Эльза Вернер - Эгоист

Джесси кинула на него возмущенный взгляд, но не могла отказаться от предложенной помощи.

– Совершенно верно, – сказала она. – Я пригласила к себе мисс Пальм на несколько недель, конечно, если ты ничего не имеешь против, дядя.

– Я? – рассеянно протянул Франц, ища глазами вечерние газеты. – Да ведь ты знаешь, что я никогда не вмешиваюсь в твои домашние дела. Тебе, конечно, будет приятно иметь около себя нового человека, в особенности, если у него достаточно хорошие рекомендации, поэтому устраивайся так, как тебе угодно.

С этими словами он вышел на террасу.

– Я видел, что должен прийти вам на помощь, – тихо произнес Густав, обращаясь к Джесси. – Вы совсем еще неопытны во лжи.

– Что это? Вы, кажется, еще упрекаете меня? – возразила ему Джесси, тоже понизив голос, который дрожал от гнева. – Впрочем, совершенно верно: я еще не обладаю такой виртуозностью во лжи, как вы.

– О, вы научитесь этому с течением времени, – совершенно спокойно произнес Густав. – В случае затруднений прошу всегда обращаться ко мне, тут уж я не упаду лицом в грязь.

В этот момент с террасы раздался голос Франца Зандова:

– Густав, ты уже читал сегодняшние вечерние газеты? На немецких биржах очень оживленно, курс значительно поднимается. Здесь, в твоей бывшей газете, ты найдешь подробный отчет об этом.

– Ах, вот как? Курс действительно поднимается, – подхватил Густав, тоже выходя на террасу и беря от брата газету.

Тот углубился уже в другую газету, а потому не заметил, с каким презрением Густав перевернул страницу с биржевым отчетом, не удостоив его даже взгляда и обратив все свое внимание на передовую статью, обсуждавшую политическое положение.

Джесси следила за ним глазами и, видя, как он склонился над газетой, презрительно сжала губы.

– Бедное, бедное дитя! Какова-то будет твоя участь возле такого эгоиста! – произнесла она.

План Густава, начавший так счастливо осуществляться, был приведен в исполнение. Молодую иностранку приняли в доме так просто и свободно, что у Зандова не возникло ни малейшего подозрения. Однако Фрида, несмотря на все свои старания казаться благодарной, оставалась посторонней в этом чужом для нее доме. Быть может, ее подавлял непривычный комфорт, резко контрастировавший с непритязательной обстановкой ее предшествующей жизни. Она оставалась молчаливой, замкнутой, и даже любезность и дружелюбие Джесси не могли растопить лед ее сдержанности.

Мисс Клиффорд тщетно старалась разузнать подробности происхождения или прежней жизни Фриды. Последняя, видимо, намеренно избегала подобных разговоров, и даже сердечное участие Джесси не способствовало ее откровенности. Само собой разумеется, это представлялось Джесси странным, особенно с того момента, когда она открыла, что юная девушка вовсе не принадлежала к тем мягким натурам, кто боязливо отступает перед трудными обстоятельствами. Наоборот, по некоторым невольно вырвавшимся у Фриды выражениям можно было судить о ее недюжинной воле и глубокой, хотя и подавляемой, силе чувств. И при всем этом налицо были рабская покорность и готовность подчиниться чужой воле. Такое поведение было непонятно Джесси.

Густав играл свою роль превосходно. В присутствии брата он держался в высшей степени вежливо, но вместе с тем вполне холодно по отношению к Фриде. Ни одним словом, ни одним знаком не обнаруживал он того, что они близко знакомы, ни на одно мгновение не терял он самообладания. При этом он был любезен и весел, как никогда до того, и всем попыткам Джесси заставить его почувствовать ее презрение противопоставлял такое остроумие и иронию, что она поневоле смирялась.

Франц Зандов почти не обращал внимания на молоденькую гостью. Он вообще очень мало интересовался домашними делами, проводя большую часть дня в городе, в своей конторе, а в утренние и вечерние часы, которые каждый человек обычно посвящает отдыху, удалялся в свой кабинет и там продолжал работать. Он видел Фриду только за едой и относился к ней с равнодушной вежливостью. Со своей стороны, она не делала ни одного шага к сближению, хотя именно ради этого и прибыла в этот дом. Либо она не обладала для того достаточной ловкостью, либо ее послушание отказывалось служить ей именно тогда, когда дело касалось выполнения ее задачи, – во всяком случае, Фрида и человек, в доме которого она жила, даже по истечении целой недели оставались так же чужды друг другу, как и при первой встрече.

