Мишель Зевако - Эпопея любви

— Дядюшка, я помогу вам найти их!

— Ты! — взревел Жиль. — Жалкий негодяй! Ты же хотел обокрасть меня! Я тебе покажу, как воровать и предавать! Одевайся!

Жилло покорно оделся. Дядя вцепился ему в шею длинными, словно железными, пальцами, выволок племянника из кабинета, аккуратно запер за собой дверь и потащил его на первый этаж.

— Пощадите! — взмолился Жилло.

Жиль отпустил племянника, вытащил стальной кинжал и пригрозил:

— Дернешься — зарежу! И не пытайся сбежать!

Эта угроза несколько успокоила Жилло. Если зарезать его обещают только в случае побега, значит, он пока не приговорен к смерти.

— Иди вперед! — приказал дядюшка, сжимая в руке кинжал.

Подталкиваемый Жилем, Жилло дошел до сарая в саду.

— Возьми это бревно!

Жилло взвалил на плечи довольно длинное, заостренное с одного конца бревно.

— Еще бери веревку и лопату! — велел дядя. Племянник захватил и это. Нагрузив Жилло орудиями для пыток, безжалостный старик погнал его в буфетную, а оттуда — в коридор, ведущий к погребу. В буфетной Жилло приказали взять нож и факел.

Жиль толкнул племянника в погреб и, когда они спустились вниз, сказал:

— Копай здесь!

Жилло, потерявший от ужаса человеческий облик, тупо принялся копать. Потом, по указаниям Жиля, он загнал столб в землю и прикопал его. Дядя убедился, что бревно ушло глубоко, схватил Жилло и прикрутил его к столбу, так что несчастный не мог ни рукой, ни ногой пошевельнуть.

Лакей и не пытался сопротивляться: он уже не мог бороться за жизнь.

— Что вы хотите сделать, дядюшка? — лишь прошептал он.

— Сейчас узнаешь!

Жиль уселся на полено и принялся затачивать нож, прихваченный в кухне. Увидев эти зловещие приготовления, Жилло жалобно застонал.

Вот в эту минуту и появился в погребе маршал де Данвиль.

— А ну, перестань визжать как свинья под ножом! — зарычал дядя на племянника. — Если не заткнешься — убью!

Жилло тотчас же замолк.

«Значит, он меня убивать не хочет. Но что же он собирается сделать?» — подумал лакей.

— Так вот, — заговорил Жиль. — Я тебя буду судить по совести. Стало быть, проявлю снисхождение, если ты его заслуживаешь. Отвечай мне как на духу.

— Конечно, дядюшка! Обещаю!

Жилло с беспокойством поглядывал на нож, а старик продолжал.

— Значит, ты проследил за каретой и узнал, куда монсеньер увез пленниц?

— Да, дядюшка.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Кажется, господин д'Аспремон меня заметил, но, по-моему, не узнал…

— А зачем ты потащился за каретой?

— Просто так, посмотреть хотел…

— Вот и увидел то, что не положено…

— Ах, дядюшка, я так раскаиваюсь!

— А какой черт толкнул тебя на то, чтобы рассказать об этих дамах Пардальянам?

— Не черт, а страх… я боялся за свои уши!

— Жалкий трус! Уши хотел спасти! А я ведь был готов пожертвовать всем своим состоянием, хотя для меня с деньгами расстаться — страшнее смерти. Да знаешь ли ты, какую беду накликал на нашего дорогого хозяина?

— Пощадите! Простите!

— А что со мной теперь будет? Как я посмотрю в глаза монсеньеру?

Старый Жиль сокрушался вполне искренне. Он обхватил голову руками и мучился вопросом: что страшней — смерть или гнев маршала. Однако интендант сообразил, что есть свидетель его героического поведения — Жилло; значит, Жилло надо сберечь.

— Слушай же! — заговорил старик. — Я сохраню тебе жизнь, а монсеньер поступит с тобой, как захочет. Но я должен наказать тебя за трусость и предательство; ты обесчестил нашу семью… Не говорю уже о пропавших деньгах…

— Не я это! Не я! — завопил Жилло.

— Не говорю уже о том, — продолжал невозмутимый интендант, — что ты попытался ограбить меня. Лучше бы ты меня кинжалом пронзил, а к деньгам не притрагивался… Но я прощаю тебе это гнусное преступление. Ну а монсеньер тебя выслушает и решит, как с тобой поступить. Однако ты расскажешь ему всю правду!

— Клянусь небом!

— Хорошо. В таком случае я тебя покараю за тот ущерб, что ты нанес мне: ведь из-за твоего предательства монсеньер может и меня выгнать. Тебе за твой грех и наказание: ты предал и дядю, и хозяина, пытаясь спасти свои уши, так я тебе их и отрежу!

— Нет!.. Пощадите! — взвыл Жилло.

Жиль спокойно встал, опробовал на ногте, хорошо ли наточен нож, и подошел к племяннику. Смертельно бледный Жилло попытался еще поторговаться:

— Может, дядюшка, одно ухо оставите?

Но не успел он кончить фразу, как старик схватил его за правое ухо и отсек его одним ударом ножа. Жилло закричал, а ухо упало на землю.

— Одно… одно оставьте, — вопил Жилло, не помня себя от боли и страха.

Потом несчастный племянник потерял сознание. Дядя же хладнокровно перешел ко второму уху, и через секунду левое ухо оказалось на полу рядом с правым.

«От судьбы не уйдешь» — считают фаталисты. Рано или поздно Жилло, видимо, должен был лишиться своих обширных ушей, которыми щедро украсила его судьба.

Выполнив свою задачу, старик довольно улыбнулся, но, увидев бесчувственного, залитого кровью племянника, забеспокоился:

— Не дай Бог этот болван умрет! Кто же тогда объяснит все маршалу?

Жиль кинулся в буфетную, принес воды, вина с сахаром, сердечные капли, бинты. Он промыл раны племяннику, смочил их вином, надежно перевязал и влил Жилло в глотку сердечные капли. Племянник пришел в себя, огляделся и поднес руки к голове: он, видимо, считал, что все пережитое — лишь кошмарное видение. Но ушей не было!.. Жилло жалобно застонал.

— Ну что ты завыл? — спросил Жиль с сатанинской лукавой усмешкой.

— А как я теперь слышать буду?

— Дурень он дурень и есть! — буркнул Жиль вместо утешения.

Потом он помог племяннику подняться, поставил его на ноги и оба двинулись к лестнице. Внезапно они остановились: в угасающем свете факела перед ними предстал человек. Это был маршал де Данвиль!

— Монсеньер! — вскричал Жиль и бросился на колени.

— Что тут происходит? — спокойно спросил маршал.

— Монсеньер! Случилось несчастье! Но я невиновен, клянусь! Я следил, как вы велели… Но тут вмешалась судьба и мой олух-племянник!

— Объясни как следует! — сурово сказал Данвиль.

— Монсеньер, увы, Пардальяну известно, где спрятаны пленницы.

Прошло три дня после торжественного въезда короля Карла IX в Париж. Вечером, когда часы на башне монастыря Сен-Жермен-Л'Озеруа пробили десять, две тени медленно скользили через сады, окружавшие новый дворец королевы-матери.

На месте теперешнего Хлебного рынка, недалеко от Нельского замка, стоял когда-то дворец Суассон. Екатерина Медичи, имевшая страсть к приобретательству и накопительству, купила обширные сады и заброшенный участок вокруг дворца. Она приказала снести развалины дворца Суассон. Полк каменщиков воздвиг, как по мановению волшебной палочки, новое здание, изящное и великолепное. Армия садовников насадила вокруг дворца королевы деревья, кусты, цветы. Екатерина, которая всю жизнь тосковала об Италии, приказала доставить за большие деньги во Францию апельсиновые и лимонные деревья и посадить их вокруг дворца. Королева обожала утонченность и роскошь, чарующие ароматы, цветы и духи. А еще она любила запах крови.

В саду, в том углу, что был ближе к Лувру, по приказу Екатерины и по ее наброскам была воздвигнута башня, напоминавшая дорическую колонну и гармонично завершавшая архитектурный ансамбль. Башню построили специально для Рене Руджьери, астролога королевы. Вот туда и направились две тени, о которых мы говорили. Тени… ибо Руджьери и Екатерина — а это были они — двигались в полном молчании и были одеты в черное. У подножия башни они остановились. Астролог вытащил ключ из кармана и отпер низкую дверцу.

Они вошли внутрь и оказались у винтовой лестницы, поднимавшейся к верхней площадке башни. Внизу располагалось что-то вроде мастерской — темная узкая комната, где Руджьери разместил свои инструменты, подзорные трубы, компас и тому подобное. Из мебели были только стол, заваленный книгами, и два кресла. Узкое, высокое окно-бойница выходило на улицу де ла Аш. Вот через это окно старая Лора, шпионившая за Алисой де Люс, фрейлиной королевы, передавала Екатерине свои записки.