— С этой сукой я хочу еще разобраться, — с ненавистью сказал Хам. — Оставим ее напоследок, а пока повеселим душу блеском драгоценностей. Интересно, сколько за них дадут? Может, лучше продать их в Париже — там-то народ побогаче будет, чем в Марселе?
— Неплохая мыслишка, Черный! — подхватил Лопух. — В Париже мы не только побольше деньжат выручим, но еще и развлечемся как следует! А то мне эти марсельские портовые шлюхи уже порядком надоели, хочется чего-нибудь нового.
— Если бы эта маленькая тварь не ломалась, строя из себя недотрогу, у нас с тобой, Рыжий, еще в пути могло быть кое-что новенькое, — мрачно заметил Хамит. — Из-за этой суки на моем тюфяке скоро дырка появится — так бабу хочу, просто сил нет. Трудно ей было ноги раздвинуть, что ли? Отказала двум самым стоящим мужикам на всем побережье, от которых марсельские шлюхи так и пищат! Пусть теперь подыхает!
— Не боись, скоро подохнет! — весело ответил Пьер. — Осталось потерпеть пару деньков, и мы с тобой загудим на всю катушку. Хам, меня другое тревожит. Ты точно уверен, что Морской дьявол отдал этим придуркам коробку с драгоценностями? У толстяка на его жакете столько карманов, что не разберешь сразу, где искать.
Моряк склонился над Султаном, который в это самое мгновение отчаянно соображал, как выпутаться из очередной опасности. Закричать и позвать на помощь Люрука? Но услышит ли его крик напившийся вдрызг капитан? А что с ними будет потом, когда они прибудут в Марсель? Если, конечно, прибудут… Может, собраться с силами и сделать с этими двумя негодяями то, что они собирались сделать с ним и Принцессой, — выбросить за борт судна? Но одолеет ли он один двух здоровяков?
— Вот те крест! — перекрестился Хамит, давным-давно принявший другую веру, а по большому счету не веривший ни в кого и ни во что. — Толстяк на моих глазах взял коробку из рук Морского дьявола и спрятал в один из своих карманов. Ты, Рыжий, покарауль пока, а я немного развлекусь со спящей красоткой. До рассвета далеко… Может, и ты еще успеешь попробовать эту сладкую сучку, чего ж добру попусту-то пропадать? Главное — успеть вовремя следы замести, а то Морской дьявол живо подвесит нас с тобой на мачту. У него насчет девицы свои планы. Не понимает, козел, что нельзя на борт бабу брать, да еще такую смазливую, когда вокруг столько голодных мужиков. Ну, теперь пусть пеняет на себя. Надо было сразу пустить ее по кругу, чтоб все было честь по чести и без всяких обид, а то ни себе, ни людям. Пусть поломает голову старый хрыч, куда его пассажиры делись. Девица-то со странностями: от голода почти умирала, а переспать все равно отказывалась, — так почему бы ей еще чего-нибудь не учудить, к примеру, в море синее не спрыгнуть? Мало ли что могло прийти в ее больную голову! Но хороша тварь, слов нет! И как только Люрук заманил ее на наше судно?! Впрочем, на то он и Морской дьявол, чтоб все уметь! Вот только девицу из своих загребущих рук упустил… Как ни крути, а получается, что она должна была достаться именно мне. Сейчас я эту сучку выдеру так, что чертям в аду тошно станет.
Услышав последние слова, Султан больше не мог притворяться спящим — он проворно вскочил на ноги и изо всех боднул головой в живот подлого развратника. Не ожидавший нападения Хам ударился о борт корабля, но, к великому сожалению отважного хоршика, не свалился в воду, а мягко соскользнул на палубу, изумленно вращая черными глазами. Еще не осознав толком, что произошло, турок попытался встать на ноги, но в этот момент на него упал Лопух, придавив товарища своей далеко не маленькой тушей. Султан, точно помнивший, что он и пальцем не тронул Пьера, удивленно оглянулся по сторонам, а уже в следующее мгновение сам свалился под давлением неведомой сокрушительной силы. Перед глазами все поплыло. Где-то раздался треск дерева и послышались отчаянные крики проснувшихся моряков, которые вдруг разом протрезвели. Ледяная вода, взявшаяся неведомо откуда, залила палубу. В один момент все смешалось, и стало не разобрать, где небо, а где море, — внезапно поднявшийся сильный ветер нещадно хлестал по лицу, заглушая вопли о помощи тонущих людей. Еще несколько мгновений «Марсель», накренившийся на левый бок, пытался удержаться на плаву, но очередной порыв шквального ветра лишил его этой маленькой надежды, — и старое разбитое судно, безжалостно накрываемое волнами, быстро пошло ко дну.
…Почувствовав на губах упоительный вкус головокружительного поцелуя, Эльнара открыла глаза. Она не знала, наступил ли уже день или только зачинается утро. Высоко над горизонтом сияло золотое солнце, а прямо над ней склонился незнакомый мужчина. Его худощавое лицо обрамляли длинные каштановые волосы, глубокий взгляд серых глаз выражал такое тепло, такую ласку, что, наверное, был способен даже растопить лед. Незнакомец излучал невероятную силу и мужество, которым от сотворения мира покорялись женские сердца. Лицо этого человека было незнакомо Эли, но вместе с тем оно было бесконечно — до боли! — родным… У Эльнары закружилась голова, и она вновь потеряла сознание.
День клонился к вечеру, когда девушка очнулась вновь. Поначалу память не баловала ее хоть сколько-нибудь значимыми воспоминаниями, и некоторое время она просто лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь удивительным ощущением полного и безмятежного счастья. Так хорошо ей было, пожалуй, только в раннем детстве, когда Эли жила вдвоем с отцом вдвоем в маленьком уютном светлом домике — зимой здесь было тепло, а летом царила приятная прохлада. Маленькой девочкой Эльнара любила убегать на чудесную зеленую полянку рядом с домом, где с детской беззаботностью бегала, играла, радовалась солнцу и цветам, а нередко и засыпала прямо на мягкой траве — тогда, проснувшись, чувствовала себя самой счастливой на земле, как в эти чудные мгновения…
С некоторой неохотой Эли открыла глаза и увидела своего доброго друга Султана. Она улыбнулась ему и огляделась по сторонам: вокруг была земля, усеянная мелкой галькой, а неподалеку виднелся сосновый бор. Вечерело, воздух был свеж и прохладен. Местность показалась Эли незнакомой. Чувствуя разбитость во всем теле и легкое головокружение, она вновь прикрыла глаза и попыталась восстановить в памяти события последних дней. В это мгновение рядом раздался взволнованный голос Султана:
— С тобой все в порядке, Принцесса? Может быть, тебе плохо, скажи хоть слово?
Эльнара разлепила густые ресницы и увидела перед собой круглое лицо приятеля. Обычно оно бывало добродушным и беззаботным, но сейчас выглядело серьезно озабоченным. В памяти вдруг вспыхнуло воспоминание о незнакомце, его строгих мужественных чертах с пронзительными серыми глазами, волевым подбородком и четко очерченными темно-розовыми губами. Эли до сих пор ощущала на губах сладкий след упоительного поцелуя, и при мысли о нем голова закружилась еще сильнее, а по телу пробежала легкая судорога. Девушка резко поднялась, но вдруг снова откинулась назад из-за внезапно накатившего приступа слабости. Чуть слышно она спросила:
— Где Он?
— О ком ты говоришь, Принцесса? — удивился друг. — Здесь, кроме нас с тобой, слава Аллаху, никого больше нет. Все остальные, надеюсь, давно уж успокоились на дне морском — туда им и дорога! Теперь можешь ничего не бояться — эти нелюди все как один сдохли.
— А где же Он? Что с Ним? — лицо девушки приобрело бледный восковый цвет.
— Да не было здесь больше никого, Принцесса, — растерялся толстяк. — Я уж полдня как на ногах, но никого тут не видел. Наверное, тебе в беспамятстве что-то пригрезилось.
— Нет же, Султан, как ты не понимаешь? Я видела Его, видела! — Эли чуть не плакала.
— Принцесса, а с тобой точно все в порядке? — забеспокоился приятель. — Уверяю тебя, родная, мы одни на этом берегу.
— Но тогда куда же Он делся? Почему ушел, оставив меня? Разве ж Он не догадался, что я люблю Его?
— Тебе нужно полежать, отдохнуть, прийти в себя, моя маленькая девочка, — затараторил не на шутку перепуганный Султан. — Я сейчас разожгу костер, ты согреешься, немного перекусишь того, что Аллах послал нам, и все будет хорошо. Только бы, родная, у тебя не началась лихорадка. Где ж я тут лекаря-то возьму? Умоляю, Принцесса, постарайся успокоиться.
— Как я могу успокоиться, если Его нет рядом со мной? Появился, словно солнце между туч, и исчез, оставив в моем бедном сердце тоску и печаль. Наверное, Он не любит меня, — Эли расплакалась. — Но ведь я люблю Его!
— Да кого ж ты любишь, Принцесса? Я никак не могу взять в толк, о ком ты говоришь, родная?