Наталья Павлищева

Екатерина Медичи. Дела амурные

© Павлищева Н.П., 2014

© ООО «Издательство «Яуза», 2014

© ООО «Издательство «Эксмо», 2014


Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.


© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

* * *

Предисловие

Для Екатерины жизнь делилась надвое: до Генриха и вместе с ним. Все, что было «до», казалось лишь подготовкой, ненужным существованием. Рядом с мужем – прекрасной мечтой, которая вот-вот осуществится.

И вдруг оказалось, что есть еще жизнь «после»! Без Генриха!

Теперь все поделилось на «с ним» и «без него». И поделил мир ее собственный крик: «Не-ет!» Когда король падал с коня, Екатерина уже понимала, что это конец.

Но жизнь без Генриха для нее была невозможна, и королева направилась в свой кабинет. Было поздно, из-за траура никаких увеселений во дворце не проводилось, и он затих. Екатерина шла быстрым шагом, словно боясь растерять свою решимость или что-то не успеть. Несколько придворных шарахнулись в стороны, две пары в разных углах коридоров, занимающиеся любовью, притихли, но королева не обращала внимания ни на кого.

Сняв с пояса большой ключ, она открыла дверь и плотно прикрыла ее за собой, ключ повернулся два раза, отсекая внешнюю жизнь. Шедшая за Екатериной камеристка осталась беспомощно топтаться за дверью, в кабинет королевы не допускался никто, лишь изредка служанки стирали там пыль под присмотром хозяйки.

Екатерина достала еще один ключик, открыла им ящичек, вытащила ключ поменьше, открыла другой, и только третий ключ позволил отпереть маленькую дверцу, за которой на полочке стояли несколько красивых флаконов. Осторожно вытащив флаконы, королева поставила их в ряд на стол и уселась в кресло, задумчиво глядя на емкости с ядами. Во флаконе синего муарского стекла находилась маслянистая жидкость, казавшаяся из-за темных стенок почти черной. Во втором жидкость была янтарной, почти прозрачной, а в третьем совсем бесцветной. Одной капли любого из флаконов хватило бы, чтобы прекратить жизнь человека. Когда-то, измученная борьбой с соперницей – фавориткой короля Дианой де Пуатье, Екатерина через доверенных лиц заполучила эти средства, но так и не смогла ими воспользоваться: рука не поднялась.

А вот теперь пришло время выпить самой…

Умер Генрих, вернее, погиб, не послушав ее совета, не вняв ее молениям. Екатерина кляла себя за то, что не бросилась под ноги королевского коня, не повисла на шее мужа, чтобы не допустить этого поединка! Пусть бы смеялись вокруг, пусть показывали пальцем, пусть! Зато Генрих бы выжил! Сейчас такими неважными казались все насмешки, все издевательства, они ничего не значили по сравнению с тем невыносимым горем, которое навалилось с гибелью любимого мужа. Без Генриха Екатерина жизни не мыслила, а потому самое время воспользоваться ядом, приготовленным когда-то для другой…

За окном стемнело, одна свеча с трудом освещала кабинет, по углам прятались тени… Очнувшись от задумчивости, королева протянула руку и взяла из первого ящичка стопку карандашных портретов. Она так любила эти рисунки Клуэ! Художник особенно хорош именно в портретах и именно в карандаше. Ему удавалось схватить характер человека, особенно детей. Улыбка тронула губы Екатерины, когда она увидела хитрющую физиономию своей младшей дочери Маргариты, которую брат Карл звал Марго. У девочки на рисунке столь лукавый взгляд, что кажется, она вот-вот ввяжется во что-нибудь. Вот маленький Франциск… он тогда был пухленьким и вовсе не казался болезненным… это серьезная Елизавета, она даже маленькой была строгой… а вот ее любимец Генрих…

Когда родился этот сын, Екатерина почему-то с первого мгновения почувствовала, что это ее ребенок, ее сын! Как жаль, что он третий сын после слабого Франциска и Карла. Генриха баловали камеристки и придворные дамы, наряжая в девчоночьи наряды, всячески укладывая детские волосики в замысловатые прически. Он и был больше похож на девочку.

Среди рисунков нет изображений самого младшего – Франсуа и двух девочек-двойняшек, родившихся мертвыми.

