Мишель Зевако - Эпопея любви

— Пиль, Плутон, Прозерпина! Пиль! Хватайте ее!.. Два огромных пса с окровавленными мордами ринулись на женщину. Она вскрикнула и упала навзничь, а собаки накинулись на несчастную. Клыки Плутона вцепились ей в горло, зубы Прозерпины мертвой хваткой впились в грудь… Потрясенные Пардальяны увидели, как за несколько секунд тело жертвы превратилось в кровавое месиво. Кровь хлестала струей, а оба пса с рычанием рвали человеческую плоть.

На лице шевалье появилась странная улыбка; он улыбался так в роковые минуты. Жан побледнел, усы его затопорщились, и он шагнул навстречу Ортесу.

Виконт поднял глаза, увидел Пардальянов и не смог сдержать возгласа злобной радости… он поднял было руку, но ничего не успел сделать… шевалье перехватил его запястье. Радость виконта сменилась страхом: Пардальян-младший вырвал у него из рук хлыст, по-прежнему сжимая железной хваткой запястье.

Шевалье занес хлыст и с размаху ударил Ортеса. Широкая кровавая полоса рассекла лицо этого зверя в человеческом облике. И во второй раз взлетел хлыст в руке Пардальяна и опустился на лицо Ортеса, и еще, и еще… Отчаянным усилием виконт вырвался из железных объятий шевалье и, страшный, залитый кровью, закричал:

— Ко мне, Плутон! Ко мне, Прозерпина! Фас! Пиль! Хватайте его!

Оба пса перестали терзать кровавые останки жертвы, насторожились, услышав голос хозяина, и бросились один на шевалье, другой на Пардальяна-старшего…

Ортес, в безумной ярости, захрипел:

— Пиль, Плутон! Пиль, Прозерпина! Хватайте их, собачки!

Внезапно Ортес почувствовал, что какая-то сила свалила его наземь: собака кинулась на него, но не Плутон и не Прозерпина. Виконта атаковал лохматый рыжий пес, похожий на овчарку, ловкий и сильный… Пипо! Это был Пипо! Пипо, возлюбленный Прозерпины, который шаг за шагом следовал за своей дамой сердца.

Мощные клыки Пипо молниеносно сомкнулись на горле у Ортеса. Виконт д'Аспремон дернулся и затих, убитый на месте, рядом со своей жертвой… Оба Пардальяна не видели этой сцены. Они стояли спиной, а перед ними готовились к прыжку псы Ортеса. Плутон выбрал отца, а Прозерпина угрожала сыну.

Собаки кинулись одновременно, с диким лаем, пытаясь перегрызть жертвам горло. Но Плутон тут же рухнул на землю: кинжал старого солдата вспорол ему брюхо прямо в воздухе.

Прозерпина атаковала шевалье. В тот момент, когда ее лапы коснулись груди Жана, он сумел схватить собаку за горло и сдавил так, что побелели пальцы. Прозерпина захрипела, потом жалобно взвизгнула…

Не прошло и десяти секунд с того мгновения, как Пардальяны увидели нападение псов Ортеса на женщину-гугенотку. Отец с сыном еще не могли прийти в себя после кровавой драки; они даже не замечали прыгавшего вокруг с радостным лаем Пипо. Те безумцы, что гнались за женщиной, оказались теперь лицом к лицу с Пардальянами. Фанатики пока не ввязывались в бой, но кричали, угрожали, слали проклятья.

— Нам пора! — спокойно сказал шевалье, не обращая на них внимания.

Но на всякий случай он подобрал хлыст, тот хлыст, что был в руках Ортеса.

И отец с сыном двинулись в путь. Они шагали спокойно, шаг их был уверен — отец с сыном могли противостоять любым демонам ада. Их не могла остановить дюжина взбесившихся негодяев. Грозный рык шевалье заставил фанатиков попятиться:

— Назад, собаки, назад, жалкие псы!

Хлыст в руках Жана грозно засвистел, и слова шевалье словно хлестали трусов:

— Прочь! Прочь с дороги! Проклятая свора! Бешеные псы!

Тут взгляд Жана упал на крутившегося рядом Пипо, и шевалье произнес:

— Прости, друг! Сравнивая их с псами, я оскорбляю тебя!

Толпа расступилась перед хлыстом шевалье, жалившим словно змея. Тигры, волки, шакалы — все эти жалкие хищники пятились, убегали, спасались…

Пардальяны вошли в пустынный проулок…

Итак, отец с сыном оказались в каком-то проулке. Куда он мог их вывести, они не знали. Однако та толпа, что любовалась на площади злодеяниями Ортеса, а потом пятилась, напуганная грозным хлыстом шевалье, неожиданно осмелела, увидев, что два человека убегают в проулок. Самые храбрые двинулись вслед за Пардальянами. Шевалье бежал впереди, в двух шагах за ним — Пардальян-старший с кинжалом в одной руке и со шпагой в другой. Рядом несся радостный Пипо…

Почувствовав, что преследователи их нагоняют, оба Пардальяна повернулись к толпе лицом. И опять, который раз за этот день, два человека встали против воющей толпы. Проулок был неширок, и атакующие наступали узким фронтом. Но напор их все время возрастал.

Отец с сыном бились, подобно рыцарям из легенд. Они отступали, но хлыст шевалье свистел в воздухе, наносил удар за ударом, оставляя кровавые отметины на лицах. Кинжал и шпага старого солдата, как тигриные когти, терзали преследователей. Пипо пятился назад с грозным рыком; глаза ею горели, словно угли. Те, кто осмеливался сунуться слишком близко, тут же отскакивали назад; Пипо безжалостно кусал их за ноги…

Пардальяны отступали… Но куда? Неизвестно… Вдруг за их спинами, шагах в двадцати, раздался мощный взрыв. За ним последовал грохот: видимо, рухнул дом. Пардальян-старший бросил быстрый взгляд назад. Он увидел, что проулок выходил на широкую улицу. А там тоже ревела толпа. Старый солдат сразу не понял, в чем дело. Видимо, штурмом пытались взять какой-то дом. Как раз сейчас нападавшим удалось взорвать одно из примыкавших к дому строений…

Перед Пардальянами неистовствовала взвинченная ненавистью толпа, и они были вынуждены, отбиваясь, отступать. А позади еще одна орда фанатиков осаждала дом, и отец с сыном неминуемо должны были с ней столкнуться. Пардальяны оказались зажаты в тисках…

Случилось неизбежное: обе толпы слились. Отца и сына отбросило к отрядам, штурмовавшим дом. Они ничего не могли толком разглядеть: улица, на которую их вышвырнул наступавший людской прибой, была затянута дымом; пыль стояла столбом; выстрелы из аркебуз сливались с воплями нападавших.

Образовалась чудовищная свалка; кони давили людей, все смешалось. Пардальянов бросало то в одну, то в другую сторону, втягивало в водоворот, перед глазами их мелькали чьи-то искаженные лица, сверкали клинки, раздавались проклятья.

В какой-то момент их прижало к стене и они увидели в двух шагах широкую лестницу: ступени ее были разбиты, перила сломаны, и сама лестница, казалось, вот-вот рухнет. Они ринулись вверх и поднимались, поднимались, поднимались, не зная, куда их выведет эта чудом держащаяся лестница. Никто за ними не бросился: уж очень страшно выглядели поднимавшиеся среди развалин лестничные пролеты, окутанные густым дымом.

Отец с сыном прошли лестницу до конца и оказались на узкой площадке, где раньше, видимо, была дверь. Но теперь, после взрыва, лестница вела в никуда. Последний марш упирался в высокую глухую стену. Одним прыжком Пардальяны взлетели на гребень стены. Едва они взобрались наверх, как за их спинами раздался оглушительный грохот, поднялось густое облако пыли и известки: лестница все-таки рухнула.

Вцепившись в гребень высокой стены, Пардальяны оказались между небом и землей. Вверху плыли клубы дыма и гремел шквал колоколов, а внизу разворачивалась трагедия смерти и страданий… Шевалье наклонился и посмотрел вниз, но не в ту сторону, с которой только что обрушилась лестница, а в противоположную. Он всматривался в пелену колеблющегося дыма, пытаясь что-нибудь разглядеть в кипевшей у подножия стены толчее. И тут душа его содрогнулась… Сердце шевалье учащенно забилось, губы задрожали, а в глазах вспыхнул блеск отчаяния…

Что же он увидел?..

Он увидел двор того самого дома, что осаждали с улицы. Обломки взорванного здания устилали двор, среди них валялись трупы. Центральная дверь дома была распахнута, и к ней прорывалась банда вооруженных людей. А на ступенях лестницы, что вела к двери, отбивались, со шпагой в руке, трое мужчин…

Нападавших возглавлял человек, движимый неистовой яростью… А среди оборонявшихся выделялся высокий мужчина. Его уже оставляли последние силы, когда он в отчаянии посмотрел вверх, взывая к милости Божьей…

Шевалье узнал и того, что вел нападавших, и того, что отчаянно защищался. Атаковал Анри де Данвиль, а оборонялся Франсуа де Монморанси! Два брата встретились лицом к лицу! Жан узнал и дом, подвергшийся нападению, — дворец Монморанси!