– Так, сынуля! Или ты будешь помогать или меня анализировать?
– О, прошу прощения! – Макс улыбнулся и протянул Льву Абрамовичу сахарницу с воткнутыми в нее старинными щипчиками, откуда только взял этот почти исчезнувший предмет сервировки. – Просто я столько в течение своей профессиональной жизни общался с параноиками, что могу ответственно заявить: теория заговора – это не мое. Кто там, какие масонские ложи зарятся на бизнес, это мы никогда не узнаем, поскольку доступа к информации у нас нет, а домысливать на пустом месте – дело болезненное и крайне неблагодарное. Вы мне лучше ответьте вот на какой вопрос…
– На какой? – перебил Лев Абрамович резковато, поскольку не любил превосходства чистого интеллекта. – Что ты бы хотел знать, сынок?
– Почему Клавдия устроила встречу Иваницкого с Мстиславом? С какой целью? Иваницкие собрались мириться, и визит бывшего тут только помешал бы.
– Это да…
– Насколько я понял, Елена в недоумении, зачем Мстислав нанес визит мужу, что невозможно, если бы личная помощница действовала в ее интересах.
– Верно мыслишь!
– И еще один момент, – улыбнулся Макс немного смущенно, – видите ли, по долгу службы мне приходится иметь дело с самыми разнообразными представлениями о реальности, и единственное, что не дает сойти с ума – это привычка к наипростейшей логике. Против лома нет приема, это первая заповедь психиатра, а если начать всматриваться в причудливую картину мира, нарисованную перед тобой пациентом, можно так увязнуть, что господи помилуй! Но верно и обратное: бывают ситуации, когда чудесное стечение обстоятельств симулирует картину психического заболевания. Например, преподаватель рассказывал нам такой курьезный случай…
Льва Абрамовича начало немного подташнивать от лекторского тона собеседника, и он хотел напомнить, что встретились они не медицинские байки травить, но неожиданно стало интересно.
– В общем, деревенская бабка обращается к терапевту по поводу высокой температуры. Врач не находит очевидных причин и начинает углубленно собирать анамнез. Бабка говорит: «Ой, доктор, мне тут месяц назад внучка со своим хахалем ночью в голову вбили гвоздь, пока я спала, и после этого у меня начала подниматься температура». Ага, думает терапевт, диагноз ясен. Вызывает специалистов, и старушка отправляется в дурдом. Надо отметить, что бабка – человек старой школы и твердо знает, что врачам виднее. «Раз решили, что я сумасшедшая, значит, так оно и есть», – думает старушка и спокойно ложится на больничную койку. Проходит время, и в отделение приводят студентов, одному из них поручают на примере бабки написать историю болезни. Он собирает анамнез, бабка рассказывает про гвоздь, он просит показать, куда именно его вбили, бабка показывает, он протягивает руку и с ужасом нащупывает на темени под волосами шляпку гвоздя. Вот так-то!
– Да уж, – фыркнул Лев Абрамович, – здорового человека засунули в психушку, куда курьезней! Обхохочешься!
– Я рассказал это не чтобы посмеяться, а как пример, что нельзя ни верить, ни не верить. Только факты и прямая логика. Мстислав был у Иваницкого – факт. Глухой забор вокруг дома и отсутствие следов проникновения – факт?
– Не факт. Может, плохо искали.
– А что Зиганшин не убивал – факт?
– Почти что.
– Короче говоря, если мы возьмем за факт, что Мстислав не убивал, но и посторонний никто не проникал в дом, значит, охранник или сам совершил преступление, или впустил убийцу, или спал на своем рабочем месте самым наглым образом.
– Ладно, следопыт. Ты хочешь сказать, если не Зиганшин, то дядя Миша, а третьего не дано?
Макс кивнул.
– Что ж, разумно, – Дворкин взглянул на часы, – неохота, конечно, тащиться к нему на ночь глядя, но медлить тоже ни к чему.
Макс по второму кругу включил чайник, для чего ему не пришлось даже приподниматься со старомодного кожаного диванчика, и Лев Абрамович снова позавидовал его длинным рукам.
– Зачем же самим хлопотать, – спросил Голлербах, – когда он может спокойно сюда приехать? Наврите, что нашли ему работу и надо срочно показаться, иначе место уплывет. Ну а чтобы совсем не изолгаться, я его устрою в нашу охрану, если он вдруг окажется ни в чем не виноват.
