Жасмин Майер - Эгоист

Поль посмотрел на меня долгим странным взглядом.

Медленно кивнул.

— Да, именно это я и предлагаю. Тебе — вернуться домой. А специальной комиссии из профессионалов — заняться тем делом, которое они умеют лучше всего. Ты всего лишь детский психолог, Эль. Ты не арабка, не из полиции и даже не мать этой девочки.

Я резко выпрямилась. С таким же успехом он мог просто отвесить мне пощечину.

— Хочешь сказать, что мне не о чем переживать и комиссия из специально обученных людей найдет всех остальных девочек и мою Замиру, в том числе, живыми и невредимыми. А то, что ее имя есть в моем списке пропавших детей, это просто совпадение. Да, Поль?

Поль развел руками.

— О чем я и говорил, Эль. Тебе просто необходимо отдохнуть! Замира Мухаммед — не твоя. Она не принадлежит и никогда не принадлежала тебе, Эль. Послушай, — он коснулся моей руки через стол, — я твой друг и отношусь к тебе как к хорошему другу. Я желаю тебе добра. Ты восприняла слишком близко судьбу этой погибшей девочки и теперь чересчур сильно переживаешь из-за Замиры. Тебе нужно сохранять дистанцию, разделять свою и их жизни, Эль, иначе это непрофессионально с твоей стороны.

— Непрофессионально? — ахнула я.

— Именно так. Послушай, давай я пробью по своим каналам тебе новый билет, хотя его сложно будет найти сейчас, в разгар сезона, но я помогу тебе. Во имя всего, что у нас было.

— Это строчка из Бодлера, Поль?

Он пожал плечами и улыбнулся.

— Может быть.

Я нагнулась ниже к столу, вынуждая его податься ко мне.

— Знаешь, что такое действительно настоящий непрофессионализм, Поль? Это не реагировать на регулярные исчезновения девочек. Это нежелание оторвать свою задницу со стула и поехать туда, на границу, чтобы убедиться, что ее тело слишком далеко от границы, а еще от маршрута автобуса, в который ее предположительно посадили в лагере, но она почему-то так и не доехала до Столицы. Вот что такое непрофессионализм, Поль. Вот, что такое «перегореть». Это сидеть в офисе под кондиционером и перебирать бумажки.

Поль скривился, как будто хлебнул лимонного сока и сжал пальцами переносицу.

— Мне больно слышать такое от тебя, Эль.

— Так сделай что-нибудь. Собери достаточно людей, пусть опросят всех тех беженцев, которых перевозили вместе с другими пропавшими девочками. Не может никто ничего не знать. Не могут дети сесть в автобус, а потом случайно оказаться мертвыми в пустыне! И они не могут делать это с такой регулярной эпизодичностью!

— Я понял тебя, Эль, — холодно отозвался Поль. — Не продолжай.

Ни черта ты не понял, Поль.

Он молча уставился в бумаги перед ним. Пауза затягивалась.

— Я могу идти? — первая произнесла я.

Он поднял глаза. Неужели они всегда были у него такими, как два крохотных голодных клопа, впившихся в лицо?

— Задержись еще на секунду. Есть небольшая загвоздка с твоим номером в отеле, Эль. Его оплачивала миссия, пока ты числилась в ее рядах, но сейчас, учитывая, что ты уже получила свои отпускные и, фактически, не должна быть в Тунисе… Организация больше не может оплачивать комнату в отеле. Тебе нужно съехать, Хэллен.

Я сглотнула.

— Не проблема. Я буду платить за эту дыру сама.

— Боюсь, в отеле не будет свободных номеров, — прожигая меня взглядом, сказал Поль. — Миссия сотрудничает с этим отелем на постоянной основе и скоро в отведенные для них номера поселятся другие люди. Прости за неудобства, но надеюсь, ты войдешь в наше положение. Если передумаешь, и тебе все-таки понадобится помощь с обратными билетами, не стесняйся, обращайся ко мне, Эль.

— Обязательно.

Я медленно поднялась и покинула кабинет. Прощаться со мной Поль не стал.

Я миновала коридоры, никого не встретив, словно все договорились меня избегать, а когда пересекла КПП, то седой охранник попросил мой пропуск и сказал на французском:

— Простите, мисс, но ваш пропуск просрочен. В следующий раз я не смогу впустить вас, если только у вас не будет назначена встреча с кем-то из Организации. Прошу отдайте его мне.

