— За здоровье императорской фамилии!
В ответ раздалось дружное «Виват!», за окном бухнули пушки, раздались нестройные крики прохожих и солдат.
От Екатерины не укрылось, что Петр обернулся к Гудовичу и что-то резко приказал, кивая в ее сторону, но главное, что сидевшие ближе к императору послы поспешно изобразили крайнюю заинтересованность в салатах и жарком… Ясно, снова какая-то гадость.
Петр действительно приказал Гудовичу спросить у императрицы, почему она не встала во время тоста, в то время как другие члены фамилии стояли. Вопроса не понял никто из слышавших, в том числе и Гудович, но не выполнить приказание адъютант не мог. Да, сидел сам император, который мог не вставать при тостах, но ведь и императрица — член императорской фамилии.
Екатерина чуть приподняла бровь:
— Передайте Его Величеству, что поскольку императорская фамилия только и состоит из самого государя, меня и нашего сына, то я не полагала, что мне должно вставать при сем тосте.
Остальные присутствующие уже встали, ожидая следующий тост, все затихло, даже музыка по знаку капельмейстера стихла. В напряженной тишине были слышны только шаги Гудовича, потом резкий голос Петра:
— Ну? Чего она не встала, снова ноги болят?
Гудович передал ответ императрицы. Петр взорвался:
— Ну, так ступай и скажи, что она дура! А к императорской фамилии относятся и наши дяди, голштинские принцы, которые встали!
Гудович чуть замялся, Петр повысил голос:
— Ступай и скажи!
Изобразить заинтересованность в содержимом тарелок не получалось, потому что стояли, гостям срочно пришлось разглядывать свои кубки.
Гудович шел словно на Голгофу, Петр понял, что он как-нибудь смягчит оскорбление. А потому поднялся и вдруг заорал на весь зал, срывая свой визгливый голос:
— Дура! Ты дура!..
Снова наступила звенящая тишина, кажется, даже пушки за окном перестали бить, только потрескивали свечи в больших роскошных канделябрах. Граф Строганов за спиной Екатерины прошептал:
— Ваше величество, если вы сдержитесь, то будете самой разумной в этом зале.
Она прекрасно понимала, что граф прав, но просто проглотить обиду, молча уткнувшись в свою тарелку, не могла тоже. И императрица нашла единственно верный выход, она обернулась к Строганову и чистым, нежным голосом спокойно попросила:
— Сергей Александрович, расскажи-ка что-то забавное, Его Величество скучать изволит… Ты много анекдотов знаешь…
Граф чуть поклонился и попросил Петра:
— Ваше Величество, позвольте поведать одну ныне известную в Париже историю…
Не дожидаясь новой выходки императора, с внутренним содроганием, которое, однако, не проявилось внешне, Строганов рассказал забавную историю о герцоге Макюрепуа, заснувшем от монотонного голоса версальского епископа на каком-то приеме. Когда герцога предложили разбудить, епископ посмеялся, мол, пусть спит, лучше помолчит он сам. В ответ Макюрепуа сладко почмокал губами и объявил:
— Если вы замолчите, то я спать уже не смогу…
Государыня улыбнулась:
— Очаровательно. Благодарю вас, граф.
Посмеяться решились немногие, но императрица по сравнению со своим ненормальным мужем оказалась на такой недосягаемой высоте, что Петр едва сдержался, чтобы не запустить в нее чем-нибудь через весь стол. Он вскочил:
— За здравие Его Величества короля Пруссии!
Все вскочили, дружно грянув «Виват!». Екатерина поднялась медленно и спокойно, так же спокойно подняла свой бокал и пригубила его.
Принц Георг Голштинский переводил взгляд с мужа на жену, которую было плоховато видно, но присутствие которой ощущалось совершенно явственно. Насколько же Фрикен выше Петера! Как она умеет держаться! За что этому недоумку такая жена?
Остальное время обеда прошло напряженно, но больше Петр к жене не приставал. Он напился, но не до потери сознания, а до того состояния, в котором был способен совершать особенные глупости, был просто в бешенстве. Голштинские дяди переглянулись меж собой, Георг понял, что должен опекать императора до тех пор, пока тот не придет в себя…
Так и случилось, стоило выйти из-за стола, как Петр начал свои угрозы:
— Умники! Думают, при мне можно говорить что угодно! Я их разгоню, всех этих умников! Барятинский!
