И все равно Екатерина переоделась и села в кресле, ожидать сама не зная чего. Затеянное Нарышкиным было откровенным безумством, но ей так надоело жить тихой, размеренной жизнью, каждый вечер слышать пьяные оргии мужа, визг его фаворитки, так хотелось любви, обожания, хотелось побыть в веселой молодой компании…
Под дверью раздалось мяуканье. Екатерина не рискнула ответить сразу. Если прислушаться, можно понять, что это голос не кошки, а человека, но прислушиваться некому, у великого князя очередная пирушка, во время которой для него не существует никого, а по окончании лакеи просто унесут бесчувственное тело хозяина в постель. Великая княгиня могла не беспокоиться, но она все же осторожничала. Мяуканье стало жалобным…
Приоткрыв дверь, Екатерина быстро впустила в спальню Нарышкина:
— Вы с ума сошли! А если кто-нибудь увидит, как вы ко мне входите?
— О нет, меня в амурных делах не заподозрит никто, уверяю вас. Решат, что вам понадобился очередной анекдот, не более. Вы готовы?
— Да. Но я боюсь.
— Я тоже. Вперед.
— Как же мы выйдем?
— Так же, как я сюда вошел, — через покои великого князя.
— Нет, вы действительно сошли с ума!
— Ничуть, там идет такое веселье, что нас и не заметят.
— А если мы не успеем вернуться до окончания пира?
— А по его окончании все будут спать, где кто заснул. Пойдемте быстрее, нас карета ждет.
— А если нас увидят?
— А если нас все-таки увидят, придется сидеть с ними до утра, слушать глупости и нюхать табачный дым. Пойдемте.
Они легко прошли через покои великого князя, действительно, никто не заметил. Нарышкин показал на запасную дверь, выводящую на заднее крыльцо:
— Ее никогда не закрывают. Запомните, где находится. Возвращаться будем через нее.
Пробирались тихо, но в карете на Екатерину напал смех, она хохотала почти истерично. Оказаться посреди ночи вне дворца одной с чужим мужчиной… такого приключения у нее еще не было. Рядом хохотал, держась за бока, Левушка. Так и ехали, то смеясь, то затихая, а потом снова начиная хохотать до слез.
Но в доме Нарышкиных было темно!
— Лев…
— Пойдемте, не съедят вас…
В полной тишине и почти полной темноте она пробрались в какую-то комнату. Нащупывая следом за своим провожатым, крепко державшим ее за руку, ступеньки и пробираясь темными коридорами, Екатерина ломала голову, как себя вести. Неужели Нарышкин решил вот так заманить ее и овладеет силой?! Что делать, если он начнет приводить такой план в действие? Кричать немыслимо, ведь она посреди ночи в чужом доме…
Решить ничего не успела, за ними закрылась дверь какой-то комнаты и вдруг… Екатерина не поняла, как они умудрились зажечь мигом с десяток свечей, а главное — как сумели сидеть столь тихо. Комната взорвалась хохотом и криками, потому что в ней находилась веселая компания — вся молодежь Нарышкиных и…
— Ваше Высочество, позвольте представить — Станислав Август Понятовский, мой друг, тот самый, что писал за меня умные письма, на кои я, грешный, не способен… Прошу принять ласково…
Лев тарахтел еще что-то, но эти двое уже ничего не видели. Глаза Стася под пушистыми черными ресницами блестели ярче самых ярких звезд, он видел свою обожаемую Екатерину не на придворном балу, где лишний раз и глянуть невозможно, а вот так близко, мог говорить с ней, держать за руку. А тайна, сопутствующая этой встрече, добавляла прелести…
Анне Нарышкиной надоел перегляд, она закричала:
— К нам, к нам!
Вечер прошел в совершенно сумасшедшем веселье, Екатерина даже забыла, что ей предстоит возвращаться во дворец, пробираться в свои комнаты и скрывать это приключение.
Но она зря переживала, все прошло замечательно, вернулись так же легко, как и ушли.
Лежа без сна, Екатерина размышляла над тем, что произошло. Это, конечно, сумасшествие, такое мог придумать только Нарышкин, которому все сходит с рук. Ему, но не ей… Или… или это снова распоряжение государыни, а потому препятствий не будет? Но к чему тогда большая компания, которая будет в курсе и всегда способна выболтать?
