Шаман коснулся моего колена, сменив привычную мне хитрую улыбку на пугающую серьезность.
– Ты живешь честно, чисто, без малейших примесей акцента говорил он, съедая меня черными глазами, – это очень похвально. Знаю обо всех трудностях, через которые ты прошел, чтобы обрести счастье, но это не конец пути. Ты отрицаешь тех, чьи силы в нашем мире очень велики. Не умея при этом проходить мимо их, не раздосадовав.
– Кого же? – не понимая, спросил я.
– Богов, – ответил он, прикуривая трубку.
– Я считаю, он один.
Выпуская клуб дыма, с усмешкой говорил он.
– Их ровно столько, сколько людей, лишь своим могуществом они отличаются, ты же обращен лишь к первоисточнику всего, не считаясь с теми, кто оказывает непосредственное влияние на нас, что вскоре может их раздосадовать. Кури, – протянул он мне трубку.
Без лишних вопросов, я взял из его рук трубку с сильно обслюнявленным мундштуком, зажав его в зубах, я раскурил ее посильнее, прежде чем сделать глубокую затяжку. Дым плотный, льющийся, охлаждающий, словно мята, субстанцией заполнил легкие, моментально успокоив мой тревожный разум. Тревога улетучилась вместе с дымом, выпущенным в потолок.
– Кури, – опять сказал он.
Я затянулся на этот раз сильно, что легкие будто сковал лед, я запаниковал, он, увидев это, взял из моих рук трубку, улыбнулся, будто разрешив дыму коснуться меня. Я выдохнул, ощутив еле уловимое дрожание тела и далекое жужжание в ушах. Мой взгляд был прикован к его двум черным, не имеющим дна океанами. Тело слабело, мышцы спины и позвоночник не справлялись с навалившимся грузом.
– Не замыкайся на теле, – лились из его не шевелящихся уст слова.
Ответить я не мог, лишь что-то пробормотал, вызвав улыбку на его лице.
– Говори сознанием, тебе не нужен язык, – неизвестно как в голове возникли его слова.
«Как?», – пульсировало в моей голове вопрос.
– Просто, говори и все.
«Я не умею», – мысленно ответил я.
– Ну, вот же, получается, – сказал он, не шевеля губами. Его слова не являлись звуковыми вибрациями, улавливаемые моим слуховым аппаратом, они возникали неизвестно как в моей голове.
«Зачем вы дали мне этот амулет и такой же Оксане», – сформулировал я вопрос.
– И ты, и она слабы. Вы оба отдались созидающей энергии, считая других гораздо слабее, чем-то крохотным и не имеющем влияние на ваши жизни.
«А они в силах оградить нас от других сил?»
– Нет, – раздался голос в голове. – Такой уверенности нет, только вы сами в силах оградить себя от того, что является лишним в вашей жизни.
«От чего, я не понимаю».
– От того, что вы порицаете.
«Но именно своим порицанием мы не даем прорости этому в нас».
Смех эхом пронесся в моей голове.
– О каких ростках ты говоришь, если в тебе огромный ветвистый сад. Все, кто хоть как-то не схож с тобой, не соответствует твоим критериям «чистого», – он смеялся, – «светлого» человека, вызывают в тебе ненависть, отвращение, злобу. Твое якобы неделанье в материальном мире, в большей степени питает эти, как бы чужие тебе силы. Им вовсе неважно порицаешь их ты или же боготворишь, важен факт того, что твое сознание цепко держится за них, а это значит, что они живы и соответственно принимают участие в формировании ситуации, присущих их энергии. Лишь сейчас они притаились, давая любви наполнить тебя, но они обязательно проявят себя, упиваясь тем количеством энергии, которую ты накапливаешь.
«Во мне нет ничего кроме ЛЮБВИ».
Его смех больно бился в голове.
– Ты любишь человечество, но не каждого в отдельности.
«Я люблю всех», – возразил я.
– А как же Ира, Вася, Андрей, Саша? Этот список может быть бесконечным.
«Мертвых ЛЮБИТЬ НЕ ВОЗМОЖНО».
– Человек всего лишь сосуд, наполненный разными силами, в идеале одной. Не все люди понимают это и способны выбрать именно ту, в союзе с которой ему будет комфортно сосуществовать. Человек жив, пока его разум питает силы, живущие в нем. Эмоции – их еда. Ты выбрал сильную созидающую энергию, но не избавляешься от разрушительной ненависти. В одном сосуде эти силы жить не могут. Твое чувство сильно, но охватывает лишь узкий круг соответствующий твоим внутренним критериям.
«Разве этого мало? Любить хоть не многих, но всем сердцем?»
– Мало, – громко звучал его голос, – для того чтобы исключить влияние других сил на твою жизнь.
