– Все дело было в Фэй, – сказала Джоан.
От дурного предчувствия волосы на затылке у Лео зашевелились.
– Я бы советовала тебе бежать от нее подальше, хоть на край света, – многозначительно и настойчиво заявила Джоан. – Но теперь она больна, и ты привязана к ней. Что, кстати, с ней произошло?
Лео заколебалась.
– Я всегда полагала, что Фэй сильнее всех нас, – сказала она, вспоминая женщину, которая танцевала «паровозиком» в «Клубе 300», которая навещала ее в квартире в Чайнатауне и издевательски смеялась над ее выпирающим животом. – Но оказалось, что это не так. На самом деле никто не может сказать ничего определенного о том, что с ней произошло. Кое-кто из докторов считает, что она помешалась и что я должна поместить ее в клинику «Рокленд», в психиатрическую лечебницу. Но однажды я съездила туда посмотреть, что она собой представляет. Там железные решетки на дверях и окнах, а изнутри доносились крики. Я не могу поместить ее туда. Думаю, что она просто не знает, как жить в мире без своего брата, или же настолько тяготится чувством вины, что не может противостоять жизни в одиночку. – Эти слова Лео проговорила таким тоном, словно сама не испытывала ничего подобного.
Однако Лео жила по инерции. Она руководила компанией. Но по ночам, подобно Фэй, уходила в себя и сворачивалась клубком на кровати.
Экономка принесла кофе.
– Благодарю вас, – сказала ей Лео. – Я сама разолью его.
– Я до сих пор не могу поверить в то, что тебе кто-то готовит кофе, – поддела ее Джоан. – И это после того, как мы жили на Манхэттене в комнате, которая меньше твоего нынешнего фойе.
Лео улыбнулась.
– Это почти невероятно, не так ли? Но я держу только дворецкого и экономку. Я сама сажусь за руль и отправляюсь туда, куда мне надо. С удовольствием съехала бы из этого дома, но я оставила его ради…
– Ради Фэй.
– Да. Но думаю, она часто даже не понимает, где находится. – Лео сделала глоток кофе.
Джоан взяла в руки свою чашку, и Лео услышала, как та звякнула о блюдце.
– Когда я работала в родильном доме, – начала Джоан, – Фэй была одной из моих пациенток. Она была беременна.
«Замолчи! – хотелось крикнуть Лео. – Я не желаю возвращаться в то ужасное время, когда внутри меня жил мой ребенок». А сейчас она почувствовала, как ее вновь коснулось прошлое, обдав холодным ознобом спину и рассыпав мурашки по всему телу.
– Она говорила мне, что родила ребенка, – сказала Лео, желая как можно скорее покончить с этой частью повествования. – Я уже знаю об этом. Она не могла дождаться, чтобы утереть мне нос тем, что отдала своего ребенка Матти.
Джоан со стуком опустила чашку и блюдце на стол.
– Что? – прошептала она, глядя на Лео так, словно увидела перед собой привидение.
– Фэй получила огромное удовольствие, рассказав мне о том, что отдала своего ребенка Матти, дабы прикрыть ее воображаемую беременность.
– Нет. Этого не может быть. – Джоан покачала головой, повторяя снова и снова как заведенная: – Нет. Нет.
– В чем дело? – спросила Лео, взяв руку Джоан в свои. – Ты выглядишь… – Она оборвала себя на полуслове.
Как описать то, как выглядела Джоан? Как корабль, потрясенный внезапным шквалом, с оборванными парусами, бессильно обвисшими в наступившем полном штиле.
А потом потоком хлынули слова, от которых у Лео остановилось сердце.
– Ребенок Фэй был очень болезненным, – заговорила Джоан. – Когда он родился, то не дышал некоторое время. Я не могу утверждать этого наверняка, потому что я ухаживала за Фэй, а не за ее ребенком, но я думала, что мозг его пострадал от недостатка кислорода. Или еще чего-то…
А в ушах Лео сквозь завесу времени вдруг зазвучал чей-то негромкий голос: «Я вижу будущее. Вашего ребенка ждет счастливая судьба. А другой будет страдать». Она резко выпрямилась.
– Что ж, значит, ребенок в конце концов оправился. Я видела дочь Матти и Эверетта. Она полна сил и чувствует себя прекрасно. Да и теперь это не имеет никакого значения.
– Отнюдь, – медленно проговорила Джоан. – Ты читала статью во вчерашней «Нью-Йорк таймс»? Об Эверетте Форсайте?
– Я никогда не читаю статей об Эверетте Форсайте.