Как сегодня. У Поля. Только что-то подсказывает, что следующая встреча у нас с ним вряд ли состоится, сколько бы я не записывалась к нему на прием.

Я протянула охраннику пропуск. Толку от этого куска пластика все равно больше не было.

А добравшись до номера отеля, нашла под дверью оповещение с требованием освободить его уже завтра до полудня, как и предупреждал меня Поль.

Захлопнула дверь и сползла вниз, подтянув колени к подбородку.

Боже. Что же мне теперь делать?

Два дня ушло на то, чтобы снова стать похожим на человека. Два дня на полную детоксикацию организма со всеми нелицеприятными вытекающими последствиями, о которых вы не захотите знать. И это наконец-то помогло унять утренний тремор рук, холодный озноб и рвотные позывы и все в таком же духе. Настоящее похмелье это не «ой, что-то голова раскалывается». Настоящее похмелье, как и алкоголизм, это полный отстой и днище, ребята.

И ни один нормальный пилот такого себе не позволяет.

Но я давно перестал быть нормальным пилотом. И даже человеком. Оставался только мужчиной, потому что кровотоку в члене плевать на моральные дилеммы.

А еще нормальные пилоты буквально пылинки сдувают с собственной формы. Помню, как сам с гордостью расправлял плечи, когда стоял среди других выпускников лётной школы. Как боялся первое время лишний раз сесть, чтобы не испортить стрелки на штанах.

Свою нынешнюю форму, в которой я был той ночью, я нашел скомканной и грязной под кроватью, и вонь от нее стояла такая, как будто она тщательно промариновалась в гробу, пока ее не сняли с какого-то окоченевшего бедняги.

Форма отправилась в химчистку. А я снова блевать.

Этим утром я впервые за долгое время надел свежую, только из химчистки форму, вычищенную до блеска, и расправил плечи с той гордостью, как и полагалось тому, кто был пилотом.

Это и имел в виду Алан, когда говорил, что мне нужно почувствовать себя человеком. Пожить нормальной жизнью. Безукоризненно сыграть роль того, кем я уже давно не был, чтобы обмануть самого себя и усыпить голос совести.

Хотя бы на время.

Знаете, есть огромная разница между тем, когда заходишь в грязный ангар заброшенного аэродрома с заросшими взлетно-посадочными полосами, и тем, когда частный водитель подвозит тебя на отпидорашенной машине прямо к трапу красивого, как конфетка, самолета на глазах у всего международного аэропорта. Тебя провожают восхищенные взгляды женщин всех возрастов, а мужчины вокруг — это безобидные заплывшие семьянины, а не вооруженные до зубов убийцы.

У меня было еще два месяца до следующего вылета с тщательно охраняемого аэродрома в какой-то тунисской заднице. Еще куча времени. И кто знает, что, может, случится за это время?

Пресса стояла на ушах, и международные организации были подняты на ноги. А у меня перед глазами все время стояло бледное лицо русской, с каким она сидела на той пресс-конференции, сжимая в руках бумаги.

Я не собирался искать ее или еще что-то. Просто перекатывал в голове мысль, что эта женщина, которой не все равно, живет в том же дерьмовом мире, что и я.

Миллионы других мужчин и женщин меня при этом совершенно не волновали, а именно она — да. Три секунды видео, которые переломили хребет такого толстокожего верблюда, как я, надвое.

Она еще здесь, в Тунисе, и пусть мне уже сегодня нужно вылететь в Дубай, она здесь. И она — и ее организация, — знают о том, что произошло. Пусть и не всю правду.

Может быть, эгоистично перекладывать эту миссию на ее плечи, ведь силы не равны, но как иначе? Раз уж Небеса оказались всего лишь атмосферой, пора людям самим разгрести это безнаказанное дерьмо, которое творят остальные.

Стоя у трапа, как истукан, я приветствовал легким кивком жену шейха, замотанную в хиджаб с головы до ног и которая, не поднимая глаз, прошмыгнула в самолет. Тунис в этом смысле более светское государство, но в Арабских Эмиратах законы шариата жестче.

При виде этой скромницы, мне так и хотелось спросить, знает ли она о том, чем занимается ее муж? Куда исчезает ночами и с какими людьми здоровается за руку? Наверное, нет.