Марина Агекян - Эгоист

Умытый, накормленный, одетый в чистую одежду, расслабленный и лежа на чем-то мягком и чистом, Уильям ощутил, как сокрушительная слабость овладевает им.

Но не мог позволить этому случиться, пока… Пока не услышит самое главное. Не скажет то, что она должна была узнать. То, что он еще хотел сказать ей.

Когда слуги и доктор вышли и прикрыли дверь, Уильям заглянул в обожаемые темно-серые глаза. И почувствовал, как нечто сильное давит на сердце.

— Скажи мне, я действительно такой невыносимый? — вдруг спросил он, став серьезным.

У Шарлотты сердце сжималось всякий раз, когда она смотрела на его побитое лицо, но ее утешило одно то, что она смогла позаботиться о нем. После ванны, которую он принял, пока она ходила за едой, после того, как доктор позаботился о каждой царапине на его теле, переодетый и уже спокойный, он стал выглядеть намного лучше. И даже после разговора с сестрой, казалось, что ему должно было стать лучше. Но его бледность, которую не могла скрыть даже проступившая на его лице темная щетина, которая сливалась с бакенбардами, так и не прошла, потому что его снова что-то мучило.

Она думала, что он сейчас уснет. Глаза его слипались, но… его вопрос удивил ее.

— О чем ты? — тихо спросила Шарлотта, склонившись к нему и отводя назад прядь темно-каштановых волос, не в состоянии подавить потребность касаться его. Чтобы убедиться в том, что он не снится ей. Что он действительно цел и невредим. И что он с ней.

И что наконец поверил в то, что демонов прошлого нужно отпустить.

Уильям поймал ее руку и прижал к своим губам.

— Я совершал столько необдуманных, непростительных поступков, что ты должна была ненавидеть меня, а не… желать спасать.

Она прижала палец к его губам, чтобы удержать поток возмутительных слов.

— Во мне никогда не было ненависти к тебе. — Она вдруг вздохнула и опустила голову. — Признаться…

Уильям незаметно обнял ее за плечи и притянул к себе, к своей груди, где все еще было пусто без нее. Пока он умывался, она тоже умылась и переоделась и выглядела уже не такой несчастной, как тогда, когда появилась на площади. Но все равно была такой же уставшей, как и он сам, потому что не спала всю ночь, разыскивая по всему Лондону пропавшего Роберта. Роберт, с которым слава Богу всё было хорошо.

— В чем ты хочешь признаться? — спросил Уильям, заглянув ей в глаза.

Но Шарлотта снова опустила ресницы, скрывая от него свой взгляд. И почему-то задрожала, когда заговорила.

— Признаюсь, да, бывали мгновения, когда я думала, что ненавижу тебя, но это… Это было так несправедливо. Это было так давно. — Горло ее перехватило от давних воспоминаний, и Шарлотта вдруг испытала желание высказаться. Чтобы он наконец понял, узнал… — Это действительно было несправедливо, ведь ты… Тогда ты ничего не знал обо мне.

— Когда не знал? Ты же была подругой моей сестры, и я, пусть и не часто, но видел тебя. Пусть не так хорошо, но знал тебя.

Она покачала головой и вдруг покраснела.

— Ты подумаешь, что я глупая и…

Пораженный, он прижал палец к ее губам.

— Сердце моё, я считаю тебя кем угодно, но только не глупой.

На этот раз Шарлотта рискнула поднять на него глаза. И внезапно обнаружила, что почти лежит на его груди, а он обнимает ее. Он был так близко, что у нее затрепыхалось сердце, а потом сжалось от оглушительной любви в нему. Господи, она едва не потеряла его! Едва не лишилась того, что придавало смысл всей ее пустой жизни. Она любила его бесконечно. За то, что он сейчас обнимал ее, смотрел так, как она даже не могла мечтать. За всё то, что он сделал, за то, что вылечил ее сердце, едва не подставив под удар своё собственное. Сильное, благородное сердце, которое он вручил ей сегодня утром перед многочисленной толпой.

Протянув руку она снова погладила его по щеке, стараясь не задеть его раны.

— Я влюбилась в тебя в тот самый момент, когда увидела. — Шарлотта почувствовала, как он вздрогнул, а потом увидела, как потемнели его карие, самые обожаемые глаза. — Когда я тебя увидела, мне показалось, что земля разверзлась, и я падаю, но я не падала. Мне показалось…

Уильям сглотнул, замерев от потрясения.

— Что небеса рушатся на тебя, но ты не погибаешь, а становишься еще сильнее.

