Последние пятнадцать лет она была верна своей клятве не разговаривать более с Эвереттом. Ее изделия давным-давно заняли заслуженное место на полках его универсальных магазинов, но она так ни разу и не пообщалась с ним. Вместо нее этим занимался коммерческий директор. Их часто приглашали на одни и те же вечеринки, но кто-то из них или даже оба нередко пропускали их, а если им случалось оказаться вместе, то Эверетт оставался у барной стойки в компании мужчин, а Лео присоединялась к женскому обществу, что было, в сущности, лучшим маркетинговым исследованием, которое она могла провести в интересах «Ричиер Косметикс». Там она слышала столько сплетен о романах Матти, что у нее не хватило бы пальцев на руках и ногах, чтобы сосчитать их, а вот об Эверетте чего-либо подобного сказать не мог никто. Если о нем и вспоминали, то только в той связи, что он был по-прежнему женат на Матти.
Но теперь Лео отправила письмо Алисе.
Сняв трубку телефона, она позвонила Джиа. Сначала разговор зашел о кремах для загара, и лишь в самом конце, без всякого перехода, Лео вдруг спросила:
– Мой ребенок был красив?
Джиа отреагировала слишком быстро, чтобы сказать неправду:
– Она была само совершенство. Но почему ты спрашиваешь?
– И с ней все было в полном порядке?
– Лео, ты меня пугаешь. Да. С ней все было в полнейшем порядке. Но почему это тебя вдруг заинтересовало?
– Просто так. Извини. – Лео выдавила улыбку, надеясь, что она прозвучит в ее голосе, подбодрит Джиа и предупредит дальнейшие расспросы. – Вспомнилось прошлое, только и всего.
На другом конце линии воцарилось молчание. Это означало, что Джиа ни на секунду ей не поверила, но настаивать дальше не станет.
– Приходи на ужин в эти выходные, – сказала Джиа. – У Джимми есть несколько рисунков, которые он хочет показать тебе.
– Буду ждать с нетерпением, – отозвалась Лео, ничуть не покривив душой.
Джимми мечтал о том, чтобы стать главным художником рекламного агентства, что, принимая во внимание Закон о высылке китайцев из США и запрет для них на въезд, было практически невозможно. До сих пор он отказывался от любых предложений Лео взять его к себе на работу, заявляя в ответ, что желает добиться всего самостоятельно, и в настоящее время подвизался в роли мальчика на побегушках в департаменте по рекламе Банка Китая, что, по его же словам, было самой скучной работой на свете, зато позволяло ему завязывать знакомства с важными людьми. Он любил показывать Лео свои идеи в отношении самых разных продуктов, начиная от автомобилей и заканчивая кока-колой. А она любила смотреть на них.
После разговора с Джиа она тут же, не давая себе передумать, набрала номер, который оставила ей Алиса. Дежурному администратору в Школе американского балета понадобилось некоторое время, чтобы разыскать Алису, и когда та ответила, было слышно, как она с трудом переводит дыхание.
– Алиса, это Лео Ричиер. Судя по всему, я оторвала вас от очередного, полного страсти па-де-де.
Ответный смех Алисы прозвучал смело и искренне.
– Нет, это было невероятно трудное фуэте ан турнан. Знаете, на что оно похоже? Это как стоять на одной ноге на перилах Бруклинского моста, с улыбкой глядя на камни внизу.
Лео рассмеялась.
– Что ж, в таком случае, я рада тому, что я не танцовщица. Производство помады намного безопаснее.
– Зато куда гламурнее.
– Иногда. – Лео помолчала. – Вы получили мое письмо?
– Да, получила. И хочу ответить согласием. Но мои родители не столь…
– Полны энтузиазма, – подсказала Лео.
Алиса ответила не сразу, а потом ее словно прорвало:
– Мама даже не хочет, чтобы я занималась балетом. Слава богу, эту битву выиграл отец. Но я даже боюсь представить, что она скажет насчет моего участия в рекламе. И потому я поговорила об этом с Робби – мы встречаемся, и мама хочет, чтобы я вышла за него замуж, потому что его отец владеет корпорацией «Остин Айронворкс» и он очень богат. Но он лишь рассмеялся и сказал, что я не Клодетт Колбер[10]. Я и сама это знаю, но не будешь же всю жизнь танцевать в балете. Еще лет семь у меня есть, если мне повезет и я не получу травму, так что было бы недурно заранее подумать о будущем. – Алиса немного помолчала, но, прежде чем Лео успела заговорить, продолжила: – А теперь я разболталась, как глупая девятнадцатилетняя девчонка, какая и есть на самом деле, и теперь вы не захотите брать меня в свою рекламу.
Лео постаралась, чтобы голос ее прозвучал ровно, и ничем не выдала своих чувств, главным среди которых было волнение, как и у Алисы.
– Быть может, вам есть что сказать, просто вас некому выслушать. Почему бы вам не приехать ко мне, чтобы мы с вами сели и все спокойно обсудили? Вы сможете задать мне любые вопросы, а затем сами решите, интересно ли вам это.
– Я могу приехать сегодня вечером после репетиции, – с готовностью согласилась Алиса. – Часам к пяти я могла бы быть у вас.
– Вы знаете, где находится салон красоты?
– Конечно, знаю! Любая девушка в Нью-Йорке знает, где находится салон красоты Ричиеров.
Когда Лео положила трубку телефона, сердце гулко стучало у нее в груди, совсем как джазовый оркестр в клубе «Коттон». Потому что буквально в каждом сказанном ею слове скрывалась настоящая причина того, почему она хотела увидеть Алису.
Дверь салона отворилась ровно в пять часов пополудни. У Лео перехватило дыхание, когда она обнаружила, что оказалась лицом к лицу с очаровательной девушкой, которая выглядела тем более потрясающе, что ей было всего девятнадцать и ей только предстояло повзрослеть и обрести уверенность в себе. В нежных чертах лица Алисы Форсайт уже таилась тень будущей женщины, которой ей суждено стать, и зрелище это было весьма впечатляющим.
Лео несколько раз видела, как танцует Алиса; она стала патронессой Школы американского балета Баланчина с момента ее основания, еще до того, как Алиса пришла туда. Однажды вечером, два года назад, она увидела танцовщицу, которая выскользнула на сцену, не отрывая носков ног от пола, совершив прыжок глиссе. Она выступала вместе с остальной балетной труппой, но привлекла внимание Лео тем, что в ней уже чувствовались характер и харизма, неуловимое слияние очарования и магнетизма. Она заглянула в программку и поразилась, прочтя имя девушки: Алиса Форсайт. Но Лео не собиралась сближаться с ней – вплоть до самого разговора с Джоан, который состоялся неделю назад.
– Алиса. – Лео протянула девушке руку. – Рада видеть вас. Присаживайтесь. Хотите что-нибудь выпить? Самое время для шампанского.
– Благодарю вас.
Алиса присела на софу и принялась разглядывать стены салона красоты, украшенные черно-белыми фотографиями. Все они были сделаны Ман Реем, и на всех были изображены танцовщицы, как это было в обычае у Ричиеров, в «Безумствах Зигфилда», бродвейском шоу с Гильдой Грей, Зельдой Фитцджеральд, Джозефиной Бейкер и Джинджер Роджерс. На снимках каждая из женщин была навечно запечатлена в ореоле славы и красоты.
– Я хочу, чтобы и ваши фотографии были именно такими, – сказала Лео. – Когда вы исполняете пируэт или парите над сценой, в красивом черно-белом изображении, так что внимание концентрируется не на помаде, которой вы накрасили губы, розовой или персиковой, а на том простом факте, что вы великолепны и волшебны с головы до пят. Фотографии сами по себе будут произведением искусства, а единственными словами на них станет название нашей компании – «Ричиер Косметикс», скромно помещенное в уголке. На них не будет наших изделий. Только вы и название.
– Это очень смелое и нестандартное решение, – заметила Алиса, глаза которой заблестели от возбуждения.
– Думаю, что скоро мы окажемся втянуты в новую войну. Несмотря на то что говорят вокруг, я полагаю, она будет очень похожей на предыдущую, то есть долгой и кровавой. Это не самое подходящее время для фривольностей, но краткие моменты красоты могут даровать желанную передышку, когда все остальное превращается в трагедию, – негромко ответила Лео.
– Робби говорит, что война быстро закончится и что нам достаточно лишь пошевелить пальцем, чтобы наголову разбить Гитлера. Но он склонен к преувеличениям. – Алиса принялась поглаживать пальцами ножку своего бокала.
– Вы упоминали Робби в нашем разговоре по телефону.
– Мама хочет, чтобы я вышла за него замуж.
– А чего хотите вы?
– Вы – первый человек, кто вообще спросил меня об этом. – Голос Алисы был полон задумчивости. – Я хочу быть балериной. В конце августа Баланчин устраивает гала-представление, и если я стану примой, то уверена, что мне предложат место в балетной труппе. Я стану получать жалованье. Смогу снять квартиру. Выбраться за пределы того, что я называю тепличной жизнью в родительском доме в Верхнем Ист-Сайде. Но если я выйду замуж за Робби, ничего этого у меня не будет.