Мария Акулова - Эффект бабочки

– Красиво. А мы тут…

– Ты показал мне, как живешь, как красиво живешь. Там, на крыше, с музыкой, с шампанским, и мне очень понравилось. Просто я хочу показать, как умею я – не на крыше, но выше всех, – девушка указала на горящие окна где-то внизу. – Без музыки, зато в непривычной тишине. Без шампанского, зато с колой со льдом.

– То есть тебе не понравилось на крыше? – Глеб снова нахмурился.

– Очень понравилось, – а она вдруг забралась на колени, обвила шею руками, мягко поцеловала, заглядывая в глаза. – Просто ты должен понимать, с кем пытаешься строить отношения. Я не львица, и даже не кошка. Я безумно простая. За меня тебе может быть стыдно перед друзьями. Я ем в Маке и чувствую себя неуютно с бокалом дорогого розового в руках. Но мне очень хорошо с тобой, и я хочу, чтоб тебе было так же хорошо со мной, даже если мы находимся в обстоятельствах, к которым ты не привык. Понимаешь?

– Не очень, – прижав ее тесней, Глеб чуть расслабился. Это не была попытка показать, что она думает о нем, как о мужчине, нет. Просто вот таким странным образом его бабочка пытается перейти на новый уровень. Уровень, на котором она впускает его в свою жизнь.

– Ну и ладно, тогда забудь, – Настя даже не расстроилась. Возможно, идея и была глупой, и он со временем все же поймет, что глубоко заблуждался, выбирая в объекты интереса именно ее. Возможно, когда-то она таки опозорит его перед друзьями, оскорбится, получив подарок, который ему будет казаться простым проявлением внимания, а ей платой за секс, возможно, из-за различия между их мирами, рано или поздно придется расстаться, но сейчас первую проверку они прошли. Она – прошла проверку крышей, он – этим наивным пикником.

Прошел, потому что ему понравилось – Настя знала.

Понравилось целоваться, держа ее на руках, понравилось лежать, считая те же звезды, что на крыше, только теперь находящиеся чуть дальше. Понравилось есть не рулетики из баклажанов, а подостывшую уже картошку.

– Вкусно, правда? – Настя опустила очередную картофельную палочку в горчичный соус, а потом поднесла ее к губам мужчины. Он сопротивляться не стал – вдумчиво прожевал, кивнул. Только на верхней губе осталась капелька горчицы, с которой Настя помогла справиться, даря очередной поцелуй.

– Что может быть вкуснее на свете? – а потом довольно замурлыкала, когда Глеб проделал те же манипуляции, что она сама недавно, потчуя вкусностью уже ее.

– Разве что есть из твоих рук, – когда Глеб говорил, его взгляд был очень серьезным, а вот Настя залилась звонким смехом, чтобы потом вновь прижаться губами к его губам, скрывая румянец на щеках и увиливая от необходимости отвечать что-то, когда все слова вылетели из головы.

Они, наверное, слишком быстро влюбляются. Надо медленней, постепенней, не так рьяно. Нужно больше подтормаживать, реже встречаться, не звонить.

– Поехали ко мне, – иначе сорвутся. Прямо отсюда и в пропасть, а потом оттуда уже не выбраться. Уйдут с головой. Утонут, забудут, забудутся.

– Нет, – Настя еле заставила себя оторваться от мужчины, откидывая голову, шумно выдыхая куда-то в небо.

Пока еще есть силы мыслить здраво, за это нужно цепляться.

– Тогда давай еще посидим…

Они сидели долго. Почти столько же, сколько лежали, а потом еще немного стояли. Не отрываясь друг от друга, целуясь, что-то говоря, шепча, смеясь. Половина пакета с едой осталась невостребованной, зато воду они выпили всю – было безумно жарко. Настолько, что даже комары не рисковали высунуться в поисках жертв. По этому поводу Настя удивлялась уже по дороге домой. Хотя, по правде, там, на холме, они вряд ли заметили бы такую мелочь, как комары. Им было не до того.

– Завтра… – Глеб снова вышел из машины у арки, снова не дал уйти, не попрощавшись.

– Я в Бабочке.

Мужчина нахмурился. Но промолчал.

– Ты будешь?

– Нет. Приеду потом, завезу домой.

– Хорошо.

– Маме привет, – а заметив несмелую улыбку на девичьем лицу, чуть оттаял.

– Вы даже не знакомы.

– Познакомишь? – даже улыбнулся в ответ, касаясь носом нежной кожи на ее щеке, когда Настя обернулась, бросая взгляд на окна своей квартиры. Свет, конечно же, горел.

– Познакомлю, но не сегодня. Поздно уже.