Братья Зандовы только что вернулись из города, и все сидели за столом. Густав, по обыкновению являвшийся центром беседы, удивительно весело рассказывал девушкам об одном случае, происшедшем в то утро в конторе. Франц Зандов, не любивший, когда что-либо, касавшееся дела, представлялось в смешном виде, сделал несколько недовольных замечаний, но его брат не обратил на это абсолютно никакого внимания и продолжал забавлять слушательниц рассказом о действительно комичном недоразумении.

– Уверяю вас, этот сверхусердный агент фирмы «Дженкинс и Компания», стремглав прилетевший из Нью-Йорка и думавший открыть во мне жаждущего поселиться на их землях фермера, был бесподобен! – воскликнул он. – Этот субъект во что бы то ни стало хотел навязать мне хоть какой-нибудь земельный участок на краю света и страшно разочаровался, когда в конце концов появился мой брат и недоразумение выяснилось!

– Но ведь ты сам довел до этого, – раздраженно бросил Франц Зандов. – Ты сам своими бесчисленными вопросами и справками загнал беднягу в такой тупик, что он безусловно мог ошибиться.

– Да неужели же меня можно действительно принять за фермера? – воскликнул Густав. – Впервые в жизни вижу, что мне можно приписать интерес к сельскохозяйственной работе. Это явилось бы, по крайней мере, совершенно новым поприщем, на котором я должен был бы испытать свои силы. Боюсь только, что здесь я оказался бы еще менее полезен, чем в твоей конторе.

– Ну, это вряд ли возможно, – сухо отрезал Франц Зандов.

Однако Густав только засмеялся в ответ и стал говорить Джесси о том, что не понимает, почему это его конторская деятельность решительно нигде не встречает одобрения.

При последних словах Фрида вдруг стала внимательна. Обычно она никогда по собственной инициативе не включалась в разговор, на этот же раз слушала с напряженным интересом и внезапно обратилась к Густаву:

– «Дженкинс и Компания»? Крупная нью-йоркская фирма, которая всюду печатает объявления и рассылает агентов для организации немецкой эмиграции в Америку?

– Совершенно верно, мисс Пальм, – ответил тот. – А разве вам знакома эта фирма?

– Мне нет – ведь я провела лишь несколько недель в Нью-Йорке, но в немецкой семье, где я жила, о ней часто шла речь. Говорили с большим опасением и считали несчастьем, что этот Дженкинс в сферу своих спекуляций включил также и переселение.

– Как так? Разве этот господин не пользуется хорошей репутацией? – спросил будто бы невзначай Густав.

– По-видимому, так. Говорили, что он – один из самых бессовестных спекулянтов, что разбогател при помощи самых дурных приемов и ни на мгновение не задумается принести в жертву своей алчности благосостояние тех, кто доверяется ему.

Джесси испытывала неловкость, услышав это откровенное замечание. Как ни далека она была от деятельности своего опекуна, все же из случайных разговоров знала о его деловых связях с фирмой Дженкинса. Франц Зандов закусил губу и намеревался изменить тему разговора, но в этот момент Густав с нажимом произнес:

– Очевидно, вы обладаете совершенно неправильными сведениями, мисс Пальм. Фирма «Дженкинс и Компания» принадлежит к числу наших самых близких деловых партнеров; мы уже долгие годы сотрудничаем с ней.

Фрида побледнела, но не от смущения – ее лицо выражало глубокий испуг, как будто она не хотела и не могла верить только что услышанному.

Вдруг резким тоном заговорил Франц Зандов:

– Вы видите, мисс Пальм, в какую иногда можно попасть неприятную ситуацию, если веришь подобным злонамеренным слухам и повторяешь их. Мой брат прав: мистер Дженкинс уже давно мой близкий деловой партнер.

– Тогда простите меня! Я не имела об этом никакого понятия, – тихо промолвила Фрида.

Она еще больше побледнела, и вдруг ее глаза расширились и она прямо взглянула на человека, перед которым обычно робко опускала взор. В ее темных глазах появилось какое-то странное выражение, нечто вроде смущенного сомнения или боязливого вопроса.