Наталья Павлищева - Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы

— Что случилось?

— Вы совсем меня забросили, если бы не болезнь Воронцовой, и не вспомнили бы, что у вас есть жена…

Конечно, Петр не поверил таким крокодиловым слезам, будучи трезвым, он бывал весьма сообразителен.

— Не думаю, мадам, что вы очень страдаете без моего общества.

— Я не могу бывать в ваших компаниях, вы знаете, как мне дурно от запаха табака, а вы ко мне не заходите совсем. Государыня постоянно спрашивает, почему у нас больше нет детей.

Это была откровенная неправда, Елизавете Петровне вполне хватало Павла, и других внуков она не требовала. Князь хмыкнул:

— Вы вполне обошлись без меня…

Она могла бы разыграть смущение, отказываться или говорить еще что-то, и тогда беседа просто ушла бы в долгие пререкания. Но Екатерина выбрала единственно верный путь, она не стала возражать или слушать реплики мужа, гнула свою линию.

Княгиня вдруг опустилась на колени перед сидевшим в кресле супругом, ее нежная ручка легла на руку Петра, отчего тот вздрогнул:

— Ваше высочество, неужели я вам совсем неинтересна? Неужели противна настолько, что не могу заполучить вас в свою спальню, в то время как другие это могут?

В больших глазах блеснули слезы, а ручка скользнула ему на колено словно случайно. Женских слез не выносит подавляющее большинство мужчин, Петру бы вскочить, забегать, но именно этого супруга сделать не позволила. Во-первых, она так и держала руку у него на колене, во-вторых, расположилась так, что, вскочив, он непременно запутался бы в ее юбке.

Петр смутился:

— Я не думаю, что нужен вам.

Она упорно не замечала ни язвительности, ни холодности его тона.

— Но муж всегда нужен жене, я же живая женщина…

Теперь Екатерина поднялась сама и, рыдая, отошла ближе к двери в спальню. Петру пришлось успокаивать, казалось некрасивым просто уйти, не утешив плачущую жену.

Ушел он не скоро, осторожно выбравшись из постели, чтобы не побеспокоить Екатерину. Но вслед раздалось:

— Вы… придете завтра?

В ответ на всхлип князь буркнул:

— Приду…

Глядя вслед неловко удалявшемуся на цыпочках мужу, она сладко потянулась:

— А он стал мужчиной… но Стас все равно лучше.

Великий князь приходил в спальню жены еще несколько раз, Екатерина даже на время смирилась с его визитами, но выздоровела Лизка Воронцова, закатила любовнику истерику по поводу его поведения, и визиты прекратились. К тому же пора было переезжать в Ораниенбаум.

Немного погодя Екатерина, положив ручку на руку мужа, скромно потупила глазки:

— Ваше высочество, мы с вами не зря старались… Кажется, я беременна…

Он вскинул непонимающие глаза:

— Так скоро?

— Но для этого достаточно совсем немного времени.

Воронцова взбеленилась окончательно:

— Врет! Не могла она забеременеть! Не могла! Я же не беременею?!

Услышав эти тирады, Екатерина подошла и вдруг… отвесила фаворитке оглушительную оплеуху:

— Не смейте говорить гадости о моем муже!

Петр таращил глаза на супругу, пытаясь понять, какая муха ее укусила. Потом мысленно махнул рукой: беременна, и ладно. У него были занятия поинтересней двух баб, пусть сами разбираются.

В декабре Екатерина родила дочку. Девочку крестили Анной и, как и сына, сразу забрали у матери. Рожала великая княгиня тяжело, после долго болела.

И однажды ее умудрились проведать Понятовский и Нарышкины. Это было полным безумством, но молодая компания ничего не боялась. Надо же было такому случиться, что в это время с проектом предстоящего фейерверка к великой княгине явился Александр Шувалов! Из спальни деваться просто некуда, пришлось веселой компании прятаться и сидеть тихо просто за ширмами. Шувалов разглагольствовал об устройстве праздника, а за занавеской давились от смеха Станислав и Нарышкины. Хуже всего стало, когда Анне захотелось чихнуть…

Но все обошлось, только Станислав услышал нечто весьма неприятное для себя. Шувалов вскользь упомянул о гадких словах великого князя, которые были известны всему двору. На одном из обедов в честь новорожденной Петр, будучи основательно в подпитии, заявил кому-то из послов:

— Черт его знает, откуда берутся беременности у моей жены! Я забыл, когда уж в спальне-то у нее бывал. Сомневаюсь, мой ли это ребенок.

