– Ты можешь доложить Ханне, что я последовала ее совету насчет выбора тематики в Инстаграме, – сменила тему я, – правда, не знаю, как Фиеро отнесется к идее быть постоянно голубого оттенка. Он в каждом кадре похож на маленького пуделя-смурфика.

– Я передам, – пообещал он, словно не в силах пошутить даже над пуделем-смурфиком, – ведь это была одна из моих лучших шуток, на которую он обычно не преминул бы ответить.

Видимо, я была склонна к мазохизму и потому не удержалась от вопроса, который вертелся у меня в голове весь день.

– Ты собираешься пойти на бал выпускников?

– Нет, – ответил он, не глядя на меня, и я снова почувствовала себя так же, как в кабинете у него дома во время нашего импровизированного урока игры на кларнете, когда он не хотел иметь со мной ничего общего. Как все могло так внезапно перемениться?

– Я хочу сказать, что это может быть весело. Нам бы пришлось нарядиться в нелепые наряды и танцевать под ужасную музыку, но мы могли бы сделать из этого все, что захотим, – пробормотала я.

Он перестал черкать в блокноте и несколько секунд смотрел на меня прищуренными глазами. Клянусь, мое сердце перестало биться в ожидании его ответа.

– Я не из тех, кто танцует, – сказал он.

Я сдулась.

– Ты не из тех, кто танцует, или не из тех, кто ходит на танцы с Саванной?

Его молчание было оглушающим. Мне хотелось сжаться в комок. В кои-то веки я полностью обнажила душу перед кем-то, кто, как я думала, отвечает мне взаимностью. Как можно было так ошибаться насчет наших чувств? Я встала и вышла из комнаты – в том числе и от всех этих ребят-музыкантов, которые заставляли меня чувствовать себя здесь лишней. Почему я снова оказалась в такой ситуации? Прошлым вечером Джордж поцеловал меня из жалости, из-за того, что я была расстроена. Этот поцелуй просто позволил ему успокоить свою совесть.

– Саванна! – крикнул он мне вслед, когда я уже шла по коридору.

Я продолжала идти, желая оказаться как можно дальше от него. Он догнал меня, но я сделала вид, что не замечаю, что он идет в поле моего бокового зрения.

– Позволь мне объяснить, пожалуйста, – попросил он.

– Мне кажется, ты уже достаточно сказал.

– Но, Саванна…

– Пожалуйста, оставь меня в покое, – отрезала я.

– Савви! – взмолился он.

Учитель выглянул из кабинета, посмотрел на нас обоих взглядом и остановил взгляд на мне.

– У вас все в порядке?

– Все отлично, – сказала я, – Джордж уже уходит.

– Сав… – еще раз произнес Джордж.

– Уже уходит, – упрямо повторила я.

Он несколько секунд переминался с ноги на ногу, пока, наконец, не развернулся и не пошел в противоположном направлении. Несколько мгновений стояла тишина, потом я услышала звук удаляющихся шагов Джорджа. Скрип его кроссовок – это один из тех звуков, что навсегда останутся у меня в памяти. Боль, которую я чувствовала, слушая, как удаляются эти кроссовки, была почти невыносимой, и я чувствовала, как подавляемые все это время слезы беззвучно текут по моему лицу.

Мне пришлось зайти в туалет и умыться, но никакое количество холодной воды не в состоянии было помочь моему припухшему и покрасневшему от слез лицу. Я никак не могла вернуться в класс в таком виде, и мой мозг на тысячу процентов не был сейчас готов сосредоточиться на учебе. Проклятье, Джордж, ты отнял у меня один идеальный день в школе.

Я достала из рюкзака листок бумаги и написала записку «от мамы» о том, что на остаток дня записана к разным врачам. Женщина на входе не рассмотрела мою очевидную подделку и позволила мне выйти из школы, не задавая вопросов.

Норма все еще стояла на чудесном парковочном месте прямо рядом со школой. Я надеялась, что кто-то, кто опоздает в школу сегодня, заценит идеальное место, которое я для него освободила. По дороге домой я решила, что не буду больше лить слезы по Джорджу. Если он собирался быть бесчувственным ослом по отношению к моим чувствам, я могла быть такой же черствой в ответ. Я заблокирую все общение с ним. Он должен быть этому рад – по крайней мере ему не придется делать вид, что я ему нравлюсь.

Подъехав к дому, я очень удивилась тому, что мамина машина все еще стояла возле него. Мама должна была уйти на работу еще несколько часов назад. Может быть, она заболела? Я припарковалась на улице на тот случай, если она просто вернулась домой на минутку и вот-вот снова уедет.

Я открыла входную дверь, но Фиеро не выбежал мне навстречу, а выл где-то внутри дома.

– Мам? – крикнула я, входя внутрь.

Ответа не прозвучало. У меня по спине пробежал холодок. Я зашла на кухню и увидела лежащую на полу маму и Фиеро, который положил голову рядом с ней.

– Мама! – заорала я.

Мой мозг как будто замедлился. Я, опустившись на колени рядом с мамой, вслушивалась в ее сердцебиение. Сердце билось, и я чувствовала ее дыхание у себя на щеке.

– Давай, просыпайся, ты в порядке, просыпайся! – повторяла я снова и снова, тряся ее, хлопая по щекам и пытаясь повернуть на бок, но она не приходила в себя. Каким-то образом посреди всего этого я умудрилась достать телефон и набрать 911. Не помню, что я говорила, но на другом конце линии сказали, что они едут.

Мне казалось, что «Скорая» ехала до нашего дома лет десять. Я сидела на полу и не оставляла попыток привести маму в чувство. Я даже взяла мокрую тряпку и смочила ей лицо, но ничто не помогало. Я молилась и умоляла ее очнуться, но что бы я ни говорила или кому бы ни молилась, ее состояние не менялось.

Я открыла дверь в полной прострации, и один из медиков стал задавать мне вопросы. «“Как долго она без сознания?» – «Я не знаю, я только что вернулась домой» – «Приходила ли она в себя с тех пор, как ты здесь?» – «Нет» – «Тебе нужно позвонить отцу?» – «Он не живет с нами». Он еще о чем-то спрашивал, но все, на чем я могла сосредоточиться, – это бригада «Скорой помощи» возле тела моей мамы. Медики суетились вокруг нее до тех пор, пока, наконец, один из них не произнес волшебные слова, которых я так ждала.

– Она пришла в себя!

Я попыталась заглянуть через чье-то плечо и увидела, что на нее надели шейный ортез и положили на желтые носилки, как в сериале про больницу. Ее веки затрепетали, глаза открылись на какое-то мгновение, и сердце неистово забилось у меня в груди. Она все еще с нами.

– Мам, все в порядке, я с тобой, – сказала я.

– Мы забираем ее в неотложку, – сказал один из медиков, – ты можешь поехать с нами в «Скорой» или на своей машине.

– Я поеду с вами, – тут же ответила я. Меня пугала даже мысль о том, чтобы вести сейчас машину.

Всю дорогу я не выпускала мамину руку из своей. Медики пытались со мной разговаривать, чтобы отвлечь от того, что мою маму увозят в отделение экстренной помощи, но я не могла сосредоточиться на их словах. Все было как в тумане и расплывалось перед моими глазами, и четко я различала только наши с мамой переплетающиеся руки.

Когда мы доехали, мне помогли выбраться из «Скорой», и один из медиков рассказал, что будет дальше. Маму осмотрит доктор, а мне придется побыть в комнате ожидания. Как только это будет возможно, доктор выйдет, расскажет мне о мамином состоянии, и я смогу позвонить кому сочту нужным, чтобы они присоединились ко мне, пока я жду.

Маму увезли, а один из медиков остался, чтобы проводить меня в комнату ожидания, и мы пошли в противоположном направлении. Он усадил меня на один из фиолетовых пластиковых стульев, и я вдруг увидела, сколько людей вокруг меня. Некоторые из них спали, другие говорили по телефону или плакали. Я не могла оставаться здесь одна.

Я достала телефон и позвонила единственному человеку, о ком я могла подумать и попросить, чтобы он пришел и встретился со мной здесь.

– Пап? Это насчет мамы. Она в больнице. Мне нужна помощь.

Глава 18

Спустя полчаса он вошел в комнату ожидания, и наверняка не один раз нарушил скоростной режим по дороге, чтобы успеть ко мне. Увидев меня, одиноко сидящую на фиолетовом стуле, он устремился вперед, чтобы заключить в объятия. В этот момент мы забыли о нашей размолвке, которая так расстроила меня на прошедших выходных. Сейчас он просто был моим отцом, единственным человеком, который мог взять все под контроль в момент, когда у меня не оставалось больше сил.

– В каком она состоянии? Врачи уже выходили поговорить с тобой? – спросил он.

Я помотала головой.

– Я говорила с одним врачом, когда мы только приехали, и он сказал, что им надо взять у нее анализы, но с тех пор никто не появлялся. Я должна оставаться здесь, чтобы они могли меня найти, когда у них будут новости.