Большого зеркала в доме не было, но, поймав свое искаженное отражение в сверкающем боку Фридиной кастрюли, он решил, что выглядит не как дурак, а как бодрый дедок, которому любое дело по плечу.
Лев Абрамович натянул одну из Фридиных вязаных шапок, поднял воротник куртки и зашагал к автобусу.
Метель и снегопад, продолжавшиеся почти три дня, сегодня наконец прекратились, и наступила тишина. По обочинам лежали высокие сугробы, ослепительно-белые и еще рыхлые, с редкими следами птичьих лап. Деревья тоже стояли все в снегу, и Лев Абрамович невольно залюбовался, отвлекся от тревожных мыслей и вспомнил, что скоро Новый год.
Он шел, оставляя за собой ясное небо, а впереди горизонт затянули легкие облака. Солнце пряталось за ними и пронизывало своими лучами, полосы света стремились вниз, зримо соединяя солнце с землей, – редко когда увидишь зимой такое величественное зрелище.
Снег похрустывал в такт шагам, и Лев Абрамович, словно язычник, ощутил, как погожий день наполняет его силой и решимостью.
Он отмахал почти полдороги, когда навстречу показалась знакомая машина. Приятель Славы Макс с недавних пор приезжал париться по субботам, и видно, никто не сообщил ему, что друг арестован. Дворкин поднял руку и, когда Макс остановился, бесцеремонно сел на переднее сиденье.
– Поворачивай, сынок. Лавочка закрыта.
– Что случилось?
Лев Абрамович рассказал.
– Ого! – Макс с трудом развернулся на узкой дороге. – Что ж, я тоже был под следствием, но обошлось. С тех пор я верю в наше правосудие.
Дворкин сказал, что когда приходит беда, надо не надеяться и верить, а тупо действовать, и назвал адрес городской квартиры Зиганшина.
– О, привет, – сказал Слава, открыв дверь, – Абрамыч, а ты что такой модный-то?
– Это основное, что сейчас тебя интересует?
Дворкин бесцеремонно отстранил Зиганшина, почему-то задержавшегося на пороге, и вошел. На первый взгляд казалось, что Слава держится молодцом: тщательно выбрит и аккуратно одет, глаза ясные, и, судя по распахнутым дверцам антресолей и стоящим в коридоре старым чемоданам, гости оторвали хозяина от каких-то полезных занятий, а не от тупого лежания на диване.
– Проходите на кухню, а то я решил все свои бомбы времени разминировать, раз уж такое… – Слава развел руками, – чтобы на том свете не краснеть, когда родственники станут разбирать мои архивы.
Макс произнес полагающуюся в таких случаях банальность, а Лев Абрамович молча прошел на кухню. В глаза ему бросилась стоящая отдельно коробка, наполненная старыми письмами, и почему-то сразу стало ясно, что эти конверты, надписанные неустойчивым детским почерком, имеют для Славы особенное значение.
Лев Абрамович отвернулся, будто случайно увидел чужую тайну.
– Не хочу показаться негостеприимным, – улыбнулся Зиганшин, включая чайник и нарезая колбасу, – но закон не позволяет мне общаться с людьми, кроме близких родственников.
– А я кто? Дед невесты, ближе не бывает.
– И то правда. Если серьезно, мужики, спасибо, что зашли, а то я что-то приуныл.
– Приуныл он! – Лев Абрамович подождал, пока Слава нальет чаю и сядет, и тогда поднялся над ним во весь свой невеликий рост. – Устроил вакханалию с бабами и убийством и приуныл!
– Абрамыч, ну ты чего…
– Макс, извини, что при тебе, сынок, но ты свой человек, – скороговоркой извинился Дворкин и продолжал: – Не Абрамыч я тебе, понял? У меня есть внучка Фрида, и рядом с ней ты кучка гэ, понял, чтоб ты был здоров!
– Да понял я. Но ты же говорил, что я твой друг…
– Был друг, пока к Фриде яйца не подкатывал! А теперь кучка гэ, и ничего больше! Таки ты думаешь, ага, есть у меня прекрасный товарищ Абрамыч, дурачок плюй в глаза – божья роса. Как он начнет меня защищать и поддерживать! Чтобы да, так нет! Хрен тебе!
– Лев Абрамович, я все понял, – сказал Слава тихо, – для меня тоже главное, чтобы Фрида не пострадала.
– Ну раз понял, то рассказывай все, как на духу. И упаси тебя бог хотя бы на волосок отступить от правды!
Рассказ Зиганшина занял много времени, и к концу его Дворкин остался с убеждением, что Слава невиновен. Он задал много уточняющих вопросов, но парень нигде не сбился, не смутился, и в целом его рассказ производил впечатление полной искренности.
