Хотя Янка справилась с заданием без труда и добрые двадцать минут до звонка валяла дурака. С английским у нее никогда не возникало проблем, peace of cake! (Запросто.) Зато на остальных членов банды было жалко смотреть — душераздирающее зрелище… И главное, ничем же им не поможешь, не протянешь дружескую руку: Оксана ходит между рядами, как раз мимо их компании, вроде мифический цербер, и сторожит всевидящим оком. Галька в свою шпаргалку ни разу даже краешком глаза не заглянула, не рискнула.
На перемене после английского девочки, казалось, начисто забыли о Яне и своих недавних приставаниях — неужели пронесло?.. Столпились вокруг Машки и наряду с контрольной шумно обсуждали ее новое мелирование перьями и очередной авангардный макияж — гвоздь сегодняшней программы. Когда Яна рассмотрела Машенцию поближе, то ей даже понравилось: ярко–оранжевые прядки в рыжих волосах смотрятся весьма и весьма… Как говорят стилисты, «освежает». (Намного лучше розовых, это факт.) «Но такие глаза ей по–любому не идут! — вернулась на свое насиженное место критическая мысль. — Как бы так помягче намекнуть? Или нет, лучше не буду, а то еще обидится…» Янка уже не раз замечала: если человек тебе нравится, то со временем становится совершенно безразлично, как он выглядит — может закручивать на голове хоть воронье гнездо и напяливать на себя что угодно. И всё равно кажется красивым, вот ведь интересно!
Прервал эти философские размышления Денис Кузьменко, по–свойски окликнул откуда–то сзади. (Он всегда появляется вот так неожиданно, выныривает из–под земли, как джинн из раскупоренной бутылки.) Странно, никого другого Янке бы в голову не пришло сравнить с джинном, неужели так удачно с ним гармонирует? С такой–то экзотической внешностью: маленький, щуплый, смуглый до светло–кофейного цвета, скулы по–монгольски острые, глаза раскосые… Только волосы не иссиня–черные, как можно было бы ожидать, а темно–русые. Но всё равно явно не славянский типаж, и угораздило же с такой фамилией! Иностранец иностранцем, и еще есть в этой непохожести на других какая–то скрытая привлекательность… Хорошо, что он мысли читать не умеет, хоть и джинн.
— Эй, Кнопка! — Кузьменко был, как всегда, сплошное остроумие. — Не спи — замерзнешь! — и легонько потянул сзади за прядь волос.
Яна из принципа не обернулась, только негодующе передернула плечом, как их Гаврила хвостом. Это прозвище ей дали в прошлом году во время лицейской поездки во Львов, на зимних каникулах: был там один «шкаф» раза в два ее больше, который внезапно проникся горячей симпатией. (Выражалась она в дразнилках и попытках «намылить», кровушки попортил порядочно…)
Снегу тогда навалило немеряно, Яна в первый раз в жизни столько его видела. (По приезде во Львов как раскрыла на вокзале рот, так всю неделю и не закрывала.) У них на юге это большая редкость, почти что экзотика — тем более, чтобы лежал пушистым одеялом и не таял, и с неба сплошным потоком сыпятся всё новые и новые серебряные снежинки… Красотища, конечно, только вот как по этому великолепию ходить, спрашивается? У нее, как на зло, были новые скользкие сапоги на неизменной платформе — пускай даже небольшой, сантиметра четыре, но и того хватило с головой. Спотыкалась через каждые пять метров, мальчишки по этому поводу ужасно веселились, преобидно гоготали во всё горло…
И нет, чтоб по–человечески помочь подняться, куда там! Завели себе «джентельменскую» моду (именно в кавычках джентельменскую): едва кто–то из девчонок поскользнется, и тут же со всех ног на помощь несется рыцарь местного разлива. Вежливенько так интересуется, не ушиблась ли, ничего не болит — только расслабишься, развесишь уши, и начинается комедия… (Хотя кому как, для пострадавшей стороны далеко не комедия! Заю раз до слез довели.) Так вот, подхватывает галантный рыцарь девчонку подмышки — типа, айн момент, сейчас помогу подняться, — подержит в воздухе несколько секунд и садит обратно на снег, и придерживает за плечи, чтоб не встала. А потом по–новой, и еще, и еще, пока не почувствуешь себя абсолютной дурой, матрешкой–неваляшкой… Самой–то подняться почти невозможно, ноги с непривычки скользят и шуба тяжеленная, не развернешься, так что единственный выход — звать на помощь подруг. (Особенно с Юлькой шутки плохи, та может и по шее заехать, если надо!)
