Сабрина Пейдж - Его девственница

- Знаю, - шепчу я. – Это неправильно.

- Вот почему я говорю тебе развернуть свою маленькую идеальную попку прямо сейчас и выйти за двери моего кабинета. Ты не знаешь, что делаешь сейчас, девочка. Я не тот человек, которого ты хочешь трахнуть.

- Я же говорила уже, что я не маленькая девочка, - недовольно отвечаю. – И вы понятия не имеете, кем я хочу быть оттраханной. Вы понятия не имеете, как я хочу быть оттрахана.

- Я не хороший мальчик, маленькая девочка, - говорит он, его голос хриплый. Он сжимает в кулак мои волосы, дергает мою голову, пока тянет ее назад. Жесткость движения удивляет меня. Что меня еще больше удивляет, так это то, что оно заставляет меня застонать.

- Я не добрый и не нежный, и я уверен, что, черт возьми, для тебя будет не прост твой первый раз или какой-либо другой раз со мной.

Он еще раз тянет мои волосы. Не слишком жестко, но достаточно, чтобы я почувствовала некоторую боль с последующей волной удовольствия. Я хныкаю, настолько возбужденная, что если он просто проведет рукой вниз по моему телу и положит пальцы между моих ног, уверена, что сразу кончу.

Я хочу его коснуться. Я жажду его прикосновений. Все мое тело, кажется, ноет в ожидании его прикосновений.

- Может, я не хочу, чтобы со мной были нежными и добрыми, - говорю я ему.

Он сжимает мои волосы, со страданием на его лице.

- Ты в этом нуждаешься, Пьюрити.

- Не указывайте мне, в чем я нуждаюсь.

Он притягивает меня к себе за волосы, снова посылая острые ощущения сквозь меня. Но это быстро затмевает осознание того, что он тверд, как гранит напротив моего бедра. Он дергает меня за волосы и наклоняется ко мне. Его губы в дюймах от меня, а мои губы раскрываются, ожидая, что он поцелует меня.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

Он приближает свои губы к моим, но как только они вот-вот прикоснутся друг к другу, он ускользает. Отпустив мое запястье, он возвращается туда, где стоял раньше – позади стола, руками сжимая его края.

- Ты должна уйти прямо сейчас, девочка.

Она неподвижно стоит.

Почему она просто не уйдет?

Ее колебания убивают меня. Она уничтожит нас обоих, потому что если она простоит там еще хотя бы минуту, я не смогу удержать свои руки в таком же положении, как сейчас, то есть приклеенными к столу. Мне хочется протянуть руку и прикоснуться к ней, но если я сделаю это, все кончено. Я нагну девушку над своим столом и лишу ее девственности прямо здесь, в кабинете.

Я не могу этого сделать.

Не могу этого сделать. Не с ней.

Она понятия не имеет, о чем просит, когда просит трахнуть ее. Она понятия не имеет, что я погублю ее.

Независимо от того, насколько сильно я хочу трахнуть ее, я не собираюсь разбивать ей сердце, а если я пересплю с ней, это непременно произойдет. Я не встречаюсь и не влюбляюсь.

И я определенно не делаю этого с наивными девственницами, которые едва достигли возраста голосования, не говоря уже о том, чтобы заниматься сексом.

- А если я никуда не уйду? – спрашивает Пьюрити. Пальцами она играется с подолом сарафана, приподнимая по бокам, будто собирается снять его.

Я чертовски переживаю, что она так и сделает прямо сейчас.

- Убирайся из моего кабинета, Пьюрити, - слова звучат жестче, чем мне хотелось бы, поэтому, когда она вздрагивает, меня словно ударяют в живот. Я говорю себе, что мне не следует чувствовать вину за то, что накричал на нее. Не следует чувствовать себя виноватым, потому что это для ее же блага. Отношения между студентами и преподавателями запрещены. Я не собираюсь терять работу из-за быстрого траха.

Ее брови хмурятся, а рот открывается, но она не произносит ни слова. Она просто делает вид, будто пытается понять, как я в одно мгновение могу превратиться из Джекила в Хайда[3] .

Я сам пытаюсь объяснить себе это, но моим единственным оправданием является то, что я разрываюсь между желанием к ней и порывом поступить правильно.