А Станислав Август хорош… И как влюблен… Он смотрел весь вечер, почти не отрывая взгляда, но взгляд этот был совсем иной, чем у Сергея Салтыкова, Салтыков увлекал в неведомые дали, он приказывал, и она с восторгом подчинялась. Станислав смотрел иначе, он обожал, он молил об ответном если не обожании, то хотя бы снисхождении, он полностью подчинялся в этом чувстве… Екатерина почувствовала себя не ведомой, а ведущей. Это было новое чувство, совсем иное, к тому же с самого начала окутанное тайной. Но даже эта тайна была иной, чем с Салтыковым.
Та тайна грубая и жестокая, их просто сводили ради потомства, ведь Екатерина не уверена, что родила сына от мужа, а не от любовника. Вот и закончилась соответственно. Салтыков должен был разбудить в ней женщину, он разбудил. И бросил! Из Швеции, где теперь представлял Россию ее неверный возлюбленный, из Парижа, куда ездил, приходили совсем неприятные слухи: мол, ведет себя даже неприлично, не пропускает ни одной юбки, волочится за всеми подряд…
Екатерина постаралась выкинуть из головы мысли о Салтыкове. Сейчас ей больше думалось о красивом и таком влюбленном в нее поляке. Романтический флер, окружавший их неожиданную встречу, придавал ей особую прелесть.
Утром Владиславова сочувственно вздохнула:
— Ваше Высочество, надобно сказать, чтобы дверь обили, вы из-за шума явно не выспались.
Нарышкин, на следующий день явившийся во дворец как ни в чем не бывало, шепнул:
— Теперь ответный визит…
— Что?! — обомлела Екатерина.
— Вы не рады нас видеть?
— Лев, вы явно закончите свои дни в крепости.
— Если вы будете меня там навещать, согласен!
И действительно, вечером под шум, доносившийся из покоев великого князя, веселая компания легко пробралась к Екатерине и провела там прекрасный вечер.
Теперь встречи то там, то там стали постоянными. Договаривались в театре. Сидевший в кресле в партере Лев Нарышкин прикладывал руку к правому плечу, это означало, что встреча назначается у него. Немного погодя он постукивал по плечу дважды, это означало, что завтра. Если рука была у левого плеча — следовало пробираться к Екатерине. Если великая княгиня сидела, спокойно глядя спектакль, послание принималось остальными, если она начинала обмахиваться веером — у нее проблемы, и встреча переносилась. Удивительно, но, веселясь от души два-три раза в неделю, они ни разу не попались.
Однако было не все так гладко, как казалось молодым людям. Дурачить мужа — это так занятно! Екатерина иногда с трудом сдерживалась, утром наблюдая за своим супругом. Дрыхнет пьяным и не подозревает, что жена откровенно наставляет ему рога прямо под носом.
Она не догадывалась, что не только подозревает, но и знает.
Петр давно заметил новое состояние жены, понял, что та влюблена. В кого? Ясно, что не в него. Великий князь давно провел между собой и супругой черту, завел фаворитку и, помимо нее, имел любовниц. Но в силу своего характера он всегда был откровенен с женой и ждал такой же откровенности от нее. Сказала бы честно, что имеет любовника, он бы все понял и стал этому любовнику приятелем. Веселиться не с лакеями, а в компании с Екатериной куда интересней, но ее компания не только не принимала его, но и пряталась. Петр не подходил им не только как обиженный супруг, но и как человек. Великий князь помнил, как стихало веселье, замолкал смех, когда он появлялся в компании еще Екатерины-невесты, неужели так будет всегда?
Он совсем неглуп и прекрасно понимал разницу между изящными, остроумными шутками ее друзей и грубыми — его. Его тянуло к ее друзьям, но там не принимали; оставались свои… Вино помогало забываться, Лизкин смех не казался таким уж визгливым и глупым, а сам Петр рос в собственных глазах пропорционально выпитому, становилось легче…
Великий князь зашел в комнату, куда обычно не заглядывал вечерами, чтобы взять припрятанную бутылку особо ценного вина. Свечу с собой не брал, потому что на ощупь знал, где именно стоит бутылка. И вдруг заметил за окном какое-то движение. Спрятавшись за шторой, он наблюдал, как из кареты, остановившейся неподалеку, выбрались несколько человек, хотел уже позвать стражу, но быстро понял, что среди них две женщины. Веселая четверка, стараясь держаться в тени, пробежала через двор и исчезла на крыльце.