– Экспрессия идет от танцевальных шагов, которые ты совершаешь. Не надо стараться подчеркивать ее специально. Эмоция уже присутствует в самом танце изначально, – сказал Баланчин, обращаясь к Ирине, которая в ответ послушно кивнула.
Но Алиса по-прежнему видела разрыв: тело Ирины так и не стало тенью каждой ноты. Все свое внимание она обращала исключительно на технику – в которой, как скрепя сердце вынуждена была признать Алиса, она превосходила всех остальных в зале. А ведь до концерта оставалось еще целых две недели. Ирина вскоре в совершенстве отработает все свои па, и тогда в танце, без сомнения, проявятся и чувства.
Как только репетиция закончилась, Алиса бегом бросилась в комнату для переодевания и втиснулась в платье, даже не дав себе труда вытереться полотенцем. Выходя наружу, она прошла мимо репетиционного зала, откуда до нее донеслись чьи-то голоса. Это были Джесси и Ирина, оставшиеся на дополнительное занятие. А потом голоса смолкли. Дверь была прикрыта неплотно, и, пробегая мимо, она заметила, что танцовщики замолчали, потому что целовались.
Алиса прижала ладонь ко рту, чтобы не ахнуть во весь голос. Как могло случиться, что всего через несколько дней после полного взаимопонимания, которое они испытывали на Кони-Айленде, Джесси опустился до поцелуев с Ириной? Но тут резкий звук, донесшийся из репетиционного зала, заставил ее вздрогнуть; это был голос Джесси. Голова у нее от увиденного шла крýгом, и поэтому слов она не разобрала, но ей следовало бежать отсюда как можно быстрее, пока он ее не заметил. То, что он целовался с Ириной, было плохо само по себе, но дать ему знать, что она стала свидетельницей этого поцелуя… Нет, такого унижения Алиса точно не вынесла бы.
Она заставила себя шагнуть к двери, хотя ноги не слушались ее. Заставила себя выйти на улицу, в душный августовский полдень, и здесь могло показаться, что горячий румянец у нее на лице и влага на щеках были следствием жары, а не уязвленной гордости. Если только она сумеет добраться до дома Лео, то сможет забыть о том, что видела.
Гнев высушил ее слезы. Она знала, что у многих танцовщиков случались страстные романы со своими примами, которые, правда, заканчивались сразу же после выступлений. Кто-то сказал, что можно вплести чувства в танец, если оба танцора неравнодушны друг к другу. Джесси был более чем счастлив, целуя ее, когда казалось, что именно она станет примой-балериной. Но он быстро перенес все свое внимание на Ирину, когда выяснилось, что именно она будет исполнять ведущую роль. Каков ублюдок! Раньше Алиса и подумать не могла, чтобы употребить подобное выражение, но теперь ей хотелось во весь голос выкрикнуть его, чтобы об этом узнала вся улица.
Алиса положила ладонь на ручку двери дома Лео. Она позвонит Робби и извинится. Она встретится с ним попозже, они сходят куда-нибудь и немного выпьют. Может быть, обменяются поцелуями. Она и думать забудет о танцах. Она станет вести легкую жизнь, вернуться к которой ей будет не труднее, чем надеть старое любимое атласное платье, и перестанет терзаться угрызениями совести.
Часом позже Алиса сошла вниз и сообщила Лео:
– Я иду в город с Робби.
– Ты полагаешь, это хорошая мысль – выглядеть настоящей красавицей, если ты собираешься заявить Робби, что больше не желаешь встречаться с ним? – осведомилась Лео, имея в виду платье Алисы сапфирового цвета и фантастического кроя. Низкий вырез открывал грудь девушки, а тонкая талия и короткая юбка довершали облик.
– Я сделала ошибку. Наверное, я буду и дальше встречаться с Робби, – ответила Алиса.
– Ох, Алиса. – Лео разглядела за показной бравадой глубокую душевную рану. – Как прошел твой день сегодня?
– Ирина получила роль ведущей балерины. Теперь она будет танцевать с Джесси.
– Но ведь Джесси в этом не виноват, – мягко заметила Лео.
Алиса прикусила губку.
– Наверное, я схожу с ума, – выпалила она. – Это сущая пытка. Когда ты не способна сосредоточиться на чем-либо дольше нескольких минут. Когда все напоминает тебе о нем. Когда ты хочешь его так сильно, что готова на все, что угодно, даже на то, о чем раньше и помыслить не могла. – Она опустилась на стул. – Извините меня. Я наверняка шокировала вас.
Лео присела рядом с Алисой.
– Когда-то давным-давно, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я встретила одного мужчину, которого полюбила так сильно, что больше не смогла смотреть на мир по-старому. Это был 1919 год. Война только что закончилась. Мне полагалось носить траур, а не внезапно пробуждаться к жизни. Так что да, я знаю, каково это – чувствовать себя так, будто сходишь с ума. Это и есть любовь – самая редкая и недоступная пониманию вещь на свете.
Зазвенел дверной звонок. Лео поцеловала Алису в щеку.
– Помни, что у тебя есть только одна жизнь, и она покажется тебе очень долгой, если ты проживешь ее с тем, кого не любишь.
– Что случилось с тем мужчиной? – спросила Алиса.
– Мы встретились не в то время и не в том месте. Он уже был обручен с другой. А теперь, – сказала Лео, – тебе лучше открыть дверь. Или ты хочешь, чтобы я сказала ему, что ты передумала?
Алиса покачала головой.
Но Лео буквально кожей ощутила, как Алиса внутренне съежилась и отпрянула, когда Робби присвистнул и изрек:
– Вот это да! Да ты только взгляни на себя, Пирожок.
Тем не менее дверь закрылась, и Алиса ушла с Робби.
На следующий день началась фотосессия, и у Лео не осталось ни одной свободной минутки, чтобы поговорить с Фэй насчет Алисы или предпринять что-либо относительно судебной повестки. Она двигалась вперед так, словно жизнь ее разделилась на две половины: в одной она по-прежнему руководила «Ричиер Косметикс», где все оставалось в полном порядке, а в другой все швы разошлись, и стоит только кому-либо потянуть за ниточку, как она окажется голой и беззащитной, подобно обточенным водой валунам на берегу реки, текущей у нее под ногами.
Лео стояла на Бруклинском мосту. Она хотела, чтобы декорацией к снимку служили романтика готических арок, громада Манхэттен-Тауэр и паутина стальных тросов. Они получили разрешение от городских властей провести съемку на мосту и потому начинали очень рано, в шесть утра, когда горизонт едва окрасился в нежные розовые тона.
Лео подождала, пока Алисе не сделают макияж и не расчешут волосы так, чтобы они заструились огненным шелком. Она помогла девушке надеть черную балетную пачку, которая, по контрасту с ее пылающими волосами и кремовой кожей, и впрямь делала ее похожей на королеву редких и прекрасных птиц – черных лебедей.
– Мне нужно сказать тебе кое-что, – заговорила с Алисой Лео, пока та завязывала пуанты. – На съемку придет Джесси. Я договорилась с ним еще до того, как узнала о кастинге на гала-представление, и теперь просто не могу отозвать приглашение. Извини. – Это было не совсем правдой. Разумеется, она запросто могла сообщить Джесси, что нужда в его услугах отпала. Но тогда Алиса упустила бы кое-что очень важное.
Девушка ответила не сразу. Потом она села, высокая и стройная, и Лео поняла, что под красивой внешностью Алисы скрывается стальной стержень, крепостью ничуть не уступающий тем, из которых был сделан мост, где они сейчас стояли, пусть даже сама Алиса этого пока еще не понимала.
– Став балериной, ты первым делом учишься танцевать с кем угодно, как бы ты к нему ни относилась, – сказала Алиса. – Я профессионал. И сделаю свою работу.
– Спасибо, – сказала Лео, чье внимание привлек мужчина, стоявший рядом с Ман Реем. Он был высоким и смуглым, с волосами столь же черными, как и балетная пачка Алисы, и когда он обернулся, Лео поняла, почему Алиса влюбилась в него. Джесси Валеро был невероятно красив.
«Ты можешь сделать это», – повторила про себя Алиса, когда увидела Джесси. Но, Господь свидетель, как же ей хотелось подбежать к нему, взять его за руку и, танцуя, скрыться в одной из башен, где они останутся совсем одни, и она уже представляла, что будет дальше, если она обнимет его и поцелует.
Вместо этого она вспомнила о том, чем он занимался, когда она видела его в последний раз, и кивнула ему так, словно они были едва знакомы. Он кивнул в ответ, и она заметила, как на скулах у него заиграли желваки.
Съемка стала для нее изысканной пыткой. Пыткой, потому что ей пришлось удерживать позу куда дольше, чем во время танца на сцене, и Джесси весь день касался ее руками. Изысканной, потому что над головой раскинулось темно-синее небо, глубину и красоту которого подчеркивали разбросанные тут и там скопления пурпурных облаков. Казалось, надвигается буря, но пока на них не обрушился ливень, им удавалось наслаждаться драматизмом момента.