За долгую жизнь Льву Абрамовичу не посчастливилось пережить сильной любви к женщине. В юности он сделал предложение девушке, которая понравилась ему больше других, женился и был счастлив, питая к супруге спокойную привязанность и сердечную дружбу, и очень тосковал, когда она покинула его. Но если бы Соня не пошла за него замуж, он быстро бы ее забыл и нашел другую девушку.
Точно не стал бы, как Слава, сходить с ума почти двадцать лет и не кинулся бы, словно подорванный, на помощь женщине, когда-то предавшей его.
«Что ж, если у меня не было, это не значит, что ни у кого не должно быть», – вздохнул Лев Абрамович и решил сосредоточиться на фактах, а в сфере чувств пусть дети сами разбираются.
Выслушав рассказ Славы, он почти уверился, что убийство Иваницкого было тщательно спланировано его женой, иначе просто невозможно объяснить такое количество совпадений.
Сломанная система видеонаблюдения, несокрушимое алиби жены, своевременный визит дурачка, на которого можно все повесить… Плюс убедительный мотив.
Слава далеко не ангел и, наверное, при других обстоятельствах мог бы пойти на убийство, но он умный человек и, что важнее, умеет держать себя в руках. Трудно представить, что он внезапно поддался благородному негодованию и застрелил олигарха. Если бы еще из табельного, можно предположить такой вариант развития событий, но пистолет Зиганшина мирно лежал в оружейной комнате его отдела.
Специально прикупил где-то левый пистолет на случай «а вдруг поддамся неконтролируемой вспышке эмоций? Вдруг аффект, а у меня как раз оружие при себе, боже, как удачно!».
Нет, если человек приобретает орудие преступления, значит, он хладнокровно готовится к нему и имеет четкий план, но в случае Славы надо признать, что план этот оказался на редкость идиотским.
Явиться в дом на собственной машине, засветиться перед охранником и для гарантии зафиксировать свой визит телефонным звонком, чтобы уж никаких сомнений не осталось в его пребывании на месте преступления, и убить человека, именно когда в округе нет ни одной живой души, которую тоже можно заподозрить, – такое возможно только при крайней глупости или при крайнем же чувстве защищенности. С другой стороны, Слава, подполковник полиции, вдруг решил, что особенный и все сойдет ему с рук?
Лев Абрамович поморщился. Нет, даже если абстрагироваться от симпатии к Славе, не получается. Сам ли он спланировал убийство или в сговоре с Еленой, в любом случае, общался с женой своей жертвы и знал привычки Иваницкого, в том числе, что тот был небрежен в вопросах личной безопасности, не держал охрану и, хоть имел шофера, часто сам ездил за рулем и вообще предоставлял кучу возможностей убить себя, не привлекая внимания к личности киллера.
И сбой работы видеонаблюдения сюда никак не вписывается. Если Зиганшин о нем знал, не важно, специально ли Елена вывела из строя системный блок или без задней мысли упомянула об этом в частном разговоре, зачем он так глупо засветился?
Если ты в курсе, что твои передвижения не фиксируются, то даже если ты очень тупой киллер, все равно примешь этот подарок судьбы и приедешь на маршрутке или на такси… Нет, охранник все равно спросит у тебя фамилию, прежде чем пропустить. А потом опознает. Так что ломать систему видеонаблюдения нет ровно никакого смысла, почему же тогда она вышла из строя?
Зато если предположить, что все устроила супруга, каждой мелочи сразу находится объяснение. Иваницкая, по сути, обычная домохозяйка и не вращается в таких кругах, где можно найти выход на профессионального убийцу. Настоящий киллер не стал бы городить спектакли, а сделал работу быстро и качественно, не подставляя невинных людей.
Похоже, мадам привлекла какого-то дилетанта. Не исключено, что ей захотелось отомстить бывшему возлюбленному, почему не захотел снова с ней сойтись, вот и придумала заодно его подставить.
Или просто решила, раз Зиганшин столько лет ее любил, можно с ним не церемониться, у женщин вообще странная логика.
Закончив свою исповедь, Слава сидел как потерянный, а Лев Абрамович не мог собраться с духом и приободрить его. Пусть парень тысячу раз не виноват и несчастная жертва обстоятельств, все равно причинил боль Фриде, и Дворкин на него сердился. Что стоило послать подальше эту Елену? Сказать ей: дорогая, у меня есть невеста, так что я не собираюсь распыляться на других баб! Одно слово «нет», и сейчас внучка счастливо и безмятежно готовилась бы к свадьбе!