Вдруг взгляд королевы наткнулся еще на один рисунок – это лицо она и на том свете будет помнить! Диану де Пуатье, фаворитку короля, считавшуюся первой красавицей двора, Клуэ увидел именно такой, какой ее видела сама Екатерина, – злой старой бабой, с короткой шеей, настороженными маленькими глазками и узкими, презрительно сжатыми губами. Екатерина иногда недоумевала, почему ее видят иначе, даже Клуэ на парадном портрете превратил стареющую красотку, единственной прелестью которой давным-давно оставалось отсутствие морщин и белизна кожи, в истинную красавицу с длинной шеей и большими глазами. Но глаза у Дианы никогда не были большими, а шея длинной. И морщин у нее нет только потому, что черты лица всегда неподвижны: ни радости не выражают, ни горести… И кожа белая оттого, что гадость какую-то пьет (Екатерине даже удалось разузнать рецепт этого зелья с добавлением золота).

И вдруг ее пронзила мысль, что если принять средство, стоящее на столе, то хозяйкой всего останется Диана! И ее любимый Генрих останется на попечении этой гадины!

Екатерина даже вскочила, потрясенная таким соображением. Рукав черного вдовьего одеяния задел один из флаконов, тот опрокинулся, и янтарная жидкость растеклась по столу. Королева стояла, в ужасе глядя на лужицу яда на столе, в висках билась одна мысль: она едва не оставила детей сиротами! Самый старший, Франциск, теперь король, он, конечно, уже совершеннолетний, скоро пятнадцать, и даже женат, но мальчик столь слаб, что его легко превратят в пешку де Гизы. Елизавета уедет к супругу в Испанию, но есть еще Карл, Клод, Маргарита, Франсуа и, главное, Генрих!

Нет, она не отдаст своих детей проклятой Диане, ни за что! Она выживет и справится сама, станет хорошей помощницей сыну-королю, выдаст замуж дочерей и удачно женит остальных сыновей! Диана могла одерживать над ней верх, только пока между ними был Генрих, фаворитка и теперь не бессильна: у нее связи при дворе, многие обязаны своими чинами именно Диане, ее поддерживали де Гизы. Эта дрянь виной тому, что был заключен позорный для Франции договор, что в стране началась настоящая религиозная война, фаворитка испортила жизнь самой Екатерине, разве можно допустить, чтобы она испортила ее еще и детям?!

Нет! Теперь Екатерина станет королевой сама!

Невеста

– Нет, это невозможно! Мадам, вы только посмотрите! Посмотрите!

Голос Джорджо Вазари готов был сорваться от возмущения. Художник обедал совсем недолго, но за это время эскиз для портрета герцогини Урбинской, а попросту говоря, Екатерины Медичи, был безнадежно испорчен! Кто-то превратил изображение юной флорентийки в портрет мавританской толстухи. Вазари абсолютно не сомневался, чья это шалость! Постаралась сама тринадцатилетняя герцогиня, чье изображение для ее будущего супруга и создавал Джорджо. Вернее, портрета должно быть два – в полный рост и в профиль.

Природная живость не позволяла девочке стоять спокойно и минуты, она словно наверстывала упущенное за годы монашеской степенности и смирения. Тринадцатилетняя Екатерина просто искрилась лукавством. А Вазари требовал и требовал, заставляя ее стоять не шевелясь. Юная особа отводила душу тем, что корчила уморительные гримасы. Джорджо подозревал, что именно это помешало Себастьяно дель Пьомбо закончить подобную работу в Риме. Двадцатилетний художник и сам был бы не прочь поскакать, но к работе относился ответственно, а потому допустить подобный срыв никак не мог.

Так и есть, из-за двери, ведущей на черную лестницу, доносилось хихиканье Екатерины и ее кузена Козимо, это они раскрасили лицо на портрете! И эта стрекоза должна вот-вот стать супругой сына короля Франции! Правда, сам Генрих Валуа герцог Орлеанский такого же возраста, но, по рассказам, весьма флегматичный юноша. Каково им будет рядом…

На крики художника прибежала гувернантка маленькой герцогини Мария Сальвиати:

– О боже! Что же теперь делать?!

Но злость Джорджо Вазари уже прошла, художник вынужден признать, что сделано талантливо, не знай он, кто именно на портрете и как должна выглядеть девушка, вполне мог поверить, что эта особа чернява и весьма страшна на вид! Громко, чтобы слышали шалуны на лестнице, художник объявил: