Сабрина Пейдж - Его девственница

- Странное?

- Видишь? Ты понимаешь, - говорит она. – Я немного саркастична. И с твоей одеждой все в порядке. Твое платье милое, в стиле ретро.

Я стону. – Я выгляжу, как домохозяйка из пятидесятых?

Рука Луны прикладывается к подбородку, пока она оценивает меня.

- Да уж, определенно домохозяйка из пятидесятых. Если бы ты немного укоротила юбку и добавила макияж, ты вполне смогла бы выглядеть как сексуальная пинап-девушка.

Я стону снова. – Мне нужна новая одежда.

- Ой, пожалуйста. Пошли на хрен этих сучек, - советует Луна. – Кого волнует, что они думают? Если тебе нравится твой стиль, так сохраняй его.

- Я не уверена, что хочу сохранить его, - говорю я, выпуская раздраженный выдох. – Я совсем не уверена, что это действительно мой стиль. Просто это то, что мне разрешалось носить дома.

- Разрешали? – лицо Луны кривится.

- Мой отец довольно строгий, - признаю я. Мое лицо снова краснеет. – Он проповедник. Мне не разрешали носить что-либо нескромное, ну, или делать что-нибудь такое. Но это звучит хуже, чем было на самом деле…

Я останавливаюсь, рефлексивно оправдывая свое воспитание. Почему я пытаюсь защититься? Честно, было нелегко во многих вещах. И я даже не знаю, как объяснить это девушке, которая была воспитана мамой, которая позволяла ей носить все, что она хотела, и стричь волосы, как ей хотелось, и сделать татуировку с пирсингом, и вообще выражать себя любыми способами.

- Деевочка, - говорит Луна, протягивая слова. – Твой отец типа какой-то культовый лидер? Без обид, я понимаю, что он твой папа и все такое.

Мое лицо краснеет от смущения. – Нет, - отвечаю я медленно. – Точнее, я так не считаю.

Но, правда в том, что я уже не первый раз слышу слова «культовый лидер» и имя моего отца в одном предложении. Однажды я подслушала, как городской библиотекарь миссис Купер, которая давала читать мне книги, которые не позволял мне читать отец, назвала его церковным культом. Она думала, что я в другой стороне библиотеки между книжными стеллажами, но я брела обратно, чтобы вернуть ей книгу, и она была в разгаре жаркой беседы с мистером Адамсом, который владел единственным магазином в городе.

Моему отцу не нравились мистер Адамс и миссис Купер. Он называл мистера Адамса распутником и настаивал, чтобы его прихожане никогда не ходили в его магазин, потому что они не должны потакать бизнесу неверующего. Я никогда не была уверена, почему убеждения мистера Адамса о Боге могли помешать управлять магазином, но для моего отца и членов его церкви, по-видимому, это имело решающее значение.

- Он проповедник, - запинаясь, объясняю я.

- Так он методист или баптист, что ли?

- Нет-нет, - отвечаю я. – Его церковь не является классической церковью или чем-то таким. Он всегда говорил, что основные деноминации стали слишком либеральными, поэтому он создал свою собственную церковь, с большим упором на патриархат…

Я останавливаюсь в середине своего объяснения, потому что это звучит очень странно, теперь, когда я говорю это вслух.

- Черт возьми, - запинается Луна, широко раскрывая глаза. – С еще большим упором на патриархат, чем обычно?

Думаю, меня сейчас вырвет. Мое лицо краснеет, и я не могу дышать. Это было гораздо менее унизительно, прежде чем я начала говорить об этом.

- Черт, я никогда никого не знала, кто бы был членом секты, - говорит Луна.

- Я не состояла в секте, - слабо протестую я. Термин звучит безумно и фанатично, поэтому он не может быть применен ко мне. Большинство людей, с которыми я выросла, были нормальными, верно?

Я имею в виду, это относительная норма? Полагаю, что так.

Боже мой, может быть, это правда была секта.

Этого не может быть. Секты не позволяют тебе уйти, а мой отец отпустил меня в колледж. Значит, он не может быть таким плохим.

Луна все еще смотрит на меня, как будто у меня три головы, так что, возможно, все так плохо.

