Эмилия Остен - Дворцовые страсти

– Конечно же, – усмехнулся Дориан. – Ну, а вы, де Мелиньи? Если удача окажется на моей стороне, вы закончите начатое бароном?

Виконту не хотелось верить в то, что брат Лоретты – негодяй.

– Я видел, как вы деретесь. – Гаспар взглянул на Арсена несколько удивленно, однако от комментариев воздержался. – Но ваше мастерское владение шпагой не поможет вам избежать заслуженной кары.

– Кары, вот как! Вы полагаете себя рукой божией? – Дориан почувствовал, что его накрывает волна отчаянного веселья, как всегда перед дракой. Захотелось по-мальчишески поддеть противников, вывести их из себя.

– Ну что вы. – У Арсена дернулся уголок рта. – Я не намерен вас убивать. Мы деремся до тех пор, пока один из противников не упадет, получив тяжелую рану, и не сможет встать, чтобы продолжить бой. Я не намерен из-за вас сидеть на гауптвахте, виконт, а барону тюрьма вообще не ко времени, у него скоро свадьба.

– Спасибо за обещание хороших новостей! – Гаспар поклонился Арсену. – Мы, разумеется, обсудим это позже…

– Господа, господа, – послышался ленивый язвительный голос, – вы слишком самоуверенны, чтобы предположить, будто виконт станет сражаться один.

Дориан обернулся – у беседки, привалившись плечом к мраморной колонне, стоял Николя. Судя по всему, он слушал разговор уже достаточно длительное время и сейчас счел нужным вмешаться.

– Ба! Кого я вижу. – Гаспар в приступе деланой сердечности развел руками. – Да это же отважный шевалье де Навиль! – В голосе барона забряцала сталь: – Не советую вмешиваться, сударь. Это дело между нами и виконтом де Бланко.

– Вот как? – изумился Николя. – А я, виноват, вообразил, что это семейное дело. Знаете ли, у меня мало родственников, и я ими очень дорожу. Если их всех перебьют на дуэлях, мне не с кем будет кутить по кабакам. Впрочем, полученное наследство сможет меня утешить, но для этого вам стоит попробовать убить не виконта, а маркиза де Франсиллона.

– Николя, зачем вам? Не вмешивайтесь, – вполголоса произнес Дориан. Он готов был отвечать за свои поступки, но брат тут совершенно ни при чем.

– Идите, де Навиль, идите, – посоветовал Арсен. – С вами, если вы захотите, мы разберемся позже.

– Да, это методы, достойные людей из окружения принца Филиппа, – покивал Николя. Он и не собирался уходить и обратился к Дориану: – Видите ли, дражайший братец, у меня с этими господами тоже немало счетов. Особенно с будущим графом де Мелиньи, который неоднократно вел себя гордо и заносчиво. А я человек обидчивый, но справедливый. Потому я копил обиду, чтобы при случае рассчитаться за все разом. Мне кажется, этот светлый момент настал. – Он стянул с руки изящную, обшитую кружевом перчатку, подошел к Арсену и бросил ему в лицо. Де Мелиньи отшатнулся, лицо его исказилось бешенством и отвращением. – Теперь-то вы не будете праздновать труса, сударь, и ответите на мой вызов? – жестко закончил Николя.

– Послезавтра, на рассвете, в лесу около Со, – срывающимся голосом отвечал Арсен. – По секунданту с каждой стороны. Шпаги. Деремся до первой тяжелой раны.

– Какое восхитительное будет утро! – протянул Николя.

– Вы правы, дорогой брат, – оскалился Дориан.

– Не рассчитывайте на это, господа. – Гаспар предпочел оставить последнее слово за собой. Они с Арсеном развернулись и зашагали прочь.

– Зря вы в это ввязались, – сказал Дориан, когда противники скрылись из виду.

– Я же объяснил вам, что дерусь за себя. – Николя поправил шляпу с франтовскими зелеными перьями, заколотыми тяжелой алмазной брошью. – Господин де Мелиньи за всю историю нашего знакомства наговорил мне много гадостей. Я давно ждал подходящего момента, а тут такой случай. – И, видя, что Дориан все еще недоволен, прибавил со смехом: – Не вините себя, брат. Вы-то деретесь из-за хорошенькой женщины. Если победите, она, возможно, будет вашей. Хотя, – тут он снова стал серьезным, – я не рекомендовал бы с этим затягивать. Кто знает, что может произойти. Тяжелые раны, полученные поутру, частенько приводят к смертельному исходу ближе к вечеру… У вас есть секундант?

– Да, есть, – рассеянно отозвался Дориан, думая вовсе не о дуэли.

