Виктория Холт - Единственная любовь королевы

— Вот уж из-за чего я бы не стал терзаться, — сказал Эрнест. — Непокорность естественна для молодых людей. Надо отдать дань молодости, Альберт. Вреда от этого никакого не будет.

— Я помню, когда-то тебе был от этого вред.

Эрнест пожал плечами.

— Бедный Берти!

— Этот наш бедный Берти в один прекрасный день станет королем Англии. Я сожалею, что он у меня старший.

— Английская династия известна ссорами между отцами и сыновьями. Не следуй этому образцу, Альберт. Постарайся понять парня.

— Дорогой мой Эрнест, что ты знаешь о нашем положении?

— Разумеется, оно отличается от моего. Но тебе, по-моему, просто нужно взбодриться.

— Согласен, бодрости мне как раз и не хватает.

— Как?! Среди наших лесов?! Разве ты не вспоминаешь о наших былых экспедициях, о наших трофеях?

— Вспоминаю, Эрнест… еще как вспоминаю. Но у меня ужасное предчувствие, что я никогда больше не увижу Кобурга.

— Перестань. Запомни, тебе просто нужно взбодриться. Какая приятная барышня Алиса!

— Да, она гораздо спокойней, чем Вики. Правда, не столь умна.

— Ну вот, тебе уже лучше. Теперь ты любящий отец. Тебе за столько следует быть благодарным Господу, Альберт. У тебя прекрасная семья и жена, которая считает, что ты само совершенство.

Альберт через силу улыбнулся, и его уныние прошло.

Альберта везли в открытой карете, запряженной четверкой лошадей, когда они вдруг понесли, и кучер не смог с ними совладать. Они примчали к переезду, и, видя, что они неминуемо разобьются, Альберт выпрыгнул из кареты. Хотя он и сильно расшибся, он все же оказался в состоянии встать и поспешить на помощь к кучеру, которого придавило каретой. Одна из лошадей сильно расшиблась, другие галопом поскакали обратно в конюшни, где их увидели, и на место происшествия тут же прибыла помощь.

Когда королева, которая выезжала куда-то с визитом, вернулась во дворец и ей сообщили о несчастном случае, она пришла в ужас. Она побежала в спальню Альберта и нашла его в постели. Все лицо у него было перевязано, видны были только глаза; от нее не укрылось, что он сильно потрясен.

Доктор Штокмар, находившийся там вместе с домашним врачом, сказал королеве, что кучер сильно пострадал, а одну из лошадей пришлось пристрелить.

Альберт вскоре оправился от последствий несчастного случая — если не считать следов от ушибов и некоторой скованности — и смог продолжать поездку.

Оказаться в Розенау к дню рождения было для Альберта двойной радостью. Бродить по знакомым лесам, встречать знакомых людей — что могло быть лучше. Они с братом даже навестили герра Флошютца, своего первого учителя и наставника.

Но поездке рано или поздно должен был прийти конец. Наступило грустное прощание с Кобургом, с Вики и ее милыми крошками.

— Мы вскоре приедем снова, — пообещала королева.

Альберт слабо улыбнулся. Он не мог избавиться от странного предчувствия, что навестил свой дом в последний раз.

В том же году в Англию приехал молодой принц Гессенский. Это был не первый его визит, приезжал он и раньше, и, надо сказать, еще тогда ему очень приглянулась Алиса, он ей тоже понравился. Королева впервые узнала о нем лет пятнадцать назад, когда путешествовала по континенту; тогда он был восьмилетним мальчиком и запомнился ей как «милый и умненький».

Во время их недавнего пребывания в Германии он, к большому удовольствию Алисы, специально приезжал, чтобы повидать их. Королева и Альберт все обсудили, и Альберт считал, что принц будет прекрасной партией для Алисы.

И вот, вскоре после их недавней встречи, он снова в Англии, и ни у кого даже не возникло вопроса, почему.

Однажды на одном из вечерних приемов Виктория заметила, что ее дочь и принц так увлечены разговором, что совсем забыли об окружающих. Она подошла к ним, и Алиса в некотором замешательстве сказала:

— Мама, принц только что сделал мне предложение, и я хочу, чтобы вы нас благословили.

Королева крепко сжала руку дочери и прошептала:

— Когда все разъедутся, зайди в нашу комнату.