Все скромно сделали вид, что не поняли, о чем речь, либо просто не расслышали, но императрица пожелала понять, прав ли племянник. Конечно, она слышала о любовной связи невестки, но не столь же откровенно. Шувалов был допрошен на этот счет, но что он мог сказать? И теперь попытался выведать у великой княгини, действительно ли князь столь откровенно пренебрегает своими супружескими обязанностями.

Екатерина возмутилась:

— Попросите великого князя поклясться, что весной он не бывал в моей спальне.

Когда Шувалов ушел, а компания выбралась из своего укрытия, Понятовский улучил минутку, чтобы посетовать любовнице:

— Его высочество действительно бывал у вас?

Екатерина даже огрызнулась:

— А как бы я могла иначе объяснить свою беременность?

Разрушилось все совершенно неожиданно. Англичане перемудрили.

В Европе складывались новые союзы, как обычно — Англия против Франции. И главной интригой являлось то, к кому примкнет мощная Россия. Но в России внешнюю политику вершил страстный сторонник Англии канцлер Бестужев, а императрица правила, как царь из сказки, лежа на боку, то есть лишь принимая во внимание советы канцлера и ставя подписи на документах, когда уж совсем приставал.

Бестужев придумал хитрость. Зная, что Елизавета Петровна терпеть не может бумаги, особенно серьезные, он на пакетах со срочными депешами, тех, что изучить нужно было немедля (хотя это «немедля» временами растягивалось на месяцы), приписывал, мол, не только особливо срочные, но и жуть какие страшные… Страшное императрица читала в первую очередь и, хотя давно поняла хитрость Бестужева, всякий раз на нее попадалась. Просто ловкий канцлер и некоторые пустые дела, но касавшиеся пыток и признаний, тоже отправлял с такой пометкой. Попробуй угадать, схитрил на сей раз или там в самом деле страсти?

Вильямс прибыл, чтобы заключить договор между Англией и Россией о таком союзе против Франции. Договор был подписан, но, когда английский экземпляр отправили в Лондон на ратификацию, выяснилось, что на радости дипломаты перепутали экземпляры, на нем первыми стояли подписи русской стороны. Пришлось спешно присылать обратно.

Но пока дипломатическая почта ходила туда-сюда, произошло неприятное для России и Вильямса событие. Английская сторона, решив предупредить Пруссию, что не имеет ничего против нее, поспешила сообщить о заключенном с Россией договоре. Фридриху идея понравилась, и он решил к этому договору присоединиться.

Это было подобно удару: быть в одном союзе с Фридрихом ни Елизавета Петровна, ни императрица Австрии Мария-Терезия не пожелали даже против Франции! Теперь о ратификации договора можно было забыть. Ни отдавать английский экземпляр, ни вообще ратифицировать его в России не собирались, а тут еще и Фридрих напал на Саксонию…

— А шпиона сего аглицкого вон из Петербурга!

Бестужев ахнул. Выпроваживая Вильямса, Елизавета напрочь лишала его самого хорошей кормушки, у кого же теперь брать деньги?!

— Матушка государыня, да ведь лучше бы попросить отозвать его честь по чести… К чему же этак вот?

— Пусть благодарит, что не посадила на кобылу задом наперед и в таком виде не отправила прочь из России. Передай: чем скорее отъедет, тем целей будет.

Вильямс просто так сдавать свои позиции не собирался, он тянул и тянул время, сказываясь больным. Императрица бушевала:

— Да что же это он охальник такой? С гвардейцами его выпроваживать, что ли?

Обиженный посол объявил, что отправится через Швецию, но немного погодя снова появился в Петербурге. Неспокойные воды Ботнического залива не позволили ему плыть. Елизавета снова ругалась:

— Пусть каретой едет до самого места!

Императрица упорно не желала верить картам, на которых Англия обозначена островом, не могла такая сильная страна быть такой маленькой, да еще и окруженной водой со всех сторон!

Но и в карете Вильямс далеко не уехал, из Курляндии снова вернулся в блестящую российскую столицу, видно, надеясь, что у гневливой императрицы злость со временем прошла и сменилась пусть не на милость, но хоть на терпение. Не тут-то было, услышав очередную причину, по которой посол никак не мог покинуть пределы ее страны — геморрой мешал ему ехать в карете, а на корабле кружилась голова, — Елизавета и вовсе разозлилась: