Отец тем временем немного помолчал для внушительности и рявкнул густым басом:
— МВД на проводе! — после долгой испуганной паузы на том конце что–то быстрое сказали или спросили, он улыбнулся хитрющей улыбкой и поманил к себе Яну:
— Тебя.
Сергей, это ж надо было так!.. Прямо по закону подлости, сработал во всей красе.
В трубке всё молчали, даже дыхания не было слышно. Наконец раздался знакомый слегка приглушенный голос:
— А я не мог дозвониться. Уже думал, неправильный номер дала.
— Хорошо ты про меня думаешь! — ей неудержимо хотелось улыбаться и скакать по всей комнате от радости, но папа стоял в дверях с видом сильно задумчивым, будто пытался вспомнить, зачем сюда пришел. Любопытная Варвара! Янка для чего–то прикрыла пальцами мембрану и выразительно на него замахала одной рукой, вскидывая со значением брови. Фазер комически–послушно приподнял руки вверх и задним ходом ретировался из комнаты, аккуратно прикрыв ногой дверь. «С этими родителями хлопот не оберешься, совсем от рук отбились!» — она тихонько рассмеялась и Сергей без промедления осведомился:
— Я что–то пропустил?
В который уже раз он набирал знакомый номер, запомнить его раз плюнуть, не ошибешься: два — сорок семь — три — сорок семь. Но в ухо заунывно пиликали длинные гудки — занято! С кем она может весь вечер трындеть, да еще без перерыва — ла–ла–ла, бла–бла–бла?.. Может, с подругой какой–нибудь, не наговорились за неделю в лицее, или с тем хмырем, что был в парке, или сняла трубку и так оставила, пережидает. Ничего, терпения ему не занимать!
Всей пятерней Стас нажал на сброс и вдруг — как всегда, в самый неподходящий момент — почувствовал за спиной чье–то присутствие. Так и есть, сестра, вот ведь зараза!.. Заботливо и едва ли не с нежностью заглядывая ему в глаза — ну точно как больному! — она сладким до приторности голосом проворковала:
— А ты не пробовал с ней… просто поговорить?
— Прикрой свою варежку!
Но сеструха не прикрыла, вместо того издевательски рассмеялась, и Стас разозлился еще больше: конечно, поговоришь с ней! Если она каждый раз, только в ее сторону посмотришь, начинает хихикать, как ненормальная, и все подружки подключаются за компанию, вся эта мелкогабаритная «банда». Интересно, что в нем такого смешного?..
— Хоть записку ей напиши, Ромео! — успела крикнуть вслед сестрица, змея подколодная.
Яна не устояла перед соблазном: еще у Дуба порывалась у Сергея спросить, но потом слово за слово, заболталась и напрочь забыла:
— А кто ты по знаку?
Сережка шумно вздохнул в самое ухо, напоминая недавнего Воздыхателя:
— Что, еще и астрология?
— А что тут такого?
— Наворотов у тебя…
— Так кто?
Сергей с ответом не спешил, конспиративно дышал в трубку, но Яна решила не сдаваться. По телефону ведь в тысячу раз проще проявить настойчивость, и самое главное, откуда ни возьмись накатила бесшабашная легкость и свобода. Не то, что лицом к лицу, там намного сложней… Янка с трудом отвлеклась от своих рассеянных мыслей и поддразнила:
— Чем дальше в лес, тем толще партизаны!
Он ловко прикинулся, что ничего не понял:
— При чем тут партизаны?
— Скрываешься?
— Почему сразу скрываюсь!
— Ничего, сейчас мы и без тебя сообразим… Что нам стоит… Что–то воздушное.
— Почему это воздушное? — хмыкнул он недоверчиво.
— Не перебивай. Весы вряд ли, они создания утонченные…
— А я не утонченный?
— Не перебивай, а то собьюсь! Может, Близнецы? Хотя нет, для Близнецов недостаточная болтливость. — Он на эту «болтливость» опять саркастически хмыкнул. — Тогда остается Водолей…
После секундной паузы на том конце снова тяжко вздохнули в самую мембрану:
— Ну и кто после этого будет с тобой встречаться?
— Что, угадала?! — Янка запрыгала на месте и на радостях исполнила на ковре нечто вроде победной шотландской джиги. Всё равно ему там не видно, можно расслабиться. (C Водолеями Янка обычно ладит неплохо, взять хотя бы Юльку: полное взаимопонимание!)
— Как ты узнала?
— Элементарно, Ватсон! Для Водолея важней всего — чтоб никто не совал нос в его дела, не диктовал свои условия. В общем, независимость, самая яркая его черта. Для продвинутого Водолея — идея свободы, равенства и братства… Считается революционный знак.
— А я продвинутый или нет?
— Поживем — увидим.
— Учти, ты только что назвала меня… Как там? Не утонченным и недостаточно болтливым.
— Но зато независимым! Уже кое–что.
На том конце провода задушевно промолчали, но и без того было прекрасно слышно, что улыбается от уха до уха.
Володя прислушался к невнятному говору из–за двери. Янка, если б увидела, страшно бы оскорбилась, но он ничего не мог с собой поделать. «Отцовское беспокойство, — утешил себя, — мало ли, что там за «кадр»!»
— Какой у тебя размер? — внезапно огорошил Сергей, Яна не сразу «въехала»:
— Чего?
— Обуви. А ты о чем подумала?
— Тридцать шестой! — поспешно перебила она.
— Такой бывает? — и опять по голосу чувствуется, что улыбается вовсю! Или это снова картинки по телефону пошли, вторая серия?.. «Если честно, то тридцать пятый с половиной, но об этой подробности мы умолчим», — подумалось со смешком.
— А зачем тебе? — все же поинтересовалась.
— А это правда, что в Одессе отвечают вопросом на вопрос?
— А для чэво вам это нужно зна–а–ть? — подхватила Янка с блатным одесским акцентом, радуясь любимому анекдоту. И опять между ними протянулась невидимая связующая ниточка, как сегодня под Дубом…
Незаметно подкрался вечер, вместе с ним навалилась усталость и странная пустота, и еще какая–то безнадежность, что ли. Марина никак не могла понять, откуда она взялась, всё перебирала мысленно домашние дела, пока не столкнулась с простой и очевидной мыслью: ссора с Янкой, вот что ее беспокоит! С Вовкой–то они помирятся — уже сотни раз так ругались, не привыкать, — а вот Яна… Дочка окопалась в своей комнате, точно в крепости на осадном положении, даже ужинать не потрудилась выйти (а как же, кухня — это мамина территория!). Вовка пару раз носил ей сооруженные наспех бутерброды — балует, как обычно, — и они о чем–то долго секретничали, чересчур громко смеялись и пели дурными козлиными голосами. Это на ночь–то глядя!..
Протерев до блеска посудомоечную машину, Марина отбросила в сторону кухонное полотенце и решительно направилось к увешенной разнокалиберными плакатами двери в Янкину комнату. Как всегда, вздохнула при виде этих издевательских лозунгов, не удержалась, и постучалась согнутым пальцем. Янка играла что–то красивое и невыносимо грустное — мелочь, казалось бы, но даже в этом всё матери наперекор: пианино забросила, а гитару нет, упражняется! Еще бы, это ведь папина любовь, он же у нас бард–самоучка!.. С нарастающим глухим раздражением Марина ворвалась в комнату, как завоеватель: так можно до полуночи ждать, пока тебя соизволят пригласить!
Дочка бренчала на своей ненаглядной гитаре, пристроив на старый, от души исцарапанный Гаврилой пюпитр растрепанные пухлые ноты. Мелодия была сильно похожа на «Нiч яка мiсячна» — хотя нет, что–то другое, иначе зачем ей ноты? На мать, как водится, ноль внимания… Марина уселась в неудобное широкое кресло напротив и, вздохнув, подперла щеку рукой, приготовилась слушать. От нечего делать принялась разглядывать акварельные рисунки на стене и сохнувшие на гвоздиках черные футболки с художественной росписью — вот этого увлечения она никогда не понимала… А на столе что делается — туши свет, кидай гранату! И ничего ж ей не скажешь, пропустит мимо ушей или с нахальной улыбкой назовет этот бедлам творческим беспорядком. Вольная художница нашлась!..
На последней Марининой мысли про бедлам с бардаком Янка сбилась, мелодия скомкалась и дочка с досадой заглушила струны ладонью. После чего ловко подцепила с захламленного компьютерного стола первый попавшийся журнал и с преувеличенным рвением принялась его изучать, сморщив от напряжения лесенкой лоб. Яснее ясного, что не читает, бездумно смотрит на какую–то аляповатую рекламу — выжидает, когда мать уйдет.
— Ну что, так и будем молчать? — Марина решила, что пора брать инициативу в свои руки: время–то не казенное! Дочь по–прежнему упорно избегала на нее смотреть, но внутренне как бы сжалась в тугой комок — значит, внимательно слушает.