«Кажется, я распугаю всех соседей!» — вдруг спохватился он и, засмеявшись, стал распаковывать свою сумку, чтобы идти бриться и умываться.
Больница на комбинате была обычная, типовая, построенная еще в семидесятых годах, но какой отгрохали по соседству кардиологический корпус! Это была мечта, воплощенная в жизнь.
Прекрасное четырехэтажное здание с просторными холлами и коридорами, палатами на двоих, шикарными операционными и комнатами функциональной диагностики. Бассейн, тренажерный зал, сауна и даже медицинская библиотека — это была не только больница. Это был очаг медицинской культуры. Когда Ашот это увидел, он лишился дара речи.
— А как же говорят, что на местах маленькие больницы дышат на ладан… — начал он.
— Не волнуйся, тебе это вредно, — успокоил его главный врач. — Съездим с тобой в район, там посмотришь. Конечно, дышат на ладан. Конечно, загибаются, конечно, врачи там получают нищенскую зарплату. И это тема отдельного разговора. А наш Кардиологический центр не только дышит, а процветает, потому что деньги получает из других источников. Но лечим мы людей со всей области. Да еще и из соседних иногда принимаем. За деньги. Я тебе потом об этом расскажу. Ты посмотри вот аппаратуру, нравится?
— Не может не нравиться, — развел руками Ашот.
— Ну, лучше, чем в твоей Америке?
Ашот только засмеялся. Но про себя он не мог не отметить, поскольку мыслил уже по-другому, что самораздвижных дверей, хотя бы в операционных блоках, у нас все-таки нет. И наверное, не из-за денег. Просто мы еще никак не можем догнать, что с помощью фотоэлемента двери открывать удобнее, чем пинать их ногами, вывозя каталки с больными.
Он про себя решил, что, когда здесь закрепится, вопрос о дверях поставит на обсуждение.
На кухне было прохладно. «Надо заклеить окна, — подумал Ашот, но, посмотрев внимательнее, увидел, что это стеклопакеты. — Значит, просто надо что-нибудь приготовить! — решил он и собрался выйти на улицу. — Узнать бы, где магазин? Соседей беспокоить неудобно…»
Больничная «газелька» с щенячьим визгом лихо подкатила к его крыльцу. Из нее выпрыгнули шофер и главный врач. Оба были в одинаковых толстых свитерах, куртках и огромных меховых шапках из какого-то красивого рыжего меха. Ашот мельком заметил, что все жители обоих полов ходили здесь в больших меховых шапках.
«Ух ты! На градуснике-то минус двадцать восемь!» — взглянул Ашот. Тем временем из задних дверей «Газели» извлекались больничная белая функциональная кровать еще в фабричной упаковке, такой же стол, четыре стула и два белых шкафчика — один будто для хранения медикаментов, другой платяной. Ашот выскочил на улицу.
— Давай-давай, заноси! — скомандовал ему командирским голосом главный врач. — Меблируем тебя!
И Ашот быстро и радостно включился в работу. Тут выскочил и сосед в таких же шапке и свитере, как остальные. За ним показалась жена — хорошенькая, невысокая, черноволосая, с застенчивой и милой улыбкой.
— Я всего лишь педиатр, — сказала она Ашоту, — не то что вы с мужем — героические личности! — И быстро исчезла на своей половине.
В пять минут вещи были занесены, расставлены, распакованы. Последним из машины был извлечен шикарный полосатый матрас.
— Пользуйся, дорогой! Пока больничной мебелью, потом свою прикупишь! — сказал Валерий Николаевич.
Сосед принес небольшой переносной телевизор.
— У нас еще один есть! — пояснил он.
Соседка притащила чашки, ложки и сверток материи.
— Запасные шторки на кухню, — сказала она. — Если понравятся, так и держите у себя!
Тут серьезного вида парнишка лет десяти появился в дверях с расписным цветочным горшком с каким-то необыкновенно зеленым растением.
— Мама сказала принести! — солидно промолвил он.
У Ашота засвербило в носу, и ужасно захотелось моргать.
— Спасибо вам всем! — еле смог выговорить он и вдруг словно вспомнил что-то. — Ах я дурак! А у меня ведь вот что есть! — сказал Ашот, полез в карман и достал смятый комок. — Ведь мне на память это обезьянье дерево в Москве дали! А я его, наверное, загубил! — Он стал с сокрушенным видом развертывать салфетку.
— Ничего, отойдет! — ласково сказала ему женщина, взяла из его рук зеленый комок и, расправив листочки, поставила на подоконник в баночку из-под майонеза. — Меняйте воду один раз в три дня. Даст корешки, потом пересадим!
