— Полагаю, вам недостает комфорта и утонченности, к которым вы привыкли при дворе.
— О нет! Совсем нет. Я действительно страшно рада, что нахожусь здесь; это путешествие мне нравится.
— Вы не скучаете по своим друзьям?
— За неделю я не успею соскучиться!
— Даже по Ландрупсену?
В эту минуту она подносила ко рту кусок хлеба; вопрос застал ее врасплох, и хлеб повис в воздухе. Камилла подняла на Филиппа удивленные глаза:
— А почему я должна скучать по Микаэлю больше, чем по кому-либо другому?
— Мне кажется, вы очень близки с ним.
— Вот забавно: всем хочется, чтобы у нас с ним были идиллические отношения, иначе никто о нем и не вспоминает. Надеюсь, хотя бы сейчас вы не станете восхвалять его превосходные качества с тем, чтобы уговорить меня выйти за него замуж!
— Пожалуй, я действительно остерегусь…
— Вот и прекрасно!
— Вы не созданы друг для друга.
— Ну, в этом вы, пожалуй, слишком категоричны, — ответила девушка, слегка задетая самоуверенным тоном шевалье.
— А разве это не правда? Бросьте, вы же знаете, что я прав. Разумеется, Микаэль обладает множеством добродетелей, но это не те добродетели, которые надеетесь найти в мужчине вы.
— Откуда вы знаете?
— Я в этом уверен, этого достаточно.
— А какие, по-вашему мнению, качества я надеюсь встретить в мужчине?
Не без некоторого самодовольства Филипп улыбнулся своей неотразимой улыбкой:
— Мужчина должен волновать вас… и, как знать, возможно, даже немного пугать…
Камилла отвернулась, сосредоточив все свое внимание на завесе дождя, лившего за порогом грота. Сильнейший трепет охватил ее; неужели Филипп догадался, что творится у нее в душе, неужели она настолько не умеет скрывать свои чувства, что он читает в ее сердце как в раскрытой книге? Она внезапно почувствовала себя в ловушке, ощутила свою полную беззащитность, полную безоружность перед опасным соблазнителем, сидящим рядом и пожирающим ее глазами. Филипп придвинулся еще ближе и жарко зашептал ей на ухо:
— Словом, это должен быть такой мужчина, как я!
Она вскочила на ноги.
— Мне холодно! Пойду надену камзол, — сказала она, направляясь к Черному Дьяволу. Ей страшно захотелось оказаться подальше от шевалье и коснуться теплой шеи жеребца, дабы набраться сил от этого единственного своего союзника в этом гроте.
Филипп тоже встал и пошел к выходу, чтобы посмотреть, не меняется ли погода.
— Думаю, гроза продлится не больше часа, — равнодушным тоном произнес он. — На востоке небо уже посветлело. Идите сюда, посмотрите, над Фенестрелем, похоже, совсем развеялось.
Но Камилла не шевелилась. В нескольких метрах от их убежища сверкнула молния, и Камилла даже подскочила от ужаса. Черный Дьявол беспокойно захрапел, и девушка принялась шептать ему ласковые слова, стараясь успокоить коня.
— Я, пожалуй, спущусь и посмотрю, как обстоят дела с дорогой, можно ли по ней ехать, — беспечно сказал шевалье.
На этот раз девушка услышала его:
— Нет! Не делайте этого!
— Но почему?
— Потому что это очень опасно, — ответила она, подбежала к нему и увлекла его в глубь пещеры.
— Я скоро вернусь.
— Нет. Зачем подвергать себя неоправданному риску?
— Хотя бы для того, чтобы на время избавить вас от своего присутствия. Мне показалось, что я изрядно вам наскучил…
Она судорожно сжала руку шевалье. Возле входа в пещеру молния вновь расколола небо.
— Вы не правы, — жалобно прошептала Камилла. — Ваши слова смущают меня, но вы никогда мне не наскучите, совсем никогда!
— И вы в этом уверены? — прошептал он, склоняясь к ней.
— Да, да. Никогда. Идите и садитесь вот здесь, рядом со мной. — Она пребывала в полной растерянности: с одной стороны, она боялась и дальше оставаться наедине с Филиппом, а с другой, ее охватывал панический страх, стоило ей только представить, что Филипп уйдет от нее один, в самую грозу. Инстинктивно она понимала: единственный способ заставить офицера отказаться от своего безумного решения — это прижаться к нему, воспользоваться властью, которую тепло женского тела имеет над мужчинами, и таким образом заставить его выбросить из головы рискованные замыслы.