«Но как возможно любить мертвое?»
– Так, как ЛЮБИТ ИИСУС и множество людей без оценочных признаков и не возвышая себя над якобы мертвым. Полюби их всех без исключения, всем сердцем или же не цепляйся за те силы, которыми наполнены они, не давая им возможности вмешиваться в твою жизнь. Не обозначай ни вслух, ни мысленно энергии, отпусти то, что тебе не нужно. Настрой сознание на созидание.
«Как? Если даже утюг кричит о чванстве, убийствах, предательствах. Только порицанием этих ядов мы выращиваем себя, становясь ЛЮДЬМИ, а не бесчеловечными животными».
– И те и другие, есть только в тебе, отпустив другие энергии, ты никогда не заметишь их проявления вовне. Просто скользи по ним, не деля их на разную полярность, не цепляясь за них. И не подпитывая их! ОТПУСТИ ВСЕ И ЖИВИ, наслаждаясь безграничной ЛЮБОВЬЮ, наполняя ей все сосуды.
«Сложно представить жизнь без оценок и категорий».
– Так кажется только на первый взгляд, трудностей тоже нет, если их не питать, выкинь их из головы. НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ исключает оценки. Теперь спи, – раздался голос, и я рухнул под неведомой тяжестью.
Мой сон нарушило прикосновение Оржака к плечу.
– Колян, нам пора ехать.
Мне казалось, я проспал целую вечность.
– Сколько я спал?
– Минут сорок, – ответил он.
– А кажется как будто лет сто.
– Голова не кружиться?
– Нет, – ответил я вставая, чувствую себя отдохнувшим и полным сил.
– Пойдем, отец ждет нас.
Мы вошли в светлую, просторную кухню. Шаман разливал в глубокие чашки парящую похлебку. Свой черный халат он сменил на тот, в котором нас встретил.
– Садись, – заботливо отодвигая стул, сказал Оржак.
Мы сели за стол, шаман так же прикрыл глаза, бормоча себе под нос молитву. Закончив, он взглянул мне в глаза, все так же хитро улыбаясь.
– Пеите, – опять смешно говорил он.
Я взял обеими руками чашку, отхлебнул жирного, мясного бульона с взбитыми в нем куриными яйцами и приправленного зеленью. Вкус этого бульона напомнил мне самое вкусное, из всего того что я пробовал за всю свою жизнь.
Мне было лет десять, уже не помню почему, я был закрыт дома, родители отлучились на дачу и через несколько часов должны были приехать. По одному из двух тогда существующих телеканалов транслировали фильм «Пеппи длинный чулок». Я заливался смехом, в одно мгновенье почувствовав сильную боль в паху, боль была настолько острой, что я не мог дышать полной грудью. Около получаса я лежал не шевелясь, боль немного отступила и мне удалось добраться до телефона. Бабушка и тетка, уже через десять минут стояли надо мной с испуганными глазами. Обследовав меня, моя тетка сообщила: «Аппендикс». Приехали врачи, подтвердили предположительный диагноз. В сопровождении бабушки меня везли в больницу. Всю дорогу я прислушивался, работает ли сирена и представлял, как все понимающе уступали дорогу «Скорой помощи» с включенном мигалкой и жалобно воющей сиреной.
В больнице пожилая женщина приложила ледяную грелку к правой стороне паха и поставила в плечо укол, от которого мне ужасно захотелось спать. В операционной меня сильно смутили молодые медсестры, бережно раздевавшие меня. Абсолютно нагой, с пылающими щеками, в смешной шапочке на голове, меня положили на операционный стол. Седоволосый анестезиолог поднес к моему лицу маску.
– Нужно глубоко, несколько раз вдохнуть, – сказал он, опуская маску.
Я вдохнул, ощущая неприятный вкус, замотал головой, пытаясь скинуть маску.
– Что такое? – убрав маску, спросил он.
– Не вкусный воздух, – ответил я.
Он поднес маску к своему лицу.
– Вот сейчас вкусный, – обманул он меня.
Я вдохнул вновь и уже не видел его лица. Через несколько часов я пришел в себя, видя троящуюся, плачущую мать. В этом белом халате она казалось мне невероятно красивой сказочной феей. Я только и смог ей сказать: «Мам, приходи завтра, я хочу спать». Через трое суток, как и все эти дни с самого утра, мама уже была у меня. С сегодняшнего дня мне разрешили понемногу принимать пищу. Она достала из пакета банку с куриным бульоном и спелые персики, ставшие на всю мою жизнь любимым фруктом. С каким удовольствием я пил этот бульон, расспрашивая, что в нем такого, что он такой вкусный. Мама улыбалась, говоря: «В нем моя любовь, сынок». Это была чистая правда, ее ЛЮБОВЬ безгранична ко мне.