То ли дядя Миша был действительно превосходным водителем, то ли мысли о куске хлеба для детей подгоняли его, во всяком случае, через час с небольшим он уже входил в кафе, где Дворкин назначил встречу.
Макс был здесь завсегдатаем, поэтому их усадили за лучший столик и принесли такой вкусный кофе, что Лев Абрамович едва не забыл, зачем пришел.
Договорились, что разговор поведет Макс, как потенциальный работодатель. Дворкин считал, что разыгрывать спектакли – слишком много чести для простодушного дяди Миши, но Голлербах возразил: если бы они служили в полиции и могли свободно применять пытки, другое дело, а так увы… В конце концов, Шерлок Холмс не выколачивал из доктора Гримсби Ройлотта признание с помощью телефонного справочника, а без всякого насилия устроил, что тот погиб от своей собственной гадюки.
Михаил сегодня был в костюме, явно не новом, но чистом, выглаженном и хорошо сидевшем, и выглядел, как типичный отставник. По его спокойной, даже безмятежной физиономии невозможно было представить, что этот человек замешан в чем-то нехорошем.
Мужчины пожали друг другу руки, Лев Абрамович туманно представил Макса как начальника кафедры, ничего не уточняя, и Голлербах приступил к интервью. Миша сообщил свои биографические данные, сведения о предыдущих местах работы, не выказывая никакого волнения. Не встревожился он и когда Макс спросил о причинах последнего увольнения, а спокойно рассказал, что его выгнали, поскольку работодатель был убит во время его смены, что, в принципе, не совсем справедливо, личным телохранителем его никогда не назначали, а на киллере не было написано, что он киллер, тем более работодатель сам велел его пропустить.
– Согласен, что с вами обошлись несправедливо, – кивнул Макс, – естественно, если вы в точности выполняли указания хозяина, нельзя винить вас, что одно из них привело к трагедии. Скажите, вы действительно не заметили в посетителе ничего подозрительного? Или просто не хотите об этом говорить, чтобы не обнаружить свою некомпетентность?
– Нет, совершенно ничего.
– Видите ли, в чем дело, – протянул Макс и принял такой высокомерный и загадочный вид, что Лев Абрамович невольно позавидовал его актерскому мастерству, – так уж вышло, что я в курсе расследования убийства вашего шефа и хочу вам сказать, что существуют серьезные сомнения в виновности вашего так называемого киллера.
– Но… – вскинулся Миша.
Макс заставил его замолчать поистине царственным жестом. «Натренировался с психами», – усмехнулся про себя Лев Абрамович.
– Не скрою, вы нам подходите по многим параметрам, – продолжал Макс как ни в чем не бывало, – вы боевой офицер, крепкий семьянин, и я почти уверен, что если бы Иваницкий был жив, то дал бы вам самый положительный отзыв. Но я не могу брать на службу человека, прямо или косвенно замешанного в убийстве.
– Да как же…
– Подозреваемый не признал своей вины, и улик против него нет, кроме ваших показаний, – сказал Макс жестко, – и что прикажете мне думать? Откровенно говоря, напрашивается вывод, что вы совершили убийство и оболгали ни в чем не повинного человека, то есть не только душегуб, но и лжец.
Миша огляделся с растерянным видом, а Лев Абрамович так передвинул стул, чтобы остановить экс-охранника, если тот бросится бежать.
Макс выдержал длинную паузу и улыбнулся:
– Я готов немного придержать место, пока дело Иваницкого не будет раскрыто таким образом, что отпадут все сомнения в вашей причастности к нему. Лев Абрамович характеризовал вас положительно, он убежден в вашей невиновности, а мнение его для меня чрезвычайно важно, и я не хотел бы лишаться хорошего работника из-за недоразумения. Но главное, вам сейчас следует больше волноваться не о трудоустройстве, а о собственной жизни, свободе и репутации. Как только следователь окончательно убедится в невиновности Зиганшина, он примется за вас, поэтому рассказать правду не только мне, но и в полиции – ваш прямой интерес.
– Я рассказал правду.
– Ну чудес-то не бывает. Либо Зиганшин, либо вы, либо кто-то третий, не видеть которого вы не могли.
Михаил нахмурился, взял бумажную салфетку и начал складывать ее в затейливую геометрическую фигуру.
– Не хотелось бы доставлять проблемы хорошему человеку, – наконец процедил он, – и я обещал молчать.