Она изумленно застыла.

— Откуда ты знаешь?

Уильям едва мог дышать, пораженный тем, как сокрушительно подействовали на него ее слова. Слова, которые он боялся никогда не услышать.

— Я сам испытал это в Эджуорт-парке, когда мы гуляли возле озера в день вашего приезда. И еще отчетливее и сильнее на пикнике. Тогда я посмотрел на тебя и понял, что все те невероятные чувства, которые ты вызывала во мне всё это время, и есть любовь. Я понял это слишком поздно, потому что… никогда ни к кому не испытывал ничего подобного.

И хоть он уже говорил ей слова любви, слушать их снова было…У нее было такое ощущение, будто ей вручили величайшее сокровище мира. Семь лет Шарлотта думала и боялась, что никогда не услышит этого, а теперь…

«Ни к кому…» — эти слова поражали больше всего, потому что она даже не думала, что он заговорит об этом. О том, что едва не разрушило его. То, что ей всё же удалось спасти и исцелить. До этого мгновения она даже не представляла, как ей было важно завладеть всем его сердцем.

Пытаясь дышать, Шарлотта теснее прижалась к нему, подняв ноги и полностью улегшись на кровать рядом с ним.

— Я вызывала в тебе невероятные чувства?

Уильям медленно улыбнулся, отчаянно прогоняя позывы сна, которые наваливались на него вместе со слабостью. Проклятое лекарство. Ему не следовало его пить!

— Постоянно, — шепнул он, заправив ей за ушко прядь темно-золотистых волос. — С той ночи, как ты отвезла меня к себе домой, помогла, а потом поцеловала… Я не мог перестать думать о тебе. В какой-то момент решил, что ты мне снишься, но потом понял, что это произошло на самом деле. И твой поцелуй…

— Мой поцелуй? — завороженно повторила Шарлотта, ощущая себя так, как будто ей действительно открывали величайшие сокровища мира.

О да, теперь он мог говорить об этом, мог признаваться в том, что она должна была знать.

Благоговея перед ней, Уильям снова погладил ее по щеке.

— Знаешь, почему в ту ночь я поцеловал тебя?

Шарлотта как завороженная смотрела на него, не в силах дышать. Не в силах поверить в то, что ее поцелуи имели над ним такую власть. Не веря в то, что наконец услышит ответ на самый невозможный вопрос.

— Почему?

— Тогда мне было так плохо, что я думал, что… умру. А твои губы казались мне такими совершенными, что я не мог умереть, не поцеловав тебя, губы, которые меня заворожили. Губы девушки, которая спасла мне жизнь и ничего не попросила взамен.

У нее запершило в горле.

— Уильям…

Он осторожно прижал палец к ее губам.

— Когда ты поцеловала меня в ту ночь, вернее, ответила на мой поцелуй, я… Я никогда в жизни не ощущал такого чистого, такого искреннего и нежного поцелуя. Поцелуй, который собирался оставить в своей жизни навсегда.

Шарлотта боялась дышать, потрясенная тем, что тот поцелуй подействовал на него почти так же сокрушительно, как и на нее.

— Уильям… — пробормотала она, вся дрожа.

Но и тогда Уильям помешал ей заговорить, проведя пальцем по ее щеке.

— Да, сердце моё, за всю свою никчемную жизнь я перецеловал много женщин и не горжусь этим, но именно это позволило мне найти из тысячи поцелуев один единственный, который я снова хотел, когда спустя десять дней пришел к тебе домой.

Она была поражена до глубины души.

— Ты пришел только потому, что снова хотел поцеловать меня?

Уильям улыбнулся, пытаясь держать глаза открытыми.

— Хотел? — Он ухмыльнулся, ощутив боль в щеке. — Я умирал от желания поцеловать тебе, потому что думал, что просто выдумал твои губы и их сладость. Я должен был убедиться, что это всё произошло со мной на самом деле, что я не выдумал тебя. Я хотел тебя от кончика волос до пальцев ног. Тогда ты так много говорила, кажется, хотела предложить мне какие-то бисквиты, но я не мог думать ни о чем, кроме как поскорее обнять тебя. И когда я поцеловал тебя, а ты снова ответила мне, ответила со всей своей трогательной нежностью, с которой касалась меня всегда, я понял, что больше не хочу ни чьих губ, кроме твоих. И хочу, чтобы ты всегда отвечала мне так. У меня душа переворачивалась от того, что ты не могла остановить меня и целовала так, что у меня подгибались колени.