Князь поспешил на зов императора. Георг осторожно попытался урезонить племянника:
— Петер, не думаю, что сейчас время разбираться…
Но император был настойчив:
— Барятинский, этого умника с его анекдотами вон в деревню! Пусть там… — Петр рассмеялся и громко икнул, махнул рукой, довольный собой, — …пусть там их свиньям рассказывает!
Император обернулся к крепко державшему его под руку Георгу:
— Русские… они все свиньи… Все! Даже моя жена!
Георг понял, что пора спасать ситуацию:
— Петер, но твоя жена немка…
— Врет! Она русская! Она любит все русское! Вот ее надо в Шлиссельбург к Иоанну Антоновичу! Барятинский!
Петр крутнулся в сторону генерал-адъютанта и едва не выскользнул из руки дяди. Георг все же сумел удержать пьяного государя, попытался отвлечь, зашептал на ухо по-немецки:
— Петер, разберемся с этими русскими завтра. Пойдем сейчас спать.
— Спать? Пойдем! Только сначала отправим в крепость эту шлюху! Бар-р-рятинский, императрицу арестовать и в крепость! Немедленно!
Князь замер, обомлев. Где это видано, чтобы государь государыню под арест отдавал, да еще и в таком виде?! Что делать? Не выполнять приказ нельзя, Петр все помнит, что приказывает, но и выполнять тоже никак, завтра небось проспится, и тогда вместо императрицы в Шлиссельбурге окажется сам Барятинский.
Георг сделал князю знак, чтобы подождал, снова зашептал Петру:
— Петер, не стоит этого делать… это опасно…
— Почему? — оторопело уставился на него Петр.
Не зная, что придумать, Георг сказал наугад:
— Русские правители никогда не отправляли своих жен в крепость. Даже Петр Великий. А ты его внук.
Император вдруг весело захохотал:
— А я буду первым!
Георг понял, что простыми уговорами не получится, и вдруг гаркнул, словно фельдфебель на плацу:
— Не сегодня!
Сработало, император по привычке попытался вытянуться во фронт, не получилось, ноги не держали, потеряв равновесие, он снова крутнулся в руке у дяди, но на сей раз Георг держал государя особенно крепко.
— Хорошо, после! Барятинский, сегодня императрицу не арестовывать! Но потом…
Он еще долго пытался объяснить, что он сотворит с опостылевшей супругой и ее выродком-сыном. Хорошо, что эту сцену не видел никто из посторонних, Георг успел утащить бушующего правителя подальше от чужих глаз. Барятинский отер лоб платком и чуть перевел дух. Жаркий все же выдался июнь в Петербурге…
Георг отправил к Екатерине слугу с просьбой не ложиться спать, пока он с ней не поговорит. Ждать пришлось долго, император уснул только под утро, все грозя и грозя своей супруге, он пытался убедить дядю, что с Екатериной нужно поступить «вот так!», при этом показывал сжатый кулак. Георг Голштинский ломал голову, как отвести беду от своей давнишней любви, он прекрасно видел, что жена Петра не виновата, но видел и то, что добром сие дело разрешить не удастся.
Глядя на пьяного императора, Георг соображал и другое. Екатерина слишком умна, чтобы не понимать, что ее ждет. Петра терпеть не могут многие русские, барон Гольц прав, в Петербурге наверняка зреет заговор против императора. И не может быть, чтобы об этом не знала Екатерина. А если знает, значит, поддерживает, нельзя же не поддерживать заговора против своего обидчика. Голштинец понял и то, что ему самому тоже стоит поддержать и заговор, и племянницу, чтобы немного позже не оказаться в числе тех, кого следом за Петром пнут коленом под зад.
Для этого Екатерина должна дать ему гарантии будущего благоволения. Уговаривая Петра ничего не предпринимать против супруги, Георг старался прежде всего для себя.
А у государыни в это время был Алехан Орлов, он пришел сразу, как только освободился с дежурства, был возбужден и зол на государя донельзя:
— Будь моя воля, я бы его прямо в зале придушил, да знаю, что убить не дадут и будет только хуже… Сколько его можно терпеть, Катя?
Договорить не успели, Шаргородская сообщила, что идет принц Георг.