Часть меня хочеть сказать ей, что я беру слова, которые я только что произнес, обратно. Хочу сказать ей, что все это не может быть всего лишь быстрым трахом, что, как только я почувствую ее губы своими губами, в тот момент, когда я почувствую ее на своем члене, я больше никогда не разрешу ей покинуть мою постель.

Нет никаких сомнений в том, что это будет противоположностью быстрому траху. Я бы никогда ее не отпустил.

Но я не говорю ей этого, потому что Пьюрити не нужно знать о том маразме, который происходит в моей голове прямо сейчас.

Она кидает на меня ледяной взгляд, опуская подол сарафана. Я наблюдаю, как тот колышется вокруг ее бедер. Подбирая сумку с пола, лежащую рядом со стулом, она закидывает ремень на плечо.

- Хорошо, - шепчет она.

Затем она разворачивается и выходит из моего кабинета, закрывая за собой дверь.

Я выпускаю самый длинный, облегченный и пиздец-какой-разочарованный вздох во всей своей жизни. Я стою, кажется, вечность, склонившись над столом, сжимая ладонями деревянную поверхность так, что костяшки пальцев белеют. Стою дольше, чем это нужно, прежде чем начать двигаться.

После этого я еду домой и пишу пять новых глав.

В этом есть действительно что-то ебанутое, потому что я получаю чертовски сильный заряд вдохновения, даже если и веду себя с ней как мудак.

***

- Утречко, солнце. – Берт смотрит поверх своей шахматной доски на то, как Бенсон прыгает со скамейки и бежит ко мне, виляя хвостом, заставляя свое крошечное тело трястись будто в конвульсиях.

- Ты рано.

Я вручаю Берту стакан кофе, прежде чем плюхнуться на другую сторону скамейки.

- Бессонница, - отвечаю я, делая глоток кофе из стаканчика, осматривая доску. – Проснулся в четыре. Даже побегал с Хэми.

Берт фыркает. – Не думал, что этот бульдог умеет бегать.

- Он плелся.

- Ты ведешь себя так, будто четыре утра – это рано или что-то типа того. Разве ты не морпех? «Конечно, вам бы, мальчики, позволили бы немного поспать, но не в мой день! Если только вы не хотите, чтобы сержант Ганни прочистил вам дымоходы».

Я смеюсь, передвигая слона. – Сильно сомневаюсь, что что-то изменилось между Корпусом[4] твоих времен и моих. Я получал много головомоек, ты же знаешь.

Берт кряхтит в ответ, наклоняясь над шахматной доской.

- Это ты так думаешь, - бормочет он. – Что-нибудь написал?

- Немного, - нечетко говорю я.

Брови Берта приподнимаются.

- Уже лучше, чем до этого, - отмечает он, прежде чем сделать свой ход.

- Точно, - отвечаю я, делая глоток кофе. – На самом деле чуть больше, чем немного.

- Много?

- Много.

- Так что же такого произошло?

- А что-то должно было случиться? – спрашиваю, начиная немного паниковать.

- Не у меня же был творческий кризис, - будто случайно напоминает Берт. – Так что, рассказывай.

Я притворяюсь, что изучаю информационную доску. Я не знаю как, черт возьми, объяснить свои недавние всплески творчества. Не понимаю, черт возьми, что происходит, когда дело доходит до моего творчества, и, конечно же, когда дело доходит до Пьюрити. Так что я просто пожимаю плечами.

- Думаю, ко мне пришло вдохновение. Писательство всегда проходит через фазы вдохновения.

- Ага. – Берт неубедительно хмыкает. – Знаешь ли, я тут столкнулся недавно с одной из твоих студенток.

- О? – спрашиваю я рассеянно, наполовину отвлекаясь на мысли о Пьюрити, и наполовину на то, чтобы хоть немного понять, к чему ведет Берт. Этот мужчина притворяется любителем в шахматах, но он более сосредоточен на игре, чем кто-либо еще. Он очень хорошо играет, я ни разу не побеждал его.

Я кошусь на доску и делаю еще один глоток кофе.

- Дороти.

- Кто?

- Девушка из твоего класса, - объясняет он. – Дороти.

Я хмурюсь. Я знаю имена всех своих учеников; в моем классе нет Дороти.