– Абсолютно. – Саша вдруг желчно и зло начал рассказывать, как застукал жену во время разговора с бывшим бойфрендом, как узнал, что она получает с него деньги на ребенка.
– И главное, – горячился Саша, – я посмотрел на него и понял, что это не мой сын. В нем ничего моего нет! Абсолютно! Черты лица не наши, глаза не мои и не ее. Представляешь, я потерял и жену, и ребенка. Как после такого вернуться к жизни? Как верить? Кому?
– Кошмар, – пробормотала Сима. Наверное, следовало сказать, что ей-то верить можно, но это было бы не к месту. Право на доверие завоевывается поступками, а не словами и обещаниями.
Ей вдруг захотелось сделать этого загнанного мужика счастливым. В сердце что-то ворошилось: не то жалость, не то нежность. Но что-то там определенно было.
«А вдруг», – подумала она недоверчиво, но с робкой надеждой. Серафиме тоже очень хотелось найти то, что искала. Жаль только, что на данном этапе было не разобрать: то это или еще не то.
–Разуваева, ну какая же ты капризная, – вздохнула Дарья, которой Сима позвонила, едва вернувшись со свидания. – Чего ты сразу разобраться норовишь? Погуляй, повстречайся, а потом уже делай выводы.
– А если я пойму, что не люблю? Представляешь, какой стресс у него будет. Человек и так за жизнь настрадался!
– Ага. А ты, значит, желаешь сберечь его хрупкую детскую психику? Великодушно. Только есть риск, что, ежели что, твою психику никто беречь не будет. Это не лотерея, когда проигрышный билетик можно выбросить. Это надолго и, возможно, с последствиями.
– Не пугай.
– Я не пугаю. Я рассуждаю, – хмыкнула Малашкина.
Серафима долго ворочалась. Не спалось. Она все пыталась вспомнить Сашино лицо, но почему-то не получалось.
Утром она побрела на работу, размышляя о конфликте логики, жалости и надежд. Мужчин подходящего роста в последнее время в ближайшем окружении было предостаточно, а вот результата не наблюдалось. Увлекшись философией, Серафима чуть не затоптала Ингу, застрявшую на выходе из подъезда. Мадемуазель Бартышкина выглядывала в дверную щель и сопела.
– Ты чего тут? – опешила Сима.
– Надо, – туманно отмахнулась подруга.
– Помочь?
– Тихо!
Мимо подъезда шел Юра.
– О, Юрик, привет! – обрадовалась Серафима, вытолкнув Ингу наружу. – А мы тоже на работу идем. Хотя я могу вас оставить.
Серафима понимающе подмигнула и только в этот момент осознала, что ни Инга, ни Востриковский особо друг другу не обрадовались. Жизнь мелькала калейдоскопом, тасуя судьбы, словно затертые карты в старой колоде. Сима поняла, что упустила последние изменения в личной жизни Бартышкиной.
Юра, вежливо кивнув, припустил вперед, как циркуль с моторчиком.
– Ты почему ничего мне не сказала? – призвала она к ответу подругу, желая хоть чем-то оправдать собственную бестактность.
– А чего говорить? Это неинтересно, – буркнула Инга.
– Здрасьте! Мне все интересно. У меня своей личной жизни нет, так хоть бы в чужой поучаствовала, – хихикнула Серафима. – Поссорились? Хочешь, помирю?
– Сима, скажи честно, у тебя с ним что-нибудь было? – выдавила Бартышкина после тягостной паузы.
– Нет! Честно! Ничего и никогда. Я тебе клянусь.
– Не ори.
– Да я не ору. Я разволновалась, что из-за меня у вас проблемы. Ты не ревнуй…
– Сима, да плевать мне уже! Я просто думала, ты в курсе.
– В курсе чего?
– Его странностей.
– У Юрика есть странности? – взволновалась Серафима. В связи с крайне ограниченным опытом в этой сфере ее очень интересовали чужие странности. Мало ли, что там у Саши окажется. Надо быть морально готовой ко всему, чтобы проиграть свою реакцию на чужом опыте. Предупрежден – значит, вооружен.
– Сима, спи спокойно. Тебя это не касается.
– Инга, ну расскажи! – взмолилась Серафима. – Я же теперь спать не буду. Чего у вас было? Может, Юрика теперь надо вообще стороной обходить.
– Да не было ничего. Знаешь, у меня такое разочарование только однажды было, в детстве. Я ужасно хотела попробовать шоколадные конфеты из подарочной коробки. Их мама в заказе с работы принесла. Представляешь, дождались моего дня рождения, открыли, а там все конфеты с белой начинкой. А я ее терпеть не могу!