- Было бы здорово, если бы состояла, - признает Луна, пожимая плечами. – И имею в виду, совершенно странно. Просто словно совершенно облажаться.

Я не могу не засмеяться. – Ты очень странная.

- Да, есть такое, - говорит она, соглашаясь. – Если ты не заметила, то мы обе такие. Это комната для чудаков. Может, нам стоит сделать отличительный знак на двери.

Она говорит это с таким невозмутимым видом, что на секунду мне начинает казаться, что она серьезно. Страх сжимает мою грудь при мысли о рекламе всему миру о том, что мы чудачки.

- Прими это, Пьюрити, - смеясь, произносит она, вставая с моей кровати.

- Принять что?

- Свою странность, - заявляет она. – Эй, я собираюсь сходить к торговому автомату. Хочешь чего-нибудь?

Я качаю головой.

Прими свою странность, заявляет она небрежно, точно так же, как профессор Райан говорит, что совершенство скучно.

Легко ей сказать.

Легко им обоим сказать.

Я жду, пока она уйдет, прежде чем вытаскиваю отзыв из тетради. Мое сердце тонет, когда я вижу фразы, разбросанные красной ручкой по всей бумаге:

Неестественно и глупо.

Скучно.

Зевок.

Ты действительно считаешь, что люди могут себя так вести?

Нет страсти.

Плоские персонажи, где огонь?

В конце не более чем заключение: дайте мне что-нибудь другое, Пьюрити. Пишите о том, что не скучно.

Я не могу не слышать его голос у себя в голове, пока читаю его слова, будто он стоит прямо здесь, говоря их мне. Каждая фраза бьет меня, как удар в живот, один за другим.

Там нет ни одного положительно слова на целом листе отзыва.

Я не ожидала, что меня похвалят за мои фантастические навыки письма, но неужели нет ни одного приличного отрывка в том, что я написала?

Его отзыв не должен влиять на меня так, как он это делает. Я должна быть обособленной, объективной и разумной. Это всего лишь тренировочное сочинение для класса.

Но я сижу здесь, уставившись в него, пока слезы не начинают формироваться в уголках глаз.

Когда Луна заходит обратно в комнату, неся мешок конфет в руках, она останавливается.

- Боже. Все так плохо?

- Это конструктивная критика, - бормочу я, хотя не уверена в ее конструктивной части. – Я не должна переживать…

Я перестаю говорить, потому что если я скажу еще что-нибудь, то заплачу. А я не хочу плакать перед моей новой соседкой по комнате.

Она протягивает пакет.

- Хочешь парочку? Сахар делает все лучше.

- Не уверена, что он поможет в моем случае,- говорю я, зачитывая со страницы: «Неинтересно, неубедительно, наивно, незрело. Не хватает глубины характера».

Луна кривится и бросает пакет с конфетами на свою кровать.

- Ух. Да уж, сахар – неправильное решение ситуации.

- Тогда что?

- Вставай и обувайся, - приказывает она. – Очевидно, здесь поможет только пицца.

- Новый роман? – Дин ставит тарелку с двумя кусочками пепперони на стол передо мной.

Я выглядываю из-за экрана ноутбука.

- Возможно. Не хочу дразнить себя, но… - говорю я, хотя и не верю в такую удачу.

Дин стягивает полотенце с плеча и вытирает руки.

- Ну, сегодня я заметил тебя еще из кухни и сразу понял, что ты снова пишешь. Два года ты приходил сюда раз в неделю, и я никогда не видел тебя с ноутбуком.

- Неправда, - говорю рассеянно, отвлекаясь на слова на экране. Я провел так много времени в пустыне творчества, что не могу судить, получится ли из этого что-нибудь хорошее. Но мне кажется, это может быть неплохо. – Думаю, я приносил с собой ноутбук один или два раза.

- Никогда, - настаивает Дин. Он владелец пиццерии в нескольких кварталах от кампуса, в которой делают лучшую пиццу в этом районе и не имеет тенденции собирать толпу студентов по вечерам. Это означает, что у меня есть хоть какая-то крупица времени, когда я могу спокойно прийти сюда на ужин. – Пришло время написать что-нибудь поинтереснее моего пиццерийного меню.