Камилла нахмурилась:

— Повесить? Не слишком ли это суровое наказание?

— Зато мы обезопасим себя от повторения подобной истории!

— Но, убив этих людей, вы не достигнете желаемого; необходимо более внимательно относиться к солдатам в гарнизоне, только тогда вы избежите ее повторения! — Камилла притворилась, будто не заметила сурового взгляда д’Амбремона, брошенного на нее с другого конца стола, и с жаром продолжала: — Мне кажется, крайние меры никогда не помогали решению вопросов — ни в армии, ни где-либо.

— И что же вы предлагаете? — спросил комендант, не решаясь возражать эмиссару короля, хотя его мнение полностью отличалось от мнения последнего. — Кнут, позорный столб или отрубание руки?

Камилла широко открыла глаза; мысль о том, что из-за нее два человека будут подвергнуты пыткам, ужаснула ее. Зачем только она вмешалась в это дело? Вернее, почему она не решилась идти до конца и, выявив виновных, не отправилась к ним сама и не наказала их так, как считала нужным она?

Филипп догадался, какие мысли терзают девушку. И, так как комендант, еще раз настоятельно подчеркнув необходимость наказания, повернулся к нему за поддержкой, задумчиво начал:

— Разумеется, подобный проступок заслуживает наказания. Но у нас имеются две возможности решить вопрос: или мы делаем их преступления достоянием гласности, и тогда вы становитесь к ним причастны, ибо напоминаю вам, что, будучи комендантом форта, вы отвечаете за все, что здесь происходит, или же мы улаживаем вопрос менее официально и соответственно принимаем более гибкие решения.

— Но… я совершенно не виноват в том, что эти два мерзавца злоупотребили своим положением!

— Увы, виноваты. Старший офицер несет ответственность за своих подчиненных. Так гласит устав, и никто, даже я, не имеет права не соблюдать его.

— Бог мой, но что же мне делать? — воскликнул ошалевший комендант.

Д’Амбремон повернулся к Камилле:

— Ваше мнение, капитан?

Она колебалась, продолжая размышлять:

— Мне кажется, следует вызвать этих людей и выяснить, что у них за душой. Если речь идет о закоренелых злоумышленниках, я бы с позором выгнала их из армии. Но, если бы я обнаружила, что они только оступились, я бы постаралась усовестить их; а в наказание заставила бы делать всю черную работу, необходимую для всего гарнизона…

— Пусть будет так, — отрезал Филипп, к великому удивлению девушки, ожидавшей, что он мгновенно высмеет ее.

Она бросила на шевалье взгляд, исполненный признательности. Д’Амбремон встал:

— Пора ехать! Я доволен, что нам удалось прийти к полному согласию. Господа, мы прощаемся с вами: завтра на заре мы покидаем Экзиль. А теперь, комендант, проводите нас в комнаты; сегодня я проведу ночь в том помещении, которое вы мне любезно приготовили вчера вечером; походная кровать оказалась слишком неудобной!

Он понимал, что ему необходимо выспаться, и чувствовал себя не в состоянии провести подле Камиллы еще одну ночь, борясь со своей страстью. Уж лучше он будет спать как можно дальше от нее! Дойдя до дверей своей комнаты, девушка обернулась к шевалье; присутствие коменданта стесняло ее, и она не могла выразить Филиппу всю свою благодарность. Поэтому она удовольствовалась тем, что своими ясными глазами взглянула прямо в глаза молодого человека и прошептала: «Благодарю и доброй ночи!»; слова эти значили очень много, и они дошли до самого сердца шевалье.

Теперь д’Амбремону захотелось как можно скорее вновь оказаться один на один с прекрасной чаровницей!

71

Вставало солнце. Направляясь к конюшне, Филипп и Камилла с удивлением обнаружили, что гарнизон в полном составе выстроился, чтобы проводить их. Девушка рассеянным взором окинула ряды воинов, полагая, что такова обычная процедура проводов высшего начальства; однако шевалье был совершенно иного мнения; ни к кому не обращаясь, он тихо проговорил:

— Впервые такое вижу!

— Камилла удивленно вскинула голову:

— Разве это не уставная церемония?

— Нет, — лаконично ответил он.

Внимательно всмотревшись в лица солдат, девушка отметила, что, в отличие от вчерашнего дня, сегодня воины испытывали при виде ее совсем иные чувства; она заметила что-то похожее на обожание, но никак не могла подобрать этому ощущению точное определение. И вдруг… Теперь она готова была в этом поклясться… Нет, она не ошиблась: это была благодарность! Однако чудеса еще не кончились; неожиданно она увидела направлявшуюся ей навстречу группу солдат, с трудом удерживавших в руках огромный сверток, откуда торчали самые разнообразные вещи. Там было все: от съестных припасов, окороков, вин… до столовых приборов, ножей, носовых платков, трубок и тому подобных штучек.

Ошеломленная Камилла взирала на солдат; они протягивали ей этот узел, и она совершенно не представляла, как ей следует поступить. В поисках совета она обернулась к Филиппу. Но сейчас д’Амбремон напоминал мраморную статую: лицо его не выражало ни гнева, ни насмешки; он сосредоточенно молчал.

Вынужденная сама справляться с непредвиденной ситуацией, она решила прямо спросить выстроившихся перед ней солдат.

Ей показалось, что от ее слов те изрядно смутились. Наконец один из них заговорил:

— Это просто несколько подарков вам на память, чтобы вы не забывали Экзиль и знали, что здесь, в форте, никто никогда не забудет вас.

Опустив глаза, Камилла кусала губы, взволнованная и смущенная одновременно. Она взирала на эту гору подарков, и ей становилось смешно: неужели эту кучу солдат назвал «несколькими подарками»? Девушка прекрасно понимала, что ни за что не сможет все увезти. Однако она не хотела оскорблять людей, от чистого сердца желавших ей добра. Вскинув голову, она обратилась к ожидавшим ее ответа воинам:

— Я от всего сердца благодарю вас всех. Но я отнюдь не заслужила какой-либо особой благодарности. Приехав сюда, я всего лишь исполнила свой долг, так же как вы каждый день исполняете свой. И я вовсе не заслуживаю особого восхищения. Единственное, что имеет для нас значение, и вы все прекрасно знаете, о чем я говорю, — это достойное исполнение нашего долга, мужественное и сознательное… Я не могу взять с собой ваши подарки и не могу выбрать какой-либо один из них, не рискуя обидеть остальных; поэтому я принимаю их все и тут же возвращаю вам обратно в знак дружбы и признательности. Ибо, только находясь рядом с вами, солдаты, я наконец поняла, что создана для воинской службы. Это мое призвание, но только благодаря вам я это почувствовала. Еще раз спасибо вам за все!

Завершив свою речь, Камилла вскочила на коня и, приветливо кивнув офицерам, в сопровождении Филиппа направилась к воротам; последний явно опасался, как бы волнующие минуты прощания не растянулись на долгие часы.

Когда они выехали на дорогу, шевалье наконец удостоил девушку улыбкой:

— Черт побери, я вижу, что гарнизон Экзиля не стал исключением из общего правила!

— О каком правиле вы говорите?

— Искомое правило гласит: любой мужчина, появившийся в поле вашего зрения, тут же попадает под воздействие вашего обаяния.

Изумленная Камилла воззрилась на д’Амбремона: она ожидала любого ответа, но только не такого. Это, должно быть, шутка, Филипп, как обычно, решил посмеяться над ней. Однако по его лицу она не могла этого сказать: оно выражало спокойствие и искренность. Она слегка покраснела; если дело так пойдет и дальше, то ее гордыня разрастется до неимоверных размеров от избытка похвал.

— Вы всем нам преподнесли хороший урок, — продолжал Филипп. — И в первую очередь мне, ведь я тоже был уверен, что солдаты хотели сурово наказать тех, кто их обманывал. В действительности же они оказались благодарны вам за то, что вы избавили от позора людей, которых они несмотря ни на что считают своими.

— Так вы полагаете, что именно в этом и заключается причина их поступка?

— Несомненно. Из этого следует, что чрезмерная строгость не всегда хороша…

— А вы до сих пор в этом сомневались?

— До сегодняшнего дня — да. Словом, я доволен, что мы наконец покончили с этим гарнизоном. Полагаю, в Фенестреле все будет гораздо проще. Тамошний комендант гораздо более приятный человек.

— И он не почтет за чрезмерный труд найти для нас раздельные комнаты?