Альма-Мари Валери - Единорог и три короны

Он попытался схватить ее, но она поднырнула под его руку, желая любой ценой выбраться во двор.

— Черт возьми! — выругался он. — Вот дуреха!

Молодой офицер бросился в погоню, но с размаху ударился головой о дверь, которую захлопнули прямо у него перед носом. Взревев от ярости, он ринулся во двор и, в три прыжка догнав беглянку, бесцеремонно повалил на землю. Камилла отчаянно забилась, но все было тщетно — он сжал ей запястья словно клещами, а коленями придавил ноги.

— Я держу ее! — крикнул он солдатам, бежавшим к нему со всех сторон.

У Камиллы все плыло перед глазами, она была на грани обморока, задыхаясь после недавней гонки и под тяжестью навалившегося на нее мужчины — впервые она видела так близко над собой чужое лицо.

— Вы делаете мне больно, — пролепетала она еле слышно.

Не разжимая пальцев, молодой офицер поднялся и грубо потянул за собой девушку, заставив ее встать на ноги. Трое солдат крепко ухватили ее за руки, и лишь тогда он отступил от нее на шаг.

— Напрасно вы затеяли со мной эти игры, — произнес он угрожающим тоном, сбивая пыль со своего нарядного камзола. — В скором времени вам придется пожалеть об этом.

В черных глазах его сверкали молнии. Ясно, что эта шутка пришлась ему не по нраву.

— Стража, отвести ее в карцер! И никому ни слова о том, что произошло. Об этой узнице никто не должен знать — таков приказ короля. А у меня есть дела поважнее, и я не собираюсь ради нее отказываться от развлечений.

Смахнув последнюю пылинку с одежды, он покачал головой:

— Проклятая шлюха! Едва не испортила мне бал!

— Вы меня этим не остановите, — решительно заявила Камилла. — Я вовсе не хочу поставить вас в затруднительное положение, сударь, — добавила она, скромно потупившись, но не вполне искренне, — просто мне необходимо отлучиться. Но я обязательно вернусь, даю вас слово.

И она с большим достоинством удалилась, хотя ей нелегко было держаться прямо в ситуации, когда трое крепких солдат держали ее за руки. А шевалье застыл с раскрытым ртом, ошеломленный подобной наглостью; затем опомнился и быстро направился к выходу. Но в душе он сознавал, что поручение короля может оказаться совсем не таким простым и безопасным, как ему показалось сначала. Впрочем, он с честью выходил из куда более сложных положений! И он мысленно пообещал себе как следует приструнить эту строптивую барышню.

Трое стражников отвели Камиллу в подземелье. Вся гордость ее мгновенно испарилась при виде темной конуры без окон. Здесь было очень сыро, в воздухе стоял невыносимый запах мочи, широкая скамья была единственным предметом из мебели. Тюремщик швырнул ей одеяло и запер дверь, даже и не подумав оставить зажженную свечу.

Она оказалась в полном мраке и долго стояла неподвижно, стараясь привыкнуть к темноте. Ни единый лучик не пробивался из-под двери — девушку окружала кромешная мгла.

Вспомнив о скамье, она на ощупь двинулась к ней, споткнулась обо что-то — судя по звуку, это был кувшин — и наконец добралась до места, где смогла сесть.

Было не очень холодно, но она озябла и с дрожью потянулась за драгоценным одеялом, только сейчас оценив великодушие тюремщика. Затаив дыхание, она стала прислушиваться — быть может, здесь водятся крысы или еще какие-нибудь отвратительные твари?

Филиппа д’Амбремона она мысленно поносила последними словами. Разве не по его вине угодила она в эту мерзкую яму? Если бы он не вывел ее из себя своими надменными манерами, она благонравно сидела бы в серой комнате, которая по сравнению с карцером казалась ей просто раем земным. Так нет же; явился этот фат в роскошном наряде, этот писаный красавчик — одновременно отталкивающий и неотразимый!

Камилла злилась на себя: даже сейчас, вспоминая лицо шевалье, она испытывала непонятный трепет. Хотя опыта у нее никакого не было, она догадывалась, что перед подобным кавалером трудно устоять. Она выросла в мужском окружении, однако очень мало знала мужчин и почти ничего не понимала в любви. Ее это никогда не интересовало, а рядом не нашлось никого, кто смог бы пробудить в ней чувство.

Отчего же в эти минуты, когда она оказалась в столь унизительном положении, сердце у нее начинало колотиться сильнее при одной мысли о прекрасном офицере? Она обозвала себя дурой и на некоторое время даже забыла о своих злоключениях, стараясь подобрать самые уничижительные эпитеты для собственной тупости. Список был настолько длинным, что она не заметила, как открылась дверь — тюремщик принес ей питье и еду.

— Который час? — спросила она.

Тот, не отвечая, направился к выходу. Она вскочила на ноги:

— Подождите! Неужели вы снова оставите меня в темноте? Я же не смогу есть, ничего не видя! Или вам приказали уморить меня голодом?

Страж заколебался, не зная, как поступить. Затем поставил свечу на пол и пробурчал:

— Только побыстрее!

Он вышел, а Камилла, не обращая никакого внимания на пищу, стала обследовать черные стены карцера. Она простукала все камни в надежде обнаружить какой-нибудь потайной ход, но все оказалось тщетно. В полном разочаровании она вновь уселась на скамью. Запах мочи отбивал аппетит, однако она заставила себя поесть — ей нужно беречь силы, чтобы достойно встретить ожидавшие ее испытания.

Когда тюремщик вернулся за свечой, она попыталась расспросить его, сколько же времени они собираются продержать ее в этом каменном мешке. Однако страж безмолвно вышел, оставив ее вновь без света.

Она вздохнула, покорившись судьбе, и улеглась на жесткую, неудобную скамью, чтобы хоть немного поспать.

Когда на следующее утро дверь распахнулась, сердце подсказало Камилле, что это он.

Он оделся куда скромнее, чем накануне: простой черный жилет без рукавов облегал его мускулистый торс, подчеркивая белизну рубашки с кружевным жабо. Кавалерийские сапоги поднимались выше колен. Девушка невольно подумала, что в обычном костюме шевалье выглядит еще более красивым — и тут же выругала себя за неподобающие мысли!

Он смотрел на нее с удовлетворением.

— Хорошо ли вам спалось? — небрежно спросил он.

— Разве могло быть иначе в этом дворце? — ответила она тем же тоном.

— В таком случае было бы непростительно лишить вас резиденции, где вы, судя по всему, прекрасно себя чувствуете. — И он повернулся к выходу.

Не в силах больше сдерживаться, она бросилась к нему и ухватила за широкий рукав рубашки:

— Вы не смеете так вести себя, сударь! Я знаю, что вам приказано обращаться со мной хорошо и доведу до сведения короля…

— Короля! — перебил он ее. — Положительно ваше самомнение не знает границ, равно как и ваше нахальство! Знайте, дурочка, что король о вас и слышать не желает. Он сам велел мне никогда не упоминать вашего имени!

Камилла была ошеломлена. Она понимала, что монарх, желая обеспечить ее безопасность, запретил всякие разговоры, ибо во дворце развелось слишком много шпионов; конечно, он и предположить не мог, в какой конфликт вступят шевалье д’Амбремон и юная принцесса. Итак, Камилле оставалось рассчитывать только на себя — надо выпутываться из сложного положения, в которое она сама себя поставила.

Раздумывать некогда: если она останется в этом ужасном карцере, то лишится всякой возможности общаться с внешним миром, и тогда бегство станет невозможным. Значит, надо как-то помириться с этим вспыльчивым офицером. В конце концов, приходилось признать, что она тоже не без греха.

Решение созрело мгновенно — уступить молодому дворянину. Разумеется, только сейчас… А дальше видно будет! Посмотрев ему в глаза, она кротко произнесла:

— Сударь, смиренно прошу вас простить меня, ибо я вела себя дурно. Умоляю, не оставляйте меня в этой камере, я здесь задыхаюсь.

Шевалье крайне изумился, видя, что Камилла пошла на попятный. Он явно готовился к ожесточенной перепалке, а не к извинениям. Пристально вглядываясь в девушку, он пытался определить, не таится ли за этими примирительными словами какое-нибудь лукавство, но в ее голубых глазах прочел лишь искреннюю мольбу. И тогда он ответил внезапно охрипшим голосом:

— Сегодня я склонен проявить снисходительность к вам, но знайте, что при малейшем поползновении к бегству вы вернетесь сюда… И уже окончательно!