– Неужели мы с вами так и расстанемся, Сент-Джон? И неужели, когда вы уедете в Индию, вы покинете меня, не сказав мне ни единого ласкового слова?
Он перестал смотреть на луну и посмотрел на меня.
– Разве я покину вас, Джейн, уезжая в Индию? Как? Разве вы не поедете в Индию?
– Вы ведь сказали, что я могу туда ехать, только выйдя за вас замуж.
– А вы не выйдете за меня? Вы настаиваете на своем решении?
Известно ли вам, читатель, как леденит сердце вопрос, заданный бездушным человеком? Его гнев похож на падающую снежную лавину, а его негодование – на бурный ледоход.
– Нет, Сент-Джон, я не выйду за вас. Я не изменила своего решения.
Лавина дрогнула и сдвинулась с места, но еще не рухнула.
– Я снова спрашиваю вас, почему вы мне отказываете? – спросил он.
– Тогда я отказала вам потому, что вы не любите меня, а теперь – потому, что вы меня ненавидите. Вы меня просто убиваете.
Его губы и щеки побелели – они стали мертвыми.
– Убиваю? Я вас убиваю? Такие слова не делают вам чести, они противоестественны, недостойны женщины, лживы. Они свидетельствуют о низости ваших мыслей и заслуживают строгого осуждения; их можно было бы назвать непростительными, если бы человек не был обязан прощать своего ближнего даже до семидесяти семи раз.
Все пропало. Я только подлила масла в огонь. Искренне желая изгладить в его душе следы прежней обиды, я нанесла ему новую, еще более глубокую, которая навсегда запечатлелась в его памятливом сердце.
– Теперь вы действительно будете меня ненавидеть, – сказала я. – Напрасно я решилась на попытку примириться с вами: я только приобрела врага на всю жизнь.
Этими словами я причинила ему новую боль, тем более острую, что в них была правда. Его бескровные губы судорожно скривились. Я поняла, какой взрыв гнева пробудила в нем. У меня сжалось сердце.
– Уверяю вас, вы неправильно поняли меня! – воскликнула я, схватив его за руку. – Я вовсе не хотела ни огорчить, ни оскорбить вас!
Он горько усмехнулся и решительным движением высвободил руку.
– А теперь вы, конечно, возьмете обратно свое обещание и вовсе не поедете в Индию? – спросил он после продолжительной паузы.
– Нет, я готова ехать, но как ваша помощница, – ответила я.
Снова последовало бесконечное молчание. Какая борьба происходила в нем между естественными чувствами и сознанием долга – не знаю, но глаза его метали молнии, вспыхивали необычным блеском, и странные тени проходили по его лицу. Наконец он проговорил:
– Я уже однажды говорил вам, что невозможно одинокой женщине ваших лет сопровождать одинокого мужчину моего возраста. После того, что я сказал вам на этот счет, я имел основание думать, что вы никогда не вернетесь к подобной мысли. Однако вы сделали это: мне очень жаль, но тем хуже для вас.
Я перебила его. Несправедливые упреки всегда пробуждали во мне храбрость.
– Будьте благоразумны, Сент-Джон, – вы доходите до абсурда. Вы уверяете, что вас возмущают мои слова. На самом деле это не так; вы слишком умны и проницательны, чтобы не понять того, что я говорю. Повторяю, я буду, если хотите, вашим помощником, но никогда не буду вашей женой.
Его лицо снова покрыла мертвенная бледность, но, как и прежде, он овладел своим гневом и ответил холодно и спокойно:
– Мне не нужна помощница, которая не будет моей женой. Со мной вы, очевидно, не можете поехать, но, если вы искренне хотите, я переговорю, когда буду в городе, с одним женатым миссионером, жене которого нужна спутница. Я думаю, они не откажутся вас взять, так как благодаря своим средствам вы не будете нуждаться в благотворительности. Таким образом вы избегнете позора, какой навлекли бы на себя, нарушив данное обещание и покинув ряды войска, в которое вступили.
Вам известно, читатель, что я не давала никакого официального обещания и не принимала на себя никаких обязательств; его приговор был слишком произволен и не заслужен мною. Я возразила:
– Ни о каком позоре, ни о каком бесчестном поступке или вероломном обмане не может быть и речи. Я ни в какой мере не обязана ехать в Индию, особенно с чужими людьми. С вами я отважилась бы на многое, оттого что восхищаюсь вами, доверяю вам и люблю вас как брата. Но я убеждена, что, когда бы и с кем бы туда ни поехала, я проживу недолго в этом климате.
