Филипп взял ее на руки, усадил в седло, а сам сел позади.
— Устраивайтесь поудобнее, — сказал он. — Я постараюсь отыскать какое-нибудь жилье, где вы смогли бы отдохнуть и привести себя в порядок.
Прижавшись боком к шевалье, она положила голову к нему на плечо и полностью отрешилась от всего. Закрыв глаза, она наслаждалась охватившим ее чувством отдохновения. Ей стало так легко, что даже захотелось плакать.
Одной рукой Филипп держал поводья Персеваля, а другой обнимал девушку за плечи, крепко и уверенно прижимая ее к себе, как бы желая защитить от всех возможных опасностей.
Постепенно целительный сон завладевал Камиллой, и наконец она уснула. Шевалье замедлил шаг своего коня, не столько опасаясь потревожить покой уснувшей красавицы, сколько стараясь подольше удержать ее в своих объятиях.
Как же он испугался, когда, придя в себя после обморока, обнаружил, что Камилла исчезла! Охваченный страхом за ее жизнь, он искал ее повсюду. Наконец догадался, что разбойники, обнаружив, что имеют дело с женщиной, наверняка похитили ее.
После такого открытия страх его перерос в настоящую панику, ибо он не знал, в какую сторону направились похитители. Ему казалось, что он сойдет с ума от бессилия и ярости.
Затем, присмотревшись, он увидел на опушке леса следы борьбы: папоротник истоптан, ветви сломаны, словно здесь прошло целое стадо диких животных. Внезапно его осенило: все эти разрушения произвел неукротимый Черный Дьявол, боровшийся против неизвестных похитителей.
В душе вознося хвалы строптивому характеру коня, Филипп бросился в погоню за негодяями. На ночь ему пришлось прервать свои поиски, однако на заре он возобновил их и не замедлил наткнуться на стоянку бандитов.
Филипп был безоружен: у него отобрали шпагу, поэтому он не мог сразиться с тремя противниками сразу. Ему пришлось подождать, пока один из бандитов не удалится подальше от товарищей; затем он прыгнул на него сзади и без малейшей жалости задушил его.
Спустя несколько часов ему удалось обойти бандитов с тыла, и он, вновь завладев своей шпагой, без труда уложил двух оставшихся негодяев, ибо для такого искусного фехтовальщика, как он, поединок с ними не составил никакого труда. Покончив с бандитами, он освободил несчастную Камиллу.
Стоило ему подумать, какая участь ожидала Камиллу, если бы он не очнулся и не сумел освободить ее, как его охватывала страшная дрожь. Впервые он испугался за себя, но не потому, что дорожил собственной жизнью, а потому, что теперь от него зависела жизнь существа, которое он любил больше всего на свете. К счастью, им обоим удалось выпутаться из этой истории и самое худшее осталось позади. Однако он все еще продолжал упрекать себя за то, что ослабил бдительность и не смог вовремя защитить Камиллу.
Исполненный решимости больше не допустить, чтобы чужая рука коснулась Камиллы, он еще крепче прижал ее к себе.
Бросив на девушку быстрый взор, он убедился, что лицо ее порозовело. Действительно, в объятиях шевалье девушка словно возрождалась к жизни; ей казалось, что вместе с теплом его тела в нее вливаются его сила и бодрость духа. Закрыв глаза и притворившись, что спит, Камилла прильнула к могучему плечу, глядя сквозь завесу ресниц на возвышавшееся над ней суровое мужское лицо.
Никогда еще она не видела Филиппа так близко. Она была потрясена бесчисленными деталями, открывшимися вдруг перед ней: бархатистой кожей, тонкими линиями мускулов, гармонией черт и благородством их выражения. Казалось, шевалье был полностью поглощен своими мыслями; во всяком случае, он упорно смотрел на дорогу. Его нижняя губа немного выдвинулась вперед, как всегда, когда его охватывало сильное волнение.
Ей страстно захотелось коснуться его лица, провести рукой по его жестким мужским скулам, тонкому, изящной формы носу; ей хотелось задержаться на его впалых щеках, на которых при каждой улыбке появлялись совершенно неотразимые ямочки. Ей хотелось ласкать его стройную и сильную шею, его черные как смоль мягкие блестящие волосы. Он был так красив, что у нее просто замирало дыхание, и она чувствовала, как счастье переполняет все ее существо.
