– Но как же тогда отец отпускает тебя ко мне? – искренне удивлялся Женька. – Не думаю, что ты успеваешь дозреть морально и как там еще?.. по дороге в гости.
– Он просто не знает, что я хожу домой к парню, – отвечала Эля, невинно задирая бровки.
– Так ты обманываешь его? – Женька заглядывал в честные, выпученные из-под бровей, глаза подруги. – Поверить не могу! Ты умеешь врать?
Эля скептически усмехалась, трясла головой в редких кудряшках:
– Вовсе я не обманываю, просто не говорю всей правды.
– Как это?
– Он знает, что я дружу с Женькой…
– И?
– Отец уверен, что ты девочка. – Эля крыла изумленного Женьку ровным и спокойным взглядом. – Он даже представить себе не может иного. Я и мальчишка…
– Да-а… Странные у тебя отношения с папой.
– Ты ничего не понимаешь. – Во взгляде Эли мелькало что-то твердое и острое, он одновременно резал и колол. – Отец – это же просто ужас!
После таких слов Женька окончательно терялся. Он действительно ничего не смыслил в этом деле. Отца у него не было, и, похоже, Эля была единственной, кто думал, будто ему повезло. После таких ответов Женька перестал задавать подруге вопросы о доме и родителях. На самом деле, они и болтали-то не так уж много. Эля всегда была тихой и молчаливой, свои желания она любила выражать сразу действием, без лишних слов. Просто шла за Женькой после школы, молча и уверенно провожая до дома. А Женька фонтанировал, радуясь случайному слушателю, без передышки молол что-то о новых спектаклях, репетировал роли. Он видел перед собой лишь сцену, но слышал рядом твердую, тяжелую и отчего-то умиротворяющую поступь Энциклопедии. Ощущал ее грудное, теплое дыхание возле макушки. «Зайдешь? – спрашивал скорее для приличия, незаметно оказавшись возле собственного подъезда. – Дома никого». Эля кивала в ответ, и лифт, шумно перекатывая кабину от этажа к этажу, вез их в маленькую, глянцевую квартирку. Где Женька продолжал разучивать страницы текста, а Эля, по-прежнему молча, кормила его рюкзак нужными учебниками и тетрадями с выполненной домашней работой.
Но именно этой осенью, когда ее помощь стала воистину необходима, Эля вдруг отказалась делить с Женькой их привычный и уютный мирок единства противоположностей. А случилось все по воле ее отца, суровость которого стала просто невыносимой. В одиннадцатом, решающем классе он вовсе запретил дочери гулять после уроков. Теперь Эля должна была все свободное время проводить под неустанным родительским контролем. Видимо, отец опасался, что годы отличной учебы могут отправиться в тартарары, если повзрослевшая дочь вдруг вырвется из-под гнета и пустится познавать бесцельную и пустую жизнь счастливых лоботрясов. Допустить такое на подступах к золотой медали и поступлению в лучший институт города, отец просто не мог. Потому контроль стал тотальным вопреки всем слезам и мольбам дочери. Так Эля лишилась единственной отдушины, сладкого глотка свободы в кукольном мире своего непутевого, слегка блаженного друга. И Женька, казалось, был недалек от фатального провала: ему пора было задуматься о бритье патлатой головы в преддверии армейских будней. Нагнать школьную программу самостоятельно стало бы непосильной, титанической задачей. Оставалось лишь одно – готовиться к худшему. Женьку ждала верная погибель в борьбе с домашними заданиями или того хуже: он мог запросто испустить дух на занятиях с каким-нибудь дотошным занудой репетитором.
И вот, когда собственная жизнь уже казалась Женьке ошибкой, коверкающей исконное Слово бытия, неожиданно позвонила Эля. С несвойственным ей в обычные дни восторгом, она пролепетала что-то о появлении неожиданной лазейки – паре часов несколько раз в неделю, когда ее мама станет ходить в спортзал, покидая место бессменного заточения домохозяйки. Тем временем можно будет беспрепятственно заниматься у Эли в комнате. И она клянется здоровьем Женьки, что к весне натаскает дружка так, что ЕГЭ покажется ему пакетиком жареных семечек – только щелкай задания! Стоит признать, в тот момент Женьку несказанно вдохновила эта перспектива…
Но сейчас, когда каждый шаг приближал его к нудным занятиям, на душе становилось все более тоскливо, Женька искал любого повода, чтобы если не отменить полностью, то хотя бы несколько отсрочить встречу со знаниями. Он оглядывался по сторонам, будто искал спасения, но стена дождя становилась все непрогляднее. И вдруг навстречу Женьке из ливня выскочил Северный олень. Взметнув кривые рога, он проскакал мимо, кажется, вовсе не заметив бывшего коллегу. Титяков мерил лужи метровыми ботинками, и руки его кружили возле тощего тела, точно лопасти кривой мельницы, на одной из которых немыслимым образом повисли рога. Женька снова остановился, ему хотелось бежать вслед за Титяковым, также спешить на репетицию, чтобы вскоре оказаться в светлом и просторном физкультурном зале, отдаться во власть неутомимого Борова. Сейчас Женьку не пугали даже оленьи рога из гнутых веток какого-то несчастного дерева. Кажется, он с радостью нахлобучил бы их себе на голову. Его охватило чувство неожиданной свободы – вот сейчас он вышвырнет ненужные пакеты с платьями, забудет вновь обо всех экзаменах и окунется в родной и близкий мир перевоплощений.