– Ах, так вы боитесь за себя? – сказал он с презрительной усмешкой.
– Боюсь. Бог не для того дал мне жизнь, чтобы я ее загубила, а я начинаю думать, что поступить по-вашему – для меня равносильно самоубийству. Кроме того, прежде чем я окончательно решусь покинуть Англию, я должна увериться, что не смогу принести больше пользы, оставшись здесь, чем уехав.
– Что вы имеете в виду?
– Объяснять нет смысла, но есть одно сомнение, которое давно уже мучит меня; и я никуда не поеду, пока оно не будет устранено.
– Я знаю, к чему обращено ваше сердце и за что оно цепляется. Чувство, которое вы питаете, беззаконно и нечестиво! Давно уже следовало подавить его; неужели вам не стыдно даже упоминать о нем? Ведь вы думаете о мистере Рочестере?
Это была правда. Я признала ее своим молчанием.
– Вы собираетесь разыскать мистера Рочестера?
– Я должна выяснить, что с ним сталось.
– Тогда, – сказал он, – мне остается только поминать вас в своих молитвах и от всего сердца просить Бога, чтобы вас действительно не постигла судьба отверженных. Мне казалось, что в вас я встретил избранницу. Но человеку не понять путей Господних. Да свершится воля Его.
Он открыл калитку, вышел в сад и стал спускаться в долину. Скоро он скрылся из виду.
Вернувшись в гостиную, я застала Диану у окна; она казалась очень задумчивой. Диана была гораздо выше меня; положив руку мне на плечо, она наклонилась и стала всматриваться в мое лицо.
– Джейн, – сказала она, – ты в последнее время просто на себя не похожа, я уверена, что это не случайно. Скажи мне, что у тебя происходит с Сент-Джоном? Я наблюдала за вами эти полчаса из окна; прости мне это шпионство, но с некоторых пор мне бог знает что приходит в голову, Сент-Джон такой чудак…
Она замолчала. Я не ответила; немного погодя она продолжала:
– Я уверена, что мой братец имел на тебя какие-то виды: он уже давно относится к тебе с таким вниманием и интересом, каким не удостаивал никого до сих пор. Что это значит? Уж не влюбился ли он в тебя, а, Джейн?
Я положила ее прохладную руку на свой горячий лоб.
– Нет, Ди, нисколько.
– Тогда отчего же он не сводит с тебя глаз? Отчего часто беседует с тобой наедине, не отпускает от себя? Мы с Мери решили, что он хочет на тебе жениться.
– Это правда, он уже просил меня быть его женой.
Диана захлопала в ладоши.
– Так мы и думали. До чего же это было бы хорошо! И ты выйдешь за него, Джейн, не правда ли? И тогда он останется в Англии!
– Ничуть не бывало, Диана; он предлагает мне брак с единственной целью – приобрести помощницу для осуществления своей миссии в Индии.
– Как? Он хочет, чтобы ты отправилась в Индию?
– Да.
– Безумие! Ты не протянешь там и трех месяцев! Но ты не поедешь, – ведь ты отказалась, не правда ли, Джейн?
– Я отказалась выйти за него замуж.
– И этим, конечно, оскорбила его? – спросила она.
– Глубоко. Боюсь, что он никогда мне этого не простит; но я предложила сопровождать его в качестве его сестры.
– Ну, это чистое сумасшествие, Джейн! Подумай только, какую задачу ты берешь на себя, с какими лишениями она связана. Подобные испытания, да еще в таком климате, убивают даже сильных, а ты ведь слабенькая. Сент-Джон – ты знаешь его – будет требовать от тебя невозможного, он заставит тебя работать даже в самые знойные часы дня; а я заметила, что ты, к сожалению, готова выполнять все, что он тебе прикажет. Удивляюсь, как еще у тебя хватило духу ему отказать. Значит, ты его не любишь, Джейн?
– Не как мужа.
– А ведь он красивый.
– Но зато я дурнушка. Ты сама видишь, Ди, мы никак не подходим друг к другу.
– Дурнушка? Ты? Нисколько. Во всяком случае, ты и слишком хорошенькая, и слишком добрая, чтобы быть заживо похороненной в Калькутте. – И она снова стала горячо меня убеждать, чтобы я отказалась от всякой мысли сопровождать ее брата.