Филипп улыбался; его маленькая уловка удалась. Словно опытная соблазнительница, Камилла подталкивала Филиппа к стене пещеры.
— Сядьте здесь, — приказала она, устраиваясь рядом с ним. — Я совершенно закоченела и хочу, чтобы меня согрели.
На этот раз она не обманывала. От пережитого страха она замерзла и стучала зубами от холода.
Шевалье наблюдал за ней; он был в восторге от того, что додумался воспользоваться ее страхом перед грозами; он хорошо помнил, что в ненастье Камилла боялась оставаться одна. Он смотрел, как она удобно устраивается рядом с ним, совершенно позабыв о своей честности; страх остаться одной заглушил все остальные ее чувства. Шевалье слегка улыбнулся.
— Что вас так развеселило? — спросила она.
— Вы столь внезапно стали так отважны!
Она скорчила презрительную гримаску:
— Ваши нелепые идеи не оставили мне выбора! Спускаться по отвесному склону в самый разгар грозы — надо же такое придумать!
— Вы ведь боитесь остаться одна, не так ли?
— Да, правда, но еще больше я не хочу, чтобы вас на моих глазах сразила молния или же смыл селевой поток.
— Должен ли я понимать, что вы волнуетесь за меня?
— Разумеется, и вы это прекрасно знаете.
Нет, конечно, он в этом не сомневался, но ее признание наполнило его неизъяснимой радостью. Слегка отодвинувшись, он распахнул плащ, как бы приглашая молодую женщину к себе:
— Идите сюда, здесь вам будет удобнее и теплее.
Она колебалась.
— Если вы еще раздумываете, значит, не так уж вам и страшно; тогда я отправляюсь в свой маленький поход…
— Это шантаж!
— Именно!
Она скользнула под руку шевалье; мгновенно почувствовав обжигающее тепло его тела, она затрепетала.
— А вы обещаете, что не станете пытаться злоупотребить моим доверием?
Филипп вздохнул:
— Вы требуете от меня слишком многого!
— Вы просто невыносимы! — возмущенно воскликнула она, отстраняясь от него.
Но он быстро схватил ее и прижал к груди.
— Хорошо, — прошептал он, готовый на любые жертвы, лишь бы хоть на несколько мгновений удержать Камиллу в своих объятиях. — Даю вам свое честное слово.
Казалось, девушка услышала только последние его слова; она тут же, удобно устроившись, прижалась к его плечу и в восторге затаила дыхание. Здесь, в объятиях шевалье, она чувствовала себя на удивление уверенно; она слышала, как в груди его, совсем рядом с ней, глухо бьется его сердце. Ей казалось, что здесь, подле Филиппа, в его сильных объятиях, и есть ее настоящее место в этой жизни, и каждая прожитая ею прежде минута только приближала этот желанный миг, дабы он когда-нибудь превратился в вечность.
За стенами пещеры грохотал гром, но для Камиллы гроза находилась где-то далеко, в ином мире. В пещере же время остановилось; все, что окружало ее, исчезло. Осталось только ласковое и горячее тело мужчины, его сильное плечо, на котором покоилась ее голова. Она чувствовала себя умиротворенной, успокоенной и постепенно погружалась в блаженное оцепенение.
Держа Камиллу в объятиях, Филипп был счастлив сверх всякой меры; он ощущал, как она трепещет, словно маленькая птичка, и еще крепче прижимал ее к себе, боясь, что она может улететь от него. Он дал слово не злоупотреблять ее положением, но искушение сделать новый шаг в завоевании девушки было слишком велико. Он страстно, просто безумно желал поцеловать ее. Однако решил немного подождать, давая ей время привыкнуть к теплу мужского тела, дабы она не испугалась его поцелуя.
Когда он почувствовал, что она перестала дрожать в его объятиях, он наклонился, собираясь поцеловать ее в губы, и замер: Камилла спала!
Она спала крепко, и на губах ее застыла улыбка. Ясно, она была совершенно счастлива! Филипп, восхищенный безмятежностью, разрывался между желанием поцеловать ее и своим излишне поспешным обещанием. Наконец стремление завоевать безоговорочное доверие девушки возобладало. Откинув назад голову, он прислонился к стене грота и стал ждать, пока она проснется, ревниво оберегая ее сон.