– Эй, Титяков! – крикнул он в рогатую спину и запел чуть пискляво, пытаясь поймать верхние ноты: – «Осенью в дождливый серый день, проскакал по городу олень!..»
Но Титяков не услышал его, не обернулся и не застыл, виновато щурясь. Он не помахал свободной рукой-лопастью, приглашая бежать дальше вдвоем. Лишь продолжал сеять по сторонам тяжелые брызги, все больше и больше отдаляясь, он уходил в туман. Обида вновь сковала горло, Женька понимал, что «Маска» живет по-прежнему. Также идут вечерние репетиции, все роли давно розданы. Механизм работает отлаженно и четко. Без него. И Маленькой разбойницей скорее всего уже назначили какую-нибудь оторву и прогульщицу. А Женьке остается лишь строить заново свою дырявую, насквозь промокшую жизнь. Он развернулся и, что есть мочи, припустил к дому Эли, а в ушах звучала старая детская песенка, такая высокая, что ее звуки взлетали вверх, ударяясь в каменные облака, чтобы там расколоться и просыпаться прохожим на головы: «Он бежал, и сильные рога задевали тучи, облака…»
Глава четвертая,
в которой, по существу, и начинается история
Женька впечатал в стену кнопку звонка. Теперь отступать было поздно. Он уже видел, как дверь распахивается, и его тотчас принимают в свои тиски железные клешни просвещения. Где-то за толстой стеной охрипшей птицей заливался звонок, но дверь оставалась недвижима. Женька придвинул лицо ближе, поднялся на носки и зачем-то заглянул в глазок. За ним лежала темень. Тогда Женька приложил к глазку ухо – опять ничего. Он еще раз надавил на кнопку звонка, и птица снова запищала, точно ее резали заживо. За дверью вроде бы произошло какое-то движение, неясный треск или хруст. Женька подумал было в третий раз послушать песню безголосого павлина, но вместо этого малодушно сделал шаг назад. Он хотел уже рвануть обратно, обрадованный тем, что сегодня занятия не состоятся, в чем нет его вины. Отступил, развернулся, но тут соседняя дверь бесшумно распахнулась, и кто-то крепко схватил его за плечо.
– Эй, ты куда собрался? – Эля притянула Женю к себе, и ему даже пришлось попятиться, чтобы ноги поспевали за спиной.
– Я думал, тебя нет дома, – оправдывался он, против воли вваливаясь в теплую квартиру. – Наверное, просто перепутал звонок.
– Что? Ты позвонил в соседнюю квартиру? – голос Эли неожиданно стал сиплым, она зачем-то шептала, кивая на дверь с павлиньим звонком.
– Ну да, – без стеснения сознался Женька, наконец обретая самостоятельное равновесие. – А что в этом страшного? Там все равно никого нет.
– Там всегда кто-то есть! – Лицо Эли выражало несвойственную ему тревогу, если не испуг.
– Но почему же тогда мне не открыли?
Эля еще раз как-то затравленно выглянула в коридор и, обнаружив его пустым и холодным, тут же захлопнула дверь в свою квартиру, снова почувствовав себя в безопасности.
– Это долгая история, – ответила будто нехотя, с напускной скукой. – А нам надо заниматься.
Женька послушно скинул хлюпающие ботинки и остался в мокрых носках посреди широкого коридора, выстеленного шершавой плиткой. Квартира Эли выглядела светлой и просторной – никакого запаха пыли, что щекочет нос. Не оказалось здесь и рядов стеллажей, ломящихся от книг, нигде не стояло старой деревянной мебели. Дом ее скорее напоминал номер в хорошей гостинице. Только что отремонтированный, чистый и какой-то безликий. Здесь не было ни одного потаенного, скрытого от глаз уголка, где могла бы спрятаться загадка. Женька даже почувствовал себя обманутым, как в ту памятную ночь, когда нечаянно узнал, что Зубная фея, оставляющая под подушкой деньги взамен выпавших молочных зубов, – это всего лишь его мама. Вроде и деньги были те же, и щедрость не изменилась, но радости от обретения даров уже не было никакой.