Маша Драч - Его одиночка

Я пытаюсь держаться, потому что надрывное рыдание вряд ли кому-то поможет. Но, наверное, по моему взгляду и так всё без слов понятно, ровно, как и по красным глазам Лидии Евгеньевны. Мы молча сидели в соседних креслах. Туда-сюда бегали медсестры, уборщицы, доктора. Все шаги, голоса, любой другой посторонний шум были для меня каким-то жужжащим где-то далеко фоном.

Все прочие мысли, что до этого момента беспокоили меня, превратились в шелуху и исчезли сами собой. Меня не волновал Дима, не волновало то, что я отменила кучу занятий, не волновала плохая погода за окном и вечно сухая кожа на руках после мыла, на которую обязательно перед сном нужно нанести увлажняющий крем. Я думала только о Лавре, о его здоровье, о его жизни и о том, как же сильно я полюбила этого человека и как же сильно боялась его потерять.

— Он выкарабкается, — вдруг тихим, но твёрдым голосом заявила Лидия Евгеньевна. — Он всегда был сильным. Моя беременность Лавром протекала очень сложно, некоторые доктора говорили, что проще было бы избавиться от ребенка. Готовили меня к тому, что будут спасать меня, но не сына, в случаи чего. На этом настаивал Боря. И знаешь, что? Лавр родился совершенно здоровым и крепким малышом. Он только родился, но уже всем доказал, чего стоит, — на последнем слове голос Лидии Евгеньевны дрогнул, она немного помолчала и продолжила: — Вот и сейчас мой мальчик всем докажет свою силу. Мы ведь все его любим, а кто-то, — она посмотрела на мой живот, — по-особенному нуждается в выздоровлении отца.

Через некоторое время доктор нас успокоил, заверив, что Лавр вот-вот должен прийти в себя. Мы с Лидией Евгеньевной облегченно выдохнули и даже ободряюще друг другу улыбнулись. Камень с души не спал, но какая-то внушительна его часть определённо откололась. Но я совершенно оказалась не готова к тому, что уже минут через десять после убеждений о скором пробуждении Лавра, доктор заявит об обратном.

— Он еще не пришел в себя.

— Но это ведь нормально? Да? — жестким тоном интересуется Лидия Евгеньевна. — У моего сына черепно-мозговая травма и ведь какое-то время он может не приходить в себя.

— Да, но…

Молодой доктор обрушил на нас щедрый поток медицинских терминов, о которых я никогда не слышала и уж тем более, не знала, что они обозначают. Как правило, уже очень опытные доктора стараются избежать этой ненужной нагрузки и в общих чертах объясняют родственникам, что именно сейчас происходит с пациентом.

В конечном итоге мое сознание выхватывает лишь одно слово, которое переворачивает всё внутри меня с ног на голову. Кома…

Месяц… Целый месяц застывшего в моем сознании времени. Целый месяц вечерних молитв у себя в комнате перед сном. Целый месяц вся моя сущность была там, в палате, рядом с Лавром, она тянулась к нему, целовала его, обнимала.

Это был месяц полный испытаний и слёз, что не дрожали на ресницах, они омывали мою душу, я плакала где-то очень глубоко в себе. Все вокруг твердили мне, что кома — это еще не приговор. Уговаривали меня поесть. Ругали, что я совсем себя не щажу.

Яночка всё это время жила у тёти Гали. Дочка не должна видеть свою мать такой, не должна ощущать этой тяжелой тягучей атмосферы, что буквально окутала собой дом. Лидия Евгеньевна помогала решать все проблемы, что были связанны с работой Лавра. Даже Диана, которая давно добровольно приняла решение не вмешиваться в дела бизнеса, тоже всеми силами пыталась помочь. Параллельно с этим Диана часто ездила со мной в больницу к Лавру и сопровождала в женскую консультацию.

Я ела, потому что мой малыш нуждался в витаминах, я спала, потому что не имею никакого морального права истощать себя, тем самым причиняя вред своему еще не родившемуся ребенку. Я часами сидела у кровати Лавра, потому что сейчас это было именно то место, что предназначено исключительно для меня и ни для кого больше.

Лавр был неподвижен, бледен и заметно осунувшийся. Он высыхал буквально на глазах, становился всё меньше и казалось, что в очередной раз, когда я вот так приду навестить его, то никого не увижу. Будут лишь смятые белые простыни, а он исчезнет, растворится, будто его никогда и не существовало.

Конечно, меня пугает эта мысль, как и сотня других мыслей со схожей тематикой, но я каждую из них усердно блокирую в своем сознании. Я не одна и ни на секунду не должна об этом забывать. У кровати Лавра я всегда сижу до последнего, пока медсестра деликатно не напомнит мне о том, что часы посещений уже завершились.

Порой я просто смотрю на Лавра и аккуратно, словно он созданный из хрупкого хрусталя, касаюсь его руки. Он так не похож на себя будто я на восковую куклу смотрю, на дубликат, на клон. Узнаю родные черты и вижу каждую родинку на внутренней стороне широкой ладони, но в то же время кажется, что передо мной лежит некто чужой и бесконечно далёкий.

Иногда я разговариваю с Лавром, твёрдо убежденная в том, что он хотя бы отчасти меня слышит. В основном говорю либо о том, как себя чувствует малыш, либо просто болтаю о всякой ерунде, чтобы мой ментальный блок против негативных мыслей даже не смел сдвинуться с места. Ерунда всегда успокаивает, она понятна и обыденна, а этого сейчас всем нам и не хватает.

По вечерам, конечно, бывает тяжелей всего и уверена, это касается не только меня. Поэтому именно вечером все мы: я, Диана, Макс и Лидия Евгеньевна собираемся дома вместе. Какое-то время никто нарочно не прикасается к самой главной и болезненной теме. Это слишком трудно. Но позже всё равно срываемся, подбадриваем друг друга и строим планы на будущие, в котором обязательно будет Лавр. Кажется, такого невероятного единства с семьей своего мужчины я еще ни разу не ощущала.

Потом наступает утро, и все разъезжаются по делам, я же спешу к Лавру в больницу. За ним наблюдают лучшие врачи, которых Лидия Евгеньевна буквально приволокла из-за границы. Пока что никаких точных прогнозов они не дают, но и ухудшения не наблюдается.

Как обычно, я делюсь последними новостями и рассказываю о том, что малыш внутри меня в последнее время пинается по-особенному сильно, будто пытается привлечь к себе внимание или показать своими прикосновениями, что он тоже с нами и тоже очень переживает за отца. Как всегда, я пытаюсь удерживать свой ментальный блок, но сегодня почему-то получается из рук вон плохо. Месяц подходил к концу, но никакого прогресса не прослеживалось. Всё, что я могла — это просто смотреть на неподвижного Лавра и бесконечно умолять высшие силы, чтобы они привели его в чувства.

Я не хотела плакать, душила в себе этот порыв, но сегодня он оказался значительно сильней меня. Весь тот поток эмоций, который я так успешно блокировала в себе на протяжении месяца, всё-таки проломил оборону. Опустив голову и крепко сжав бледными пальцами край больничной простыни, я тихо заплакала, умываясь горячими слезами. Плечи тряслись, сердце раненым животным билось в грудной клетке. Я просто не понимала, за что всё это обрушилось на наши плечи. Почему именно Лавр попал под прицел чудовищной случайности? Почему я такая слабая? Почему у меня так упорно хотят отнять человека, которого я полюбила каждой клеткой своего тела и от которого в моем чреве росла и крепла новая жизнь?

— Нужно быть сильной, — упорно шептала я сама себе сквозь стиснутые зубы, — я буду сильной. Это просто минутная слабость. Мне нужна была передышка.

Мое дыхание постепенно выравнивается, а слёзы высыхают, кажется, я вновь заполучила контроль над своими эмоциями. Теперь мне стало значительно легче, комок в душе немного ослаб.

Немного помолчав, я вновь принялась разговаривать с Лавром, но основной моей собеседницей оставалась всё-таки тишина. Вытащив из сумочки телефон, я принялась зачитывать последние новости в области бизнеса, прекрасно зная, что Лавр каждое утро проводит этот небольшой ритуал за чашкой крепкого черного кофе. Читаю всё медленно и разборчиво, чтобы не исказить по случайности ни один факт. Читаю так, будто Лавр меня слышит и терпеливо вслушивается в каждое слово.

Потом приходит время попрощаться до завтрашнего дня. Не будь я беременна, то выдрала бы зубами право быть рядом со своим мужчиной днями и ночами. Но я не одна, под моей ответственностью находится ребенок и я не должна забывать о его благополучии. Лавр мне иное поведение просто не простит.

Аккуратно поцеловав лоб Лавра, я уже тихонько хотела выскользнуть из палаты, но внезапно услышала какое-то тихое сдавленное мычание. Мысли о том, что мне могло показаться, почему-то даже не возникло. Я обернулась и внимательно посмотрела на бледное с впалыми щеками лицо Лавра. Оно было всё таким же спокойным, правда, черные густые брови едва заметно дёрнулись и опять послышалось мычание. Я не растерялась и тут же вызвала докторов. Меня, естественно, из палаты вывели.