Все благородные девушки, если им нечем заняться вечером, вышивают, читают книги или музицируют. Лоретта не вышивала и не читала, к музыке ее тоже не тянуло. Вечер, проведенный в компании брата и барона д’Оллери за карточным столом, поставленным в покоях де Мелиньи, почудился девушке бесконечно длинным и удивительно безвкусным. Потому она пожаловалась на головную боль и ушла к себе – ей ничего больше и не оставалось, так как Арсен решительно воспротивился ее присутствию на балу. Мадемуазель де Мелиньи было о чем подумать. Точнее, о ком. Утреннее происшествие бесповоротно вывело ее из равновесия. Да, она всего лишь поцеловалась с виконтом. Всего лишь… Но ее губы горели до сих пор, и она с абсолютной точностью могла бы показать, куда именно легли ладони Дориана, когда он обнимал ее у беседки. Удивительное чувство охватившее ее в его объятиях, было чарующим и устрашающим разом. Лоретта впервые жаждала, чтобы мужчина целовал ее и касался руками ее тела. Желание оказалось столь острым и бесстыдно греховным, что девушка полночи провела в молитве и легла в постель, лишь услышав, как возвратился с бала дед.

Наутро она встала невыспавшаяся и бледная, и Арсен, поглядев на нее, решил сообщить королеве, что Лоретта захворала.

– Не выходи из своих комнат, – наказывал брат, – и никому не показывайся на глаза. Тебе лучше побыть в постели.

– Но я хорошо себя чувствую, – слабо запротестовала Лоретта.

– И все равно не выходи, – настоял на своем Арсен.

Проще говоря, ее посадили под домашний арест. Правда, арест этот был не строг, так как после ухода Арсена, который сегодня нес службу в королевских покоях, она могла бы выйти. Однако Лоретта не стремилась к этому. Маркиз де Франсиллон не имел комнат в Версале, поэтому девушка сомневалась, что встретит Дориана. Зато приходу Бланш де Лавуйе Лоретта от души порадовалась и вышла к ней в гостиную.

– Я всего на минутку. – Бланш запыхалась, на ней был дорожный плащ. – Я уезжаю в Жируар на несколько дней… По дороге меня перехватили и попросили отдать тебе вот это. – Мадам де Лавуйе протянула Лоретте запечатанный конверт. – Что бы там ни было, не наделай глупостей, ладно? Седрик вчера выражался очень расплывчато. Я не поняла всего, но, похоже, у автора этого письма крупные неприятности. И я думаю, он не писал бы тебе, дорогая, если бы не рассчитывал на какой-то отклик. Седрик зайдет сюда через час, а я поспешу.

Бланш расцеловала Лоретту и удалилась.

Мадемуазель де Мелиньи попробовала развернуть записку. Руки у нее тряслись от волнения, восковая печать не желала срываться. Логичней было бы дойти до своей комнаты и прочесть послание виконта де Бланко там. Но сил и терпения на это не хватало – оттягивать чтение еще на минуту Лоретта не могла.

Минута! Целая вечность, когда речь идет о первой весточке от любимого человека!

В том, что она полюбила Дориана, Лоретта перестала сомневаться. Вчерашняя сцена у беседки показала ей, насколько далеко может завести ее это нежданно обрушившееся чувство.

Она поспешно распечатала послание, развернула сложенный вчетверо лист. Увидела быстрый, но четкий почерк. Его почерк!

Буквы плыли перед глазами. Лоретта сбивалась и начинала читать сначала.

«Я пишу Вам, почти стыдясь того, что делаю. Мне не стоит этого говорить, это явное оскорбление для Вашей чести, прекрасная мадемуазель де Мелиньи. Но у меня есть причина для откровенности. Мое пребывание в Версале оказалось делом несколько более опасным, чем я предполагал, направляясь сюда. Завтра, если мне поможет господь, я смогу посмеяться над своими опасениями, однако сейчас, как человек правдивый и перед собою, и перед Вами, я не могу не написать Вам. Если я более никогда не увижу Вас и не услышу Вашего голоса, знайте: я люблю Вас, потому что Вас нельзя не полюбить. Представ перед престолом господним, я буду молить нашего Отца лишь о том, чтобы Он в Своей великой милости подарил Вам утешение в Ваших горестях, сделал Вас счастливой и любимой. Больше мне ничего не нужно. Я нескончаемо благословляю тот день, когда встретил Вас и смог быть Вам хоть немного полезным. Целую Ваши прекрасные глаза…»

Оскорбление для чести… Как он смеет такое писать, понимая, что любовь не может быть оскорблением! Что с ним произошло, почему он в опасности? Почему она ничего об этом не знает? О чем таком умалчивает Седрик де Кератри, что даже родная сестра не сумела выпытать? Боже, ну зачем Бланш уехала так не вовремя?