Шарлотта Бронте - Эмма

— Тогда у нее будет двойное имя: Арминель-Эллен или Арминель-Элинор. Какое, по-вашему, лучше?

Он решил в пользу Элинор — что, как я с благодарностью отметила про себя, все же больше отличалось от его собственного прозвания — и тут же предпринял попытку иным способом выведать желаемое:

— Кстати, — сказал он как бы невзначай, — помнится, в мое время разрешали брать с собой в школу сундучок с игрушками. Свой я набивал всякой всячиной, которая, как я думал, может мне пригодиться, от печенья до рогатки. Но может статься, в наши дни юные барышни не берут в школу свои сундучки?

Она воскликнула, задыхаясь от переполнявшей ее обиды:

— У Дианы, у Мери, у Джесси — у всех были сундучки.

— А у тебя?

Она смешалась, уклоняясь от ответа, явно опечаленная.

— Навряд ли мисс Уилкокс, — продолжал мистер Эллин, не отрывая от нее взгляда, — оставит у себя твой сундучок. Что ей с ним делать? Какой старьевщик купит игрушки маленькой девочки?

(Мисс Уилкокс уже сообщила ему, что отослала в «Серебряный лог» старые вещи Дианы Грин, а дорогие туалеты и украшения богатой наследницы оставила у себя, чтобы продать, как только можно будет по закону.)

— Н-не знаю, — пролепетала Матильда, заикаясь.

— Может быть, — предположил он, — она отошлет сундучок мне, а я верну тебе.

Глаза Матильды наполнились слезами:

— Его нет у мисс Уилкокс и никогда не было. Он велел мне оставить его в…

Тут она зарыдала, вспомнив давнее горе.

— Дома?

— Нет, в… — вновь последовали пауза и замешательство. Затем, смахнув слезы, она сказала, явно нарушая наложенный на нее запрет:

— …в гостинице, где мы останавливались по дороге в школу. Он сказал, потому что карета переполнена. Но он же не тяжелый — такой малюсенький сундучок.

Невозможно было судить, была ли то истинная причина, или же сундучок оставили потому, что он мог служить разгадкой к личности девочки. Мистер Эллин продолжал выспрашивать:

— А как называлась гостиница, ты не помнишь?

Она, несомненно, помнила. Мы видели, как мучительно ей хотелось признаться нам, но страх вкупе с осторожностью удерживали ее от дальнейших слов. Да и что толку было мучить ребенка, ведь хозяин гостиницы, несомненно, продал или вышвырнул на свалку вещи, оставленные случайным постояльцем?

Она, должно быть, понимала, какая судьба постигла ее сокровища, ибо отвернулась и устремила отрешенный взор на пунцово-золотые огненные замки и горы в камине, всей своей позой выражая покорность судьбе. Мы с мистером Эллином поговорили несколько минут о том о сем, и он откланялся.

Короткий зимний вечер подходил к концу. Матильда послушно поднялась в ответ на мое предложение лечь пораньше и вскоре улеглась в маленькую беленькую кроватку, где я оставила ее не без тайного опасения, что ночью малышка сбежит. Но куда было деваться бездомной, едва оперившейся пичужке вроде нее?

Этого можно было не опасаться. Когда я позже заглянула к ней в спальню, на щеках у нее еще не высохли слезы, но она мирно дышала во сне. Элинор-Арминель, укутанная в мою вязаную косынку, чтобы не зябнуть в легкой сорочке, была водружена на стул, придвинутый вплотную к кровати.

Элиза с нетерпением ожидала минуты, когда ей, наконец, отдадут в переделку платье мисс Фицгиббон. Благодаря ее тайному искусству Матильда на следующее утро вышла к завтраку одетая как с иголочки. Я тогда подумала и думаю так и поныне, что то был жизненно важный шаг, вернувший девочке чувство самоуважения, — правда, не приблизивший нас к разгадке того, кто она такая.

После завтрака она, по моей просьбе, помогла мне разложить рождественские подарки для бедных и стариков, живших по соседству, и я ушла их раздавать, а она радостно взялась за шитье раскроенной мною нижней юбки для Элинор. Вернувшись два часа спустя, я услышала чей-то грозный голос у себя в гостиной. Огорченная Джейн доложила мне, что мисс Уилкокс «ворвалась в дом» — как она выразилась, требуя, чтобы ей дали возможность поговорить с мисс Фицгиббон.

В гостиной мисс Уилкокс коршуном налетала на перепуганную девочку. В руке директриса держала роскошный золотой браслет-змейку — вещь дорогую, но почему-то неприятную, — с рубиновыми бусинами вместо глаз.

— Теперь, — гремела она, — тебе не отвертеться, тебе больше не помогут вранье и угрюмое молчание. На этом браслете выгравировано твое имя, и ты нарочно засунула его в потайной ящик своей шкатулки для драгоценностей. Ты Эмма, Эмма, Эмма! Не отпирайся! Но как дальше? Как твоя фамилия? Где ты живешь? Говори! Иначе я позову констебля!

Девочка закричала в панике:

— Мистер Эллин, мистер Эллин, где вы?

— Не выйдет! — грубо парировала допрашивавшая. — Его тут нет, и он тебя не защитит! Он далеко и не услышит твоего нытья. Отвечай сейчас же…

— Что это значит? — возмутилась я. — Мисс Уилкокс, прошу вас держаться в рамках. Я не позволю вам так вести себя в моем доме.

Она развернулась ко мне всем корпусом.

— Взгляните! — закричала она, протягивая мне браслет-змейку. — Она его хитро припрятала, но я все равно нашла, там выгравировано ее имя — Эмма. Я настаиваю, чтобы мне сказали правду, будь то в вашем доме или за его стенами. Ну же, Эмма, открывай рот и говори!

— Я не Эмма! — запротестовала девочка, задыхаясь. — Не Эмма, не Эмма, не Эмма! — Она ломала руки, всхлипывала и заходилась плачем. Как всегда неумолимая, мисс Уилкокс высилась над ней, подобно башне. Еле сдерживаясь, чтобы не схватить непрошеную гостью за плечи и не вытолкать вон из комнаты, я только притянула Матильду к себе и прижала покрепче, тщетно пытаясь прервать пронзительный поток звуков, рвущихся из уст ее бывшей наставницы.

Как и я, девочка была не в состоянии остановить его, и, не видя иного способа избавиться от своей мучительницы, крикнула, отчасти поддавшись:

— Я не Эмма! Я Мартина…

И замолчала — в ужасе и отчаянии. Больше она не произнесла ни звука; думаю, никакой силой на свете нельзя было вырвать у нее ее фамилию. Я чувствовала, как дрожит и сотрясается все ее тельце, и с решимостью, на которую прежде не считала себя способной, попросила мисс Уилкокс немедленно покинуть мой дом. Директриса промаршировала к двери, сжимая браслет и побелев от гнева, — ведь ей воспрепятствовали в минуту, когда победа, как она полагала, почти была у нее в руках.

Я опустилась на диван, обняла малышку и постаралась успокоить, как умела. Когда ее возбуждение немного улеглось, я тихонько вышла из комнаты, чтобы написать записку мистеру Эллину и сообщить о случившемся. Он появился, едва только вернулся домой.

— Ну, — сказал он весело, — значит, тут разыгралась страшная буря в стакане воды, а? Так тебя зовут Мартина? Не бойся, ни миссис Чалфонт, ни я не намереваемся спрашивать твою фамилию. Лучше я скажу про другое: нам с миссис Чалфонт имя Мартина нравится не в пример больше, чем Матильда. И я позволю себе предположить, что дома тебя обычно называли Тиной. А впрочем, если и нет, неважно, ибо я собираюсь впредь называть тебя так. Тут он обернулся ко мне:

— Миссис Чалфонт, не сомневаюсь, вы не из тех несносных людей, что не одобряют уменьшительные и ласкательные имена и обращения. У меня была тетушка, которая никогда не называла меня «Вилли», когда я был маленьким, а только «Уильям», и у нее это получалось: «У-иль-и-ум» — и ужасно мне не нравилось. Ну что, детка, ты не против, если я буду называть тебя Тиной?

Она подняла на него взор. Ее заплаканные глазки сияли:

— Мне нравится имя Тина.

— И ты не будешь плакать из-за твоего браслета-змейки?

Высоко подняв голову, девчушка ответила с достоинством:

— Я не из-за него плакала. Терпеть не могу эту гадость. И убрала я его потому, что видеть не могла, — я вовсе не собиралась его прятать от мисс Уилкокс.

— Вот это приятно слышать. Постарайся поскорей забыть случившееся. Если мысли об этом все же будут докучать тебе, попробуй вспомнить, что мисс Уилкокс сейчас отчаянно нуждается в деньгах. Ей нужно платить жалование, оплачивать услуги разных людей, а кроме того, еще всякие сборы и налоги. Я думаю, ты в жизни еще не раз увидишь, какими сердитыми становятся взрослые из-за денег.

Тина вынула из кармана платья небольшой кошелечек:

— Тут у меня шесть шиллингов. Раньше было больше, но все сестры Уилкокс по очереди праздновали свои дни рождения, и нужно было делать им подарки от учениц. Диана сказала, что я самая богатая и должна дать больше всех. Шесть шиллингов ей пригодятся, чтобы уплатить по счетам?