– Ну ладно. Иди.

Направляясь к подъезду, Настя сдерживалась из последних сил, чтоб не схватиться за голову. Ужас-то какой! Это ведь ни в какие ворота не лезет! Она! Та, которая торжественно клялась – больше никаких омутов с головой и влюбленностей, тает от одного взгляда мужчины, при мыслях о котором у нее с первой минуты знакомства загоралась красная лампочка. А он! Он собирается знакомиться с ее мамой. И Настя совершенно не против. Ей даже хочется, чтоб мама его увидела, одобрила, порадовалась… С ума сойти.

– Настенька, – Наталья ждала дочку, стоя у кухонной двери. Посмотрела как-то отчаянно, а потом покачала головой, скрываясь за дверью.

Она помнила то время, когда сама выглядела так же. Когда возвращалась домой ночью с припухшими губами и блестящими глазами, когда с уст не сходила глупая улыбка, а из головы отказывались уходить не менее глупые мысли.

– Втюрилась наша Настенька, – даже на комментарий Андрюши из его комнаты, отвечать у младшей Веселовой не было никакого желания.

Кажется, Настенька действительно втюрилась.

– Настя! – Наталья влетела в квартиру, чувствуя, как сердце практически вылетает из груди. Рвется, мечется, трепыхается. Так и до приступа недалеко. Приступа от радости.

– Что? – оба ее любимых ребенка вылетели из кухни, по ходу дожевывая смастеренные на скорую руку бутерброды. Андрюша придерживал при этом пижамные штаны, на которых, похоже, лопнула резинка, а Настя сжимала в руках телефон – теперь она вечно с ним, даже спит с девайсом на подушке. На всякий случай, если вдруг ее загадочный кавалер позвонит.

– Меня взяли… – Наталья собиралась произнести громко, гордо, счастливо. А получилось тихо, с комом в горле, а потом слезами на глазах. Так тоже бывает, когда от счастья. Когда гора с плеч и мир снова в красках.

– Мамочка… – позабыв о резинках, бутербродах, телефонах, дети побежали по коридору к женщине, сначала помогая той опуститься на табурет, а потом обнимая, целуя, Настя почувствовала, что глаза тоже щиплют от слез, пыталась храбриться, но, в конце концов, не сдержалась – утыкаясь куда-то в материнский бок, Андрюша, конечно, ворчал, что болото разводят, но не отходил – поглаживал своих женщин по головам, позволяя ласкать себя в ответ.

Это ведь… Господи! Это ведь такое облегчение! Это прощание с Бабочкой. Это белая полоса после черной, это…

– Только на работу ждут уже в конце августа. – Слезы резко прекратились, Настя подняла взгляд на мать. – Сейчас штат укомплектован, а в середине августа девочка уходит в декрет, ну и я…

– Ну и отлично, – пока Настя пыталась понять, что это значит для нее, слово взял их самый мужественный в мире мужчина. – Зато мы успеем съездить к бабуле. Правда, Насть?

– Я не поеду, – девушка мотнула головой, вымучивая из себя еще одну улыбку.

Ну и ладно. Какая разница, уйти из Бабочки завтра или еще через несколько недель? Главное – убедиться, что маму точно берут. Вот как только состояние перестанет быть шатким, как только они будут уверены, что место у Натальи в кармане, Настя тут же упорхнет из Баттерфляя. А пока… осталось еще немного подождать.

– Почему не поедешь, Настюш? Мы могли бы все вместе… – мама провела по голове Аси, замечая, как по лицу дочки прошла тень.

– Мы же уже говорили, мам, – а Настя быстро встала, развернулась, вновь направляясь на кухню. – Я останусь дома, а поеду потом, когда вы вернетесь. И бабушке так лучше, не нужно будет сразу такую ораву кормить, и мы не будем волноваться за квартиру.

– За квартиру – нет, за тебя – да.

– Пусть за нее мужик волнуется, мам, а мы поедем отдохнем.

Последнее слова в этом разговоре осталось за Андреем.

Настя же вернулась в кухню, забилась в угол диванчика, подобрала под себя ноги, гипнотизируя взглядом телефон. Ей очень… очень-очень-очень хотелось уйти из Бабочки. Теперь уже не только потому, что этому противилась она сама, теперь все было еще сложней – вопрос ее работы стал вечной причиной споров с Глебом.

Вот уже две недели как не Имагиным с пристальным взглядом, а официальным молодым человеком, милым, ласковым, лучшим Глебом. И эти недели омрачало одно – необходимость нестись в Баттерфляй, необходимость сообщать об этом Глебу, а потом необходимость ехать с ним, молчаливым и злым, домой, когда он забирал из клуба.