Пацаны вообще заметно поглупели от такого множества сугробов в человеческий рост и катков прямо на дорогах — ну точно, что в детство по второму кругу впали! Зато в последний день перед самым отъездом девчата на них отыгрались, отплатили той же звонкой монетой: затеяли для прикрытия перестрелку снежками в парке, а там заманили поодиночке каждого из мальчишек в засаду и «намылили» до ушей. Жаль только, вероломный «шкаф» увернулся, позорно дал дёру, аж подошвы засверкали! Ну, еще Петю не удалось повалить, тот стоял не шелохнувшись, как двухметровый дуб–исполин. Расставил пошире ноги, натянул на глаза шапку–ушанку — и всё ему нипочем, будто от кучки комаров лениво отбивается. Вот с этим, ясный пень, так запросто не сладишь, весовая категория не та…
Самое интересное, обращенный в бегство зловредный «шкаф» из параллельного десятого «Б» после возвращения домой Янку больше не задирал, как подменили хлопца. Только уважительно смотрел в коридоре издалека. Никто с тех пор про эту Кнопку не вспоминал, чему Яна Владимировна была несказанно рада… А то придумали, понимаешь, собачье прозвище!
Видя, что Янка не отвечает, Денис решил сменить подход: с чувством прокашлялся и приторно–нежно пропел:
— Яночка!
От этого пируэта она не выдержала и улыбнулась, пришлось обернуться:
— Чего тебе?
— Дай что–нибудь, — Кузьменко пошевелил в воздухе длинными смуглыми пальцами, точно набирая что–то на невидимой клавиатуре. Яна выудила из–под парты сумку, перевернула ее вверх тормашками и энергично потрясла. Посыпались разноцветные ручки (много ручек), различной тупости карандаши, тетради, пара недоеденных шоколадок, мятые рисунки, свежие каштаны, потом фонарик, расческа, помада и, наконец, несколько CD. Юлька наблюдала за всем с живейшим интересом:
— О, смотри, смотри! Женская сумочка.
Денис проворно выхватил из образовавшейся внушительной кучи один диск (Яна не успела рассмотреть, какой) и потащил к магнитофону, что извлекался из шкафа каждую перемену. Он, Кузьменко, уже года два как считается их классным диджеем, вот и старается что есть силы, зарабатывает репутацию. Ни тебе «здрасьте», ни «до свиданья»!
Словно бы в ответ на Янкино молчаливое возмущение, Зая с соседней парты запротестовала в Кузьменковскую щуплую и бесстыжую спину, налегая на украинское раскатистое «г»:
— А-га! Мы ему диск, а он нам что?..
— Зая, жадность тебя погубит! — по–дружески предупредила Юлька. А у Галины батьковны оборвалось терпение: не обращая ни на кого внимания, она крепко схватила Янку за руку и потащила в укромный уголок возле окна, где в прямом смысле припёрла к стене:
— Ну, рассказывай! Я же вижу, что–то случилось!.. — перевела дух и застрочила с новой силой: — Сколько ему лет?
Было ясно, что одним партизанским молчанием здесь не обойдешься, и не мечтай… От Галькиного агрессивного натиска Яна сразу же сдалась: если честно, то новость прямо рвалась наружу, должна же она с кем–нибудь поделиться! (Галька–то ей про своего Андрюшу все уши прожужжала: и такой, и перетакой, и разэтакий!.. Полное совершенство во плоти.) Яна только раскрыла рот, чтобы начать подробнