – я уже забыла все обиды. Ты посмотри, какой торт! И соленья! А молоко есть?
Спустя минуту, перекинувшись с Дитрихом буквально парой приветственных фраз, Лена восседала за столом, напоминая, что не ела с самого аэропорта.
Ну, а я остановился рядом с братом, с удивлением замечая в нем необычные перемены. Более серьезный взгляд, понимающую улыбку в адрес моей беременной супруги и некое спокойствие в движениях. Он не пытался меня задеть, уколоть или вывести на эмоции. Просто пожал руку и заметил, что мне идет быть женатым. Я ответил ему тем же, при этом чувствуя себя несколько странно, словно впервые знакомился со своим собственным братом, не узнавая его.
– Дитрих, что там с мамой?
– А что тебе сказали? – деловито осведомился он.