– Ой. А что у Востриковского с начинкой? – оторопела Серафима.
– Это у тебя мужик нормальный, а я, как дура, по какому-то недоразумению сохла, – всплеснула руками Инга.
– Нет у меня никакого нормального мужика, – с тяжелым вздохом поведала Сима. – Если ты про Мишу, то он тоже того – с начинкой. Или вообще без начинки. В общем, Миши никакого нет.
– У тебя, Серафима, мужики, как расписание поездов, все время меняются. Я следить не успеваю, – отчитала ее Инга. Надо сказать, очень обидно и ни за что. А еще обиднее было продолжение.
– Я, – с чувством собственного достоинства выступила Бартышкина, – не могу спать со всеми подряд. Мне воспитание не позволяет. Один раз пересилила себя и рискнула – и на тебе!
Оправдав хамство обнаглевшей подруги стрессом и замерев от любопытства, Серафима подначила:
– Может, не надо было?
– Конечно, не надо! – согласилась Бартышкина.
– Я в том смысле, что не надо относиться к этому как к рискованному предприятию. Мужчины тоже наш настрой чувствуют. Ты – как на Голгофу, он – как на обрезание. Ой, в смысле, он тоже не готов был морально…
– Серафима, не трави душу, – голос Бартышкиной дрожал. – Если ты думаешь, что наш Юрочка – агнец невинный, то глубоко ошибаешься. С такими прибабахами, как у Востриковского, лечиться надо.
– А что было-то? – простонала Сима. – Страшное?
– Дикое. Мы пришли к нему. Он воспользовался тем, что я пьяна. Кроме того, конечно, понимал, что я к нему неровно дышу. В общем, мы еще выпили. Потом он включил «Эммануэль». Нет, я, конечно, девушка строгих правил…
– Да-да, – нетерпеливо закивала Сима. – Ты у нас кремень.
– Не перебивай. Он меня начал раздевать, дошел до белья. Я уже тоже дошла и до белья, и до кондиции, а он… он…
– Что?! – взревела Серафима.
– Ай, да ну, – махнула рукой Инга. – Там твой автобус.
– Бартышкина! – вцепилась в нее Серафима. – Какой автобус, когда тут такие дела творятся?! Что он сделал?!
– Растоптал мое чувство. Он сказал, что не может позволить себе опошлить наши отношения сексом. И еще: что женщиной нельзя пользоваться, надо быть выше этого.
– Ну… так… а чего страшного-то? Красиво сказал. Не захотел торопиться, – озадачилась Серафима, пытаясь понять, в чем ужас и трагизм.
– Сима! Это красиво, когда в кафе и с букетом цветов, а не с размазанной им же помадой и в одних трусах на диване! Этот мерзавец попросил меня одеться и проводил домой. А у дверей пожал руку и предложил остаться друзьями. И кто он после этого?
– Импотент? – предположила Серафима.
– Хотелось бы надеяться. Потому что в противном случае мне надо удавиться, – простонала Инга. – Выпивший мужчина, которому позволили почти все, не захотел меня! Как жить-то после этого в одном дворе? Как в глаза смотреть?
– Так, может, не в тебе дело? – пособолезновала Серафима, смутно вспоминая, что это все уже где-то было. И вдруг ей стало смешно.
– Чего ты ржешь? – оскорбилась Инга. – Если думаешь, что ему белье не понравилось, то зря. Я специально красивое надела, меня Зойка предупредила, что Юра будет.
– Я над собой смеюсь. У меня то же самое с Мишей было. Только я раздеться не успела. Слушай, мать, может, среди мужиков сейчас какой– нибудь вирус бродит? Не может быть, чтобы мы с тобой до такой степени никого не интересовали, чтобы даже в пьяном виде нами побрезговали!
– Вот! – всхлипнула Инга. – Правильное слово. Именно побрезговали.
– Нет, никакое оно не правильное. У нас обязательно все еще будет. Я чувствую.
«Врать, утешая ближнего, проще, чем на самом деле убедить себя в том, что вранье – это правда». Примерно к такому замысловатому выводу пришла Серафима, доехав до работы. Мир вокруг казался враждебным. Это духовное противостояние продолжалось ровно до того момента, пока ей не позвонил Саша.
– Привет, сегодня хороший день. Это Саша, – раздалось в трубке.
– Я узнала, – тут же ответила Сима. – Раз ты позвонил, то точно хороший.
– Правда?
– Правда.
– Серафима, у меня сейчас совещание, но я еще позвоню. Можно? Просто так.
– Можно.