– Она достаточно длинная, и речь там идет не только о нем и его универсальных магазинах, но и о его семье. – Джоан немного помолчала. – В ней сказано, что Алиса Форсайт родилась в 1920 году на День святого Валентина.
День святого Валентина в 1920 году. Лео мысленно повторила эту фразу и вдруг в точности припомнила, что она делала в День Валентина в 1920 году.
– Но ведь именно тогда… – Нет, это предложение она закончить не сможет никогда.
– Родилась и твоя дочь.
Как странно, подумала Лео. Что у девочки, которую воспитал Эверетт, день рождения совпал с днем рождения ее дочери. Она решительно тряхнула головой.
– Какое это имеет отношение к тому, что ты сбежала?
– Никакого, – ответила Джоан. – Просто я не знала, что Фэй отдала своего ребенка Матти. Или что она рассказала тебе об этом. Ребенок Фэй тоже родился четырнадцатого февраля 1920 года, и в газете было написано, что и день рождения Алисы Форсайт приходится на четырнадцатое февраля. Так что Матти наверняка привезла ребенка домой в тот же день. Не исключено, что Фэй сказала тебе правду. Но я как-то не очень верю в то, что ребенок Фэй был достаточно здоров, чтобы отправиться куда-либо в день своего рождения. И это может означать, что домой Матти привезла другого новорожденного.
Другого ребенка. Которого ждала счастливая судьба.
Лео подошла к камину и взяла с полки сигарету из коробки. Она даже сумела удержать в руках зажигалку и сделала глубокую затяжку. Молчание стало невыносимым; ей казалось, будто с нее живьем сдирают кожу. Ей было больно не только дышать, но и думать. Оставалось только одно – все отрицать. Потому что следующий шаг означал бы, что ей придется задать вопрос, который буквально вертелся у нее на языке, но при этом грозил обернуться такой катастрофой, что Лео не хотела даже всерьез рассматривать его. Она затушила только что прикуренную сигарету в пепельнице.
Но этот вопрос задала Джоан:
– Если ребенок Фэй был болен или нежизнеспособен, то не мог ли родильный дом отдать твоего ребенка Матти?
Нет. Рассудок Лео решительно воспротивился тому, на что прямо намекала Джоан. Должно быть, ребенок Фэй оправился куда быстрее, чем полагала Джоан. Он мог ведь и не пострадать от недостатка кислорода. Или же Матти привезла домой ребенка другой женщины. Не Лео. Это было невозможно.
– Джоан… – Лео отчаянно пыталась придумать, как бы поскорее закончить этот болезненный и невыносимый разговор. – Каким образом Фэй очутилась в том самом родильном доме, где работала ты?
– О том, что она беременна, я узнала в наш первый же вечер в «Клубе 300». Помнишь, ей тогда стало плохо?
Лео кивнула.
– Беременность у нее протекала тяжело. Ее часто тошнило. Однажды ей попросту пришлось уехать из клуба, так ей было плохо. В общем, на следующий день она пришла в пансионат и попросила дать ей адрес родильного дома, в котором я работала. Кажется… кажется, ей было очень страшно. В Англии ей сделали неудачный подпольный аборт, после которого она едва не умерла, и, по-моему, она хотела видеть знакомое лицо рядом. Когда она пришла в родильный дом, то не подпускала к себе других медицинских сестер. Только меня.
– А в тот день, когда у нее начались схватки? – Лео заставила себя задать вопрос. – Ты была там, когда удочерили моего ребенка? Или Фэй?
– Нет. Организацией удочерения занималась миссис Паркер, управляющая родильного дома. Я отдала твоего ребенка ей, когда пришла на работу в то утро. Тогда я видела его в последний раз, потому что у Фэй начались схватки, а потом у нее открылось кровотечение, и я толком и не знаю, что сталось с ее ребенком. Мне известно лишь, что он не дышал. Разумеется, в палате для новорожденных ему могли вернуть дыхание. Но был ли он здоров и чувствовал ли себя достаточно хорошо, чтобы отправиться домой, к своей семье в тот же день? Не знаю.
– Но все могло случиться именно так.
Джоан пожала плечами.
– Все может быть. А может и не быть. Что означает…
Лео оборвала ее:
– В тот день родились другие дети?
– Я не видела.
Значит, это действительно было возможно. Матти вполне могла забрать ребенка Лео, а не Фэй. А это означало, что Алиса Форсайт – дочь Лео и Эверетта. Не успела эта мысль, соблазнительная и приятная, прийти ей в голову, как Лео тут же прогнала ее прочь. Вместо этого она спросила: