Упрямо поджав губы, я смотрю в сторону, не соглашаясь с ним.
Это не одно и то же!
– Хочешь знать, что я узнал?
– Мне это не интересно.
Мейсон протяжно вздыхает.
– Он в тюрьме. И он проведет там очень, очень много лет, Лиса, – вопреки моим словам говорит Мейсон. – Он больше никому не причинит вреда, детка.
Я нехотя поворачиваюсь к Мейсону, и мне очень непросто злится на него, когда он с такой нежностью смотрит на меня.
– Что случилось?
Любопытство во мне побеждает.
– Четыре года назад Хьюз участвовал в вооруженном нападении и застрелил двоих человек. Его приговорили к пожизненному с возможностью обжаловать решение через тридцать пять лет.
Я пытаюсь понять, что во мне вызывает эта новость: ничего. Я ничего не чувствую. Возможно только облегчение, потому что он больше не сможет причинять людям боль.
Я всегда знала, что этот парень плохо закончит.
– Все еще сердишься? – настороженно интересуется Мейсон.
Чуть помедлив, я качаю головой. Он сделал это, потому что любит меня и заботится обо мне.
Даже если я с чем-то не согласна, не значит, что он не прав.
– Нет, все нормально. – Оттаяв, я улыбаюсь. – Не думаю, что когда-нибудь отважилась бы на это сама, но… Может так и лучше, что я знаю. По крайней мере, я знаю, что он там, где и должен быть. Там, откуда не вернется, и больше никто не пострадает по его вине.
«Возможно, этого будет достаточно и наконец-то я смогу поставить во всем этом точку».
– Привет.
– Привет.
– Я могу войти?
– Эм… Да, конечно! Входи.
Кори торопливо отходит, и я переступаю порог его квартиры, чувствуя такую огромную неуверенность, которой не было даже в первые дни нашего знакомства.
Два месяца я не разговаривала со своим братом. Для нас это много. На самом деле, для меня это чертова вечность. Такое произошло впервые с тех пор, как я узнала, что у меня есть брат. И мне это не нравится. Не хочу, чтобы так было.
– Я знаю, что Обри тебе сказала. – Обхватив себя руками, я смотрю на брата, испытывая глубокую грусть из-за всего, что пошло не так. Я много думала в последние дни перед тем, как решиться сюда прийти. В действительности это печально, что мне требуется храбрость просто чтобы прийти к брату. – Ты как?
Помедлив, Кори жмет плечом. Он выглядит как тот, кто потерялся. Я думаю, это случилось давно, и видеть, как мой брат бродит во тьме, причиняет мне боль.
Последние недели я помогала Обри, но обида и гнев на Кори не давали мне увидеть очевидного – ему я тоже нужна. Я была с ним, когда не стало Роуз. Была с ним, даже когда его боль была такой сильной, что он гнал меня от себя. Просил позволить ему остаться один на один с отчаяньем и безысходностью, но я не слушала. Потому что если бы позволила, то дала бы ему потонуть.
– Я… в порядке, я полагаю. – Он трет лоб, глядя куда-то в сторону.
Он не в порядке. Но будет. А я буду с ним, чтобы в этом убедиться.
– Я этого не хотел. – Он переводит взгляд на меня, и я вижу настороженность в его глазах, будто он боится, что я могу упрекнуть его.
Я слабо улыбаюсь.
– Знаю. В том, что случилось, нет ничьей вины. Это произошло, и это грустно. Но ни ты, ни Обри не виноваты.
Кори моргает. Словно он не до конца уверен, что эти слова правда исходят от меня. Это не значит, что я больше на него не сержусь или не считаю его ответственным за другие вещи, но я переосмыслила кое-что недавно. Мы с Обри поговорили и ее слова помогли сдвинуть стену, которую я выстроила между нами с Кори.
– Все закончилось. Между мной и Обри, – вдруг говорит он. – На этот раз это действительно конец.
Я киваю.
– Я знаю.
Кори тоже кивает и, помедлив, выдыхает:
– Я больше не хочу причинять ей боль. Я чуть не убил ее!
Его глаза слезятся, и он сдавливает пальцами переносицу, быстро втягивая воздух.
Мое сердце разрывается из-за моего глупого, потерянного мальчика. Кори почти на два года меня старше, но чаще всего я чувствую себя старшей, ответственной сестрой.