И от ее слов повеяло на Ашота такой чистотой, простотой и любовью, что он улыбнулся с блаженным видом им всем — и соседу с соседкой, и их сыну, и главному врачу, своему спасителю, и всему миру! «Какие люди у нас живут! — подумал он. — Какие люди!» — Новый год будем все вместе встречать в больнице! — сказал главный врач. — Начало в девять часов. Что-то на манер «Голубого огонька» или «Карнавальной ночи». Какой бы тебе костюм подобрать?
— А дядя Ашот на Пушкина похож, ему не надо костюм надевать, только шляпу трубой сделать, и все, — застенчиво сказала девочка лет семи в красном клетчатом платье, выглядывающем из-под кроличьей шубки. Она, оказывается, уже давно пришла вместе с братом и стояла все это время в коридоре, стесняясь войти.
— Таня! — позвала ее мать.
От такого привычного с детства и такого родного сравнения с Пушкиным сердце Ашота окатило горячей волной любви ко всем присутствующим в этой комнате, к этой маленькой девочке в кроличьей шубе, к этому миру, веселящемуся за окном, к Новому году, который обязательно наступит через несколько часов, что Ашот не выдержал. Он вышел в коридор, присел перед этой крохой на колени и прижал к своим губам обе ее маленькие ручки.
— Честное слово, он плакал! Только ты никому не говори! — делилась вечером наблюдениями маленькая Таня с братом-третьеклассником.
— Плакал — значит, слюнтяй! Вот наш папа никогда не ревет! — глубокомысленно заявил тот.
— Ну, может, кровообращение лягушки ты и выучил, а в остальном ты полное дерьмо! — сказал следователь, заканчивая последний в этом году допрос Саши Дорна. — Подпишись вот здесь!
— С наступающим вас! — угодливо сказал ему Саша, ставя на бумаге свою закорючку.
— Давай иди! — Следователь долго смотрел еще на дверь, что закрылась за парнем.
Дело разваливалось на корню, доказать, что девочке сделал укол этот парень, помешал адвокат. Экспертиза тоже мало что дала. Беременная медсестра куда-то исчезла.
— Эх, грехи наши тяжкие! — пробормотал следователь и подумал, что хорошо бы отвалить домой, но дел еще невпроворот.
А Владик Дорн, поджидавший брата в машине возле милиции, от души радовался происходящему, хотя дела его шли неблестяще.
Разродившаяся, как он узнал, в тот самый злосчастный вечер Райка все-таки зачем-то пошла к его жене, причем сделала это, как он подозревал, просто со зла, ибо никакой логики в ее действиях он не видел. Ребенка кто-то уже усыновил, правда, денег Райка не получила и, испугавшись следствия, куда-то сбежала. Сведений об усыновлении, конечно, никаких не давали, но Дорна это и не интересовало теперь. «Ну, будто один разок сдал сперму в банк данных, и все! — утешал он себя. — А уж кто там родился — не наше дело!»
Гораздо хуже оказалось то, что после разговора с Райкой Алла выставила его из дома. Причем без всякого скандала, просто собрала чемодан. Никакие уговоры не помогли, она не открывала дверь. Мышка тоже куда-то исчезла, а с ее исчезновением Дорн лишился работы. Поход к главному врачу ничего не дал, и теперь Владик находился в поиске.
«Но работу я найду! Только бы со следствием все обошлось, — думал он, — а уж потом мы с Сашкой не пропадем. Лично буду его учебу контролировать!»
Жили они теперь вдвоем, переменив квартиру. Когда квартирная хозяйка Саши Дорна увидела встроенный в стену кладовки аквариум, она, возмутившись, выругалась: «Чтоб у вас руки поотсыхали, козлы!»
А красивых рыбок и варана Кешу она снесла своему знакомому в зоомагазин.
Дэвид Ризкин деловито держал двумя лапками кусок сыра и быстро обгрызал его со всех сторон. Тина устанавливала в свою знаменитую вазу с петухами найденную во дворе еловую ветку — кто-то, наверное, обрезал елку, прежде чем установить в комнате, — и соображала, чем бы ее украсить. Выходить из дому за игрушками было неохота. Буран на улице усилился, да и оставлять в одиночестве мистера Ризкина не хотелось.
«Вдруг он подумает, что я его бросила? — размышляла Тина. — Хоть он и маленький, а ведь живое существо. Много чего на свете боится!»
Квартира ее сияла чистотой. Правда, для того, чтобы ее навести, Тине пришлось мыть полы, стоя на коленях, но…