Алиса так и сделала, и Альберт тут же послал за принцем Гессенским. Последовали сердечные объятия, поздравления, пожелания, ибо королеве уже приходилось слышать от принца и принцессы Гессен-Дармштадтских, что Луис восхищен Алисой и они одобряют его выбор.

Когда молодые люди ушли, королева глубоко вздохнула.

— Итак, Альберт, вот-вот мы расстанемся с еще одной дочерью.

— От этого никуда не денешься, — сказал Альберт.

— Любовь моя, пока у меня есть вы, я спокойна, — сказала королева. — Стоит мне вспомнить, как лошади понесли и что могло бы случиться…

— Но не случилось, и я все еще с вами.

Королева улыбнулась.

— Я каждый день благодарю Бога за ваше спасение, — продолжала она. — Ах, Альберт, пусть все дети женятся и выходят замуж и покидают нас, я все равно буду счастлива, пока у меня есть вы. Вы для меня — все на свете.

Всередине марта герцогине Кентской сделали небольшую операцию. Ее мучил и раздражал гнойник под мышкой, из-за которого она чувствовала себя подавленной и несчастной, поэтому решено было вскрыть его. Она уже выздоравливала, когда у нее вдруг начались приступы лихорадки.

Дня два-три спустя сэр Джеймс Кларк прибыл в Букингемский дворец с сообщением, что состояние герцогини его беспокоит.

— Нужно немедленно поехать к ней! — воскликнула королева, и они с Альбертом и Алисой сели в поезд до Виндзора.

Всю дорогу Виктория вспоминала дни, проведенные в Кенсингтонском дворце, где у них с матерью так часто случались бурные ссоры.

Когда они наконец добрались до Фрогмора, королева сразу же поднялась в спальню матери. Герцогиня в шелковом халате возлежала на софе, опершись на подушки. Она казалась почти такой же, как и всегда, но это потому, что были задернуты шторы и в комнате царил полумрак.

Королева встала на колени у софы и, поцеловав руку матери, прижалась к ее щеке. Герцогиня смотрела на свою дочь, и Виктория с растерянностью и ужасом поняла, что та ее не узнает. Королева не могла этого вынести. Она вышла из комнаты и дала волю слезам. Альберт принялся ее успокаивать.

— Мы останемся здесь на ночь, — сказал он.

Благословенный Альберт! Что бы она без него делала?

Ей никогда не забыть той ночи. Она лежала без сна, прислушиваясь к бою часов. Когда пробило четыре, она не вытерпела, встала и пошла в комнату матери. Только ее тяжелое дыхание да тиканье часов с репетиром в футляре из черепашьего панциря — больше никаких других звуков слышно не было. Часы эти принадлежали когда-то ее отцу, и Виктория помнила их с детства.

Королева постояла, глядя на мать, а затем вернулась к себе в комнату и тщетно пыталась заснуть.

Наутро стало ясно, что конец близок. Королева уже не могла смотреть на это знакомое лицо, менявшееся на глазах, и вдруг почувствовала, как Альберт поднимает ее и уносит из комнаты.

— Это конец, Альберт? — спросила она.

Альберт, который редко плакал, ответил ей, роняя слезы:

— Да, любовь моя, это конец.

Смерть герцогини глубоко подействовала на королеву.

Ее мучили угрызения совести, когда она вспоминала их старые ссоры. Дневниковые записи оживили их, и она не могла чувствовать себя спокойно. Какой же злюкой она была с покойной мамочкой! Однажды даже отказалась принять ее, потребовав, чтобы та записалась на прием. Это собственную-то мать!

Некоторые записи свидетельствовали о том, что она считала себя заключенной — заключенной матери, тогда как единственное, чего мама хотела, это уберечь ее. Они с баронессой Лецен вели себя так, как будто герцогиня — их враг. Настоящий ужас! И поняла она это только с приходом Альберта. Да, впрочем, как и многое остальное.

Чувство глубокой грусти охватило ее. Ах, если бы мама могла вернуться! Если бы можно было поговорить с ней!

Меланхолию королевы заметили и до того раздули, что на континенте стали ходить упорные слухи об унаследовании ею болезни деда. Достаточно было кому-нибудь из членов королевской семьи выйти за общепринятые рамки поведения, как тут же вспоминали о сумасшествии Георга III.

Штокмар срочно обратился к Альберту с посланием: королеве следует наконец понять, что ее поведение вызывает пересуды. Пора перестать горевать по матери. Ее должны видеть на людях. А слухи надо поскорее рассеять: они могут быть опасны.