Но, смутившись, она не позволила себе даже пошевелиться. Она такая грязная, говорила себе Камилла, выглядит ужасно в этих лохмотьях, с растрепанными волосами. Подобные ощущения отнюдь не располагали к большей близости.
Единственное, на что она осмелилась, — это прижаться еще крепче к его плечу; ее крайняя слабость вполне оправдывала такое поведение. Однако о любовных ласках нечего было и думать; Камилла чувствовала себя совершенно разбитой пережитым приключением. Погрузившись в дремотное очарование, она внезапно открыла свои чудесные глаза. Филипп как раз склонился над ней; заметив, что она смотрит на него, он улыбнулся:
— Вот вы и проснулись! Надеюсь, вы чувствуете себя лучше?
— Да, — сама не зная почему застыдившись, ответила она, словно он угадал, что она только что пристально разглядывала его.
Чтобы скрыть свое волнение, она начала оглядываться по сторонам, пытаясь вести себя так, как, вероятно, должен вести себя человек, которому только удалось избежать ужасной участи. В действительности же воспоминание о выпавшем на ее долю испытании уже изгладилось из ее памяти, уступив место совершенно безоглядному счастью, причина которого была проста: она находилась в объятиях Филиппа.
Со своей стороны шевалье ощущал, как в нем вновь просыпается желание: теперь оно почти постоянно преследовало его. Его охватило огромнейшее искушение поцеловать прижавшуюся к нему молодую женщину; но он счел этот поступок недостойным в их теперешнем положении. Он совершенно не хотел злоупотреблять ее усталостью; ей пришлось столько пережить, так что сейчас совершенно неуместно продолжать волновать ее своими любовными притязаниями!
— Внизу возле леса я заметил жилье, — произнес он. — Скоро мы подъедем к нему. Там вы сможете отдохнуть и подкрепить свои силы.
— Больше всего, — воскликнула она, — я хотела бы сейчас окунуться в горячую ванну!
Филипп рассмеялся:
— Ах да, я и забыл, что вы настоящая сирена! Не беспокойтесь, сегодня вечером вы уже будете дома и сможете погрузиться в вашу ванну.
— Значит, мы возле Турина? А мне показалось, что бандиты увезли меня далеко от дороги, по которой мы ехали.
— Действительно, они довольно далеко отъехали в сторону, направляясь на восток. И тем не менее вряд ли мы находимся более чем в двух часах пути от столицы. Вместо того чтобы въехать в нее с запада, мы въедем по восточной дороге, вот и все.
Вскоре их взорам открылась ферма. Она являла собой несколько строений, обнесенных высоким забором. Через калитку с полукруглым верхом они въехали во двор.
Сам того не сознавая, шевалье еще больше замедлил шаг своего коня, желая как можно дальше оттянуть тот момент, когда Камилла оторвется от него. Так верхом они подъехали к самому дому. Филипп спрыгнул с коня и протянул руки, чтобы помочь девушке. Оперевшись обеими руками на плечи шевалье, она соскользнула на землю и мгновенно оказалась совсем рядом с офицером, который на миг удержал ее, нежно прижав к себе.
— Ну, как дела? Вы в состоянии идти?
Она утвердительно кивнула, потом подняла на него свои голубые глаза, но тут же смутилась, встретив его пристальный взор. Он молча и сурово смотрел на нее и не отпускал, а напротив, все теснее прижимал к себе…
— Добро пожаловать, господа! — раздался приветливый голос.
Филипп отстранился от Камиллы:
— Подождите меня, пойду узнаю, могут ли здесь оказать нам гостеприимство. — Он сделал несколько шагов в сторону крестьянки, вышедшей им навстречу; перекинувшись с женщиной парой слов, он вернулся к Камилле. — Все в порядке, они приглашают нас разделить с ними трапезу, — сказал он. — Вы сможете сами дойти до стола?
— Да, да. Я уже чувствую себя значительно лучше.
Они вместе вошли в просторный двор, где стоял большой, уже накрытый к обеду стол.
— Вы желаете принять ванну перед едой или после еды? — спросила все та же любезная крестьянка, которая встретила их возле дома.
— Как? Какую ванну? — удивленно воскликнула Камилла.
— Ту самую, которую молодой сеньор только что просил меня сделать для вас. Он спросил, есть ли у нас горячая вода, а у нас в очаге всегда кипит котелок с водой…