– Ты этого не делал! – твердо заявляю я. – Ты не хотел, чтобы Обри было больно. Я знаю, что несмотря ни на что, это не было твоей целью. Ты ошибся. Мы все совершаем, и будем совершать ошибки, Кори. – Я смахиваю слезу со щеки, поджав губы. – Это неизбежно. И возможно, когда ты сделаешь очередной косяк, я скажу что-то вроде: «Я же тебе говорила», – быстро усмехаюсь я и вижу, как тень улыбки мелькает на его лице, – но я буду рядом. Хочу быть рядом, чтобы видеть все твои взлеты и падения. Потому что ты мой брат, и я тебя люблю. Так будет всегда.
Я вновь пытаюсь смахнуть слезы, но их слишком много.
– Еще никогда я не был так рад, что отец изменил маме, – бормочет он, чем вызывает у меня смешок.
Кори шагает ко мне, и я оказываюсь в его объятьях. И та часть, что отделилась от моей души, когда мы поссорились, встает на место.
– Значит, мне снова можно быть твоим защитником и надирать задницы придуркам, которые тебя обижают? – ворчит он в мою макушку.
Подняв голову с его груди и чуть отклонившись, я смотрю в его глаза.
– Ты никогда и не переставал им быть.
ЭПИЛОГ
– Не говори папе! – просит Ханна, когда я вхожу в кухню и вижу провинившуюся мордочку Скиппи и лужу под ним.
У меня почти не осталось надежды, что этот пес научится делать свои дела на улице.
– У нас большой двор с зеленой лужайкой и специальная маленькая дверца для того, чтобы он мог выйти в любой момент! – ворчу я, отрывая бумажные полотенца от рулона. – Но он все равно гадит на полу моей кухни. Плохой пес! – ругаю я маленького бело-коричневого бигля. В ответ на это Скиппи опускает голову и жалобно тявкает.
Маленький негодник!
– Ему стыдно, – заступается за Скиппи Ханна.
Она в нем души не чает. Три месяца назад ее желание наконец-то осуществилось, и мы взяли ей собаку. Скиппи стал семейным любимцем и в остальное время, когда он не писает в доме, мы им умиляемся.
Мейсон, правда, чуть меньше с тех пор, как Скиппи помочился в его ботинок.
– Как же, стыдно ему, – под нос себе бормочу я, опустившись на корточки, чтобы убрать следы собачьего проступка. – Ты готова? – Подняв голову, я осматриваю Ханну: на ней персиковое платье из шелка и кружева, а темные кудряшки удерживает праздничная заколка. Она очень красивая, а главное – здоровая.
Наконец-то наша Ханна здорова. После того, как ей от меня пересадили костный мозг, прошло более трех лет и сейчас у нее стойкая ремиссия. Мы верим, что однажды от болезни не останется и следа.
– Готова, – быстро кивает девочка.
– Ты понесешь кольца. Это очень ответственное задание. – Я выбрасываю грязные полотенца в мусорное ведро и мою руки. – Нам нельзя опаздывать, иначе Обри меня убьет.
– Никто никого не убьет, если мы выедем прямо сейчас, – заявляет Мейсон, заглянув в кухню.
Ханна велит Скиппи вести себя хорошо, пока нас не будет, и мы выходим из дома.
– Мейсон, подарок! – вспоминаю я у машины.
Мой муж стонет, запрокинув голову.
– Я принесу! Я знаю, где он! – с готовностью вызывается Ханна.
Я отдаю ей ключи от дома, и пока она бежит к двери, смотрю ей вслед.
Ханна моя падчерица с тех пор, как мы с Мейсоном поженились прошлой весной, сразу же после того, как я окончила Колтех. Но меня сложно назвать мачехой – я скорее как старшая подруга. Мы отлично ладим, а Мейсон не устает радоваться, потому что сейчас у девочки наступает переходный возраст и мой хитрый муж сказал, что все неудобные разговоры он «доверяет» мне.
Трусишка!
Сама Ханна зовет меня «Мое чудо». Только нам известен смысл этого прозвища. Я не против быть чудом, даже если это не так.
Полгода назад Пем получила должность старшего реставратора в одном из музеев Рима, и ее контракт продлится два года. На семейном совете было принято решение, что это время Ханна будет жить с нами.
– Обри не стоило делать меня главной подружкой невесты! – сокрушаюсь я. – Я стала такой рассеянной и неорганизованной!
– Это не так, – возражает Мейсон. – Ты отлично со всем справляешься.
Ну, хоть кому-то удается сохранять спокойствие и холодную голову. Хотя это же только у беременных гормоны играют, не у будущих отцов. Я только на четвертом месяце, но боюсь подумать, что ждет меня дальше.