В возрасте одиннадцати лет Софию отвезли в Эйтин, в герцогство Гольштейн, для знакомства с троюродным братом Карлом Ульрихом, подающим надежды мальчиком, который был наследником одновременно двух тронов, а потому и удостоился пристального внимания семьи Софии. Отец Карла Ульриха, кузен Иоганны Карл Фридрих, только что умер, и его сын унаследовал герцогский титул и право претендовать на шведский престол. А поскольку по своей покойной матери мальчик приходился внуком Петру Великому, не меньшие права он имел и на российский трон, на котором не очень прочно сидела его стареющая родственница, императрица Анна Ивановна, двоюродная сестра его матери.
Карл Ульрих был на год старше Софии. Бледный, худосочный, хрупкого телосложения мальчик, он мог, когда этого хотел, располагать к себе приятными манерами. Опекуном сироты стал дядя Софии, брат Иоганны Адольф. На инвеституру (церемонию формального возведения в сан герцога), собрались многие родственники, которые строили собственные планы, связанные с будущим мальчика. Наряду с тетушкой Анной и дядей Августом присутствовала и матриарх Гольштейнской фамилии, мать Иоганны Альбертина.
Софию привезли в Эйтин в надежде выяснить, каковы ее шансы на замужество. Карлу Ульриху в недалеком будущем предстояло, очевидно, сыграть определенную роль в европейской политике, а, стало быть, выбор жены был уже для него не за горами, причем жену следовало найти среди близких родственников, ту, с которой он уже был знаком и к которой не испытывал бы недоверия. Софии не приказывали прямо сделать все возможное, чтобы понравиться кузену, но все же ее дяди и тети вкупе с гофмейстером Карла Ульриха, шведом Брюммером, не скупились на намеки, что их помолвка была бы в интересах семьи.
Первое впечатление Софии от Карла Ульриха было благоприятным для него — недурен собой и обходителен. И еще она уже видела себя в мечтах королевой Швеции, и хотя он уделял куда больше внимания ее матери, а не ей самой, это девушку совершенно не беспокоило. Возможно, ей на память пришло предсказание монаха-ясновидца, и она подумала, что брак с этим бледным мальчиком явится его исполнением. Что же касается отношения Карла Ульриха к Софии, то оно было обусловлено очень простой причиной — он завидовал ее свободе.
Юный герцог был отчаянно несчастен. Окруженный льстецами, он задыхался под гнетом наставников и педагогов, которые не спускали с него глаз ни днем, ни ночью. Различные правила дворцовой жизни, требования этикета не давали ему и шага ступить самостоятельно. Карл Ульрих ощущал себя собачонкой на привязи, и в нем начинала зреть дикая злоба против всех, кого он считал своими мучителями. Вскоре навещавшие его родственники заметили, что под лоском безупречных манер скрывается вспыльчивый и своенравный характер.
Воспитание юного герцога со дня его рождения оставляло желать лучшего или, точнее сказать, было примером того, как не следует воспитывать ребенка. Мать у него умерла, когда ему было всего лишь два месяца, а его отец, тщедушный, болезненный человек, не передал сыну ничего, кроме титула и голштинского патриотизма. С младенчества мальчик находился в центре внимания придворных и дворцовой челяди. С одной стороны существовали досадные ограничения этикета, а с другой — ему старались угодить, в результате он не знал удержу в своих капризах, которые переходили иногда в припадки ярости. Он творил все, что ему заблагорассудится, и говорил все, что вздумается. Он был неглуп, но его поведение уже отличалось неисправимостью, и учителя ничему не могли его научить. Он ненавидел почти всех своих воспитателей, особенно за то, что они запрещали ему пить вино за обедом. И все же он пил слишком часто и слишком помногу. Иной раз не мог встать из-за стола без посторонней помощи.
Софии показалась, что он был привязан только к двоим из всего окружения. Это были его камердинеры — ливонец Крамер и неотесанный швед Ремберг, бывший солдат, с которым Карл Ульрих играл в военные игры.
Из Голштинии София вернулась с полным убеждением, что ее брак с герцогом дело, по всеобщему мнению, необходимое и почти решенное. Однако на примете были и другие столь же завидные женихи, например, умный и подававший немалые надежды брат короля Фридриха, принц Генрих, который также проявил интерес к Софии. В свои двенадцать-тринадцать лет она уже вполне созрела телесно и «была крупнее и более развитой, чем обычно бывают в этом возрасте», — отмечается в ее мемуарах, — а поэтому могла уже начать брачную жизнь.
В ее жизнь незаметно, бочком вкрался еще один далекий кузен — Вильгельм Сакс-Готский. Он был хром, но очень внимателен, всегда сидел рядом с ней в церкви, докучая своими разговорами, а потом вдруг объявил, что собирается жениться на ней. Однако Христиан Август отвел его притязания, предложив Вильгельму жениться на Анне, сестре Иоганны. Очевидно, Вильгельм не отличался привередливостью и охотно женился на тридцатилетней Анне, после чего оба супруга канули в безвестность, исчезнув с общественного небосклона.
Когда Софии исполнилось тринадцать лет, с Христианом Августом случился удар, парализовало левую сторону тела. Он все же оправился и смог вернуться к своим прежним обязанностям — управлению Штеттином и командованию гарнизоном. Удар напомнил ему о том, что он смертен, и заставил поволноваться Иоганну, которая опять забеременела. К тому же здоровье старшего сына внушало все больше опасений.
Вильгельм чах на газах. Не помогали никакие врачи, лекарства и ванны на водах. Он больной лежал в постели, а его убитая горем мать бодрствовала рядом. Вильгельм с самого своего рождения был для нее дорогим сокровищем, и все в семье знали это. Теперь он уходил в небытие. Когда он скончался, Иоганна была безутешна. Поддержать, ее в этом несчастье прибыли все родственники, включая даже престарелую Альбертину, но смерть сына оставила в ее сердце незаживающую рану.
Принц, правивший Ангальт-Цербстом, умер, и управление княжеством перешло по наследству в руки Христиана Августа и его брата Людвига. Фридрих (или Фриц) Христиан Август и второй сын Иоганны стали законными наследниками. Даже Софи досталась доля, поместье в Евере, на берегу Северного моря. Христиан Август вышел в отставку и переехал вместе с семьей в средневековый город Цербст, обнесенный стенами, с темными, извилистыми улочками, старинными узенькими домиками и очаровательным дворцом. Иоганна все еще скорбела по усопшему сыну, но теперь у нее было хоть какое-то утешение. Ее честолюбие было отчасти удовлетворено: у нее и Христиана Августа было свое миниатюрное государство, с крошечным княжеским двором, скромным доходом, своей гвардией и подданными, которые отвешивали почтительные поклоны, завидев карету с принцем и принцессой. Бог с ним, что Ангальт-Цербст был такой крохотный, что на быстром коне его можно было обскакать за день. Если подходить к этому без особых претензий, то он являлся суверенным государством, и в его пределах Иоганна была первой дамой.
Когда Софи исполнилось четырнадцать лет, семья совершила поездку в Евер, и там София повстречала женщину, запомнившуюся ей на всю жизнь.
В момент их встречи графине Бентинк было тридцать лет. Это была рослая, мужеподобная женщина с грубоватым лицом, простыми манерами и с кипучей, бьющей через край энергией. Она была умница, много знала, и казалось, что ей не было решительно никакого дела до светских правил. Числясь замужем за графом Бентинком, который пребывал в безвестности, она жила в поместье своей матери в обществе женщины, которая скорее всего была ее любовницей. У нее был трехлетний сын, отцом которого, как узнала София, был лакей.
Непосредственность графини, ее независимость от светских условностей, отклонение от природных законов — все это София находила неотразимым.
По-детски непринужденно графиня взяла Софи за руку и пустилась с ней отплясывать крестьянский танец. Они плясали так задорно и весело, что вокруг собралась толпа. Графиня отлично, как заправский кавалерист, держалась в седле. Софи еще не приходилось видеть, чтобы женщина галопировала таким образом, «словно курьер». Бентинк удалось убедить Христиана Августа разрешить Софи принять участие в верховых прогулках по землям поместья. «Она словно добавила мне живости, которой и так у меня было хоть отбавляй», — вспоминала София.
Общение с графиней придавало девочке бодрости, оно заставило ее немного по-иному взглянуть на жизнь. «С того момента, — вспоминала она много лет спустя, — верховая езда стала моим главным пристрастием и оставалась им долгое время». То, что родители, особенно Христиан Август, пришли в замешательство от этой стремительной и напористой графини, делало ее еще более привлекательной для Софии, и она, придумывая различные предлоги, по нескольку дней кряду гостила у своей взрослой подруги, каждый раз рискуя быть серьезно наказанной. Графиня показала ей свои хоромы. На одной стене висел портрет очень красивого мужчины. Графиня пояснила, что это ее муж.