– Борь, я знаю почти все, что ты мне скажешь… – начала Варя, нещадно теребя ручку сумочки, переброшенной через худенькое плечико.

– И опять ошибаешься, – перехватил Борька инициативу. – Я все это время знаешь чем занимался? – Он не стал ждать вопроса, сам на него ответил: – Вспоминал, как у нас с тобой все начиналось. Помнишь тот первый вечер, когда мы отмечали у меня победу над Клавой? Я тогда еще пошел тебя провожать. – Борька не отпускал Вариной руки, но она уже не пыталась ее отнять, и он подумал, что это хороший знак.

Хотя, может, она была настолько растеряна, что забыла о том, что их руки, как и прежде, сплетены.

– Да, помню.

Борька едва расслышал ее ответ, скорее прочел по губам.

– А помнишь, о чем мы с тобой тогда говорили? – с воодушевлением продолжил он.

Варя отлично помнила, о чем они говорили с Борей в тот вечер. Она могла бы повторить слово в слово всю их беседу, даже те интонации, с которыми он ей что-то говорил. Его жесты, улыбки, взгляды. Она помнила во всех подробностях каждое их свидание, но не хотела давать ему в руки такое сильное оружие против себя. Поэтому Варя сделала вид, что задумалась, вспоминая.

– Кажется, о том, кто что любит. – Ее лоб прорезали две глубокие морщинки.

Она уже немного пришла в себя после первого удивления, когда столкнулась с Борей в зале кинотеатра. Правда, ее мысли по-прежнему пребывали в хаотическом беспорядке, а сердце бешено стучало, и под ложечкой что-то ныло. Должно быть, предчувствие, что сегодня, сейчас между ними все решится. И это решение должна будет принять она. Выбор был прост, нужно было всего лишь поставить в нужном месте запятую: «Казнить, нельзя помиловать. Казнить нельзя, помиловать!»

– Да, еще мы говорили о литературе, – добавила Варя.

– Точно. – Борины губы, до этого напряженно сжатые, вдруг расслабленно улыбнулись. – Мы говорили об одном писателе, кажется, у него была распространенная среди америкосов фамилия – Джонсон.

– Адам Джексон, – поправила Варя. – Он вывел десять собственных законов о счастье, о любви, о здоровье, об удаче.

Боря прищурился и задал каверзный вопрос:

– А ты, случайно, не помнишь седьмой закон счастья?

– Ну, сейчас вряд ли вспомню именно седьмой, – честно призналась Варя.

С того времени столько воды утекло, она столько книг прочитала. К тому же совсем недавно она увлеклась женским архетипом в мифах и сказаниях и читала книги исключительно по этой тематике.

– Зато я помню. Он называл седьмой закон открытием к истинному счастью. В нем говорится, что ошибки и неудачи представляют собой уроки жизни и что, прощая других, ты прощаешь себя. – Боря перевел дух и продолжил: – Наверное, мне был нужен именно такой урок, чтобы разобраться в самом себе. Я понял, что нельзя начинать что-то новое, пока прошлое не отпускает тебя. Теперь я с этим покончил. Поверь, это не пустые слова. Варь, прости меня. Прости в последний раз. Я знаю, моему поступку нет оправдания, но если у меня есть хотя бы один шанс, пожалуйста, скажи мне об этом.

Варя уже знала, что ответит Боре. Как ни банально это звучит, но этот ответ подсказывало ей сердце. И еще она поняла, что пыталась вспомнить все эти дни. Этот самый закон ученого мужа: прощая других, ты прощаешь себя. Но разве не об этом же говорила ей мама: «Любящие люди остаются вместе не потому, что сумели забыть, а потому, что сумели простить»?

Варя подняла голову, посмотрела прямо в глаза Боре, напряженно ждущему ее ответа, и сказала четко и звонко:

– Да, Борь, я даю тебе этот шанс.

А на следующий день Варя с Борей встретились с Дашей и Сережкой около входа в зоопарк. Белый по-свойски подмигнул парочке.

– Ну что, счастливые деньки вернулись?

– Да. Прощать приятно. – Варя прижалась к Бориному плечу, он наклонил голову, и как-то так получилось, что их губы встретились.

– Эй, влюбленные, когда закончите миловаться, вспомните, что по расписанию у нас зоопарк! – насмешливо напомнила Даша, беря Сережку под руку.

* * *

А в это самое время Юля Туполева возвращалась домой из «Библио-Глобуса». В руке у нее была полиэтиленовая сумка. В ней лежал объемистый научный трактат: «Как стать счастливой», изложенный в популярной форме. Юлька была преисполнена желанием проштудировать его от корки до корки и запастись счастьем на всю оставшуюся жизнь. Последний год в этом смысле что-то ее не слишком баловал. И тут из подворотни вынырнул Ежов Колька. «Ну вот, только о нем подумаешь, он тут как тут», – поморщилась Юлька, надвинув на самый нос козырек джинсовой бейсболки, и резво зашагала к дому.

– Юль, удели мне мгновение, – заканючил Колька, догоняя.

– Время пошло.

– Круто задвинула.

– А ты как хотел?

Юля упорно шла к цели, Колька не отставал.

– Юльк, ну брось мне кость. Скажи, что ты хоть немного скучаешь по мне.

– Как я могу по тебе скучать, если ты мне прохода целый год не даешь.

– Вот видишь, целый год! – воодушевился Колька. – Это о чем говорит? О том, что, кроме тебя, мне никто не нужен. Ну, оступился один раз. Ну, с кем не бывает? Ну, можно же простить, поверить…

– Знаешь, что я тебе на это скажу?

– Что?

– Верю, верю всякому зверю, а тебе, ежу, погожу! – скептически бросила Юлька через плечо и захлопнула перед Колькиным носом дверь подъезда.

Колька остался стоять с опущенной головой и разбитым сердцем. Раньше Юлька называла его «Коленька, ненаглядный, милый, хороший, дорогой»… А теперь? «Ежу – погожу»… Обидно было слышать такое. Справедливо, но чертовски обидно. И как теперь с этим бороться, непонятно. Но одно Колька знал наверняка: без Юльки ему не жить.

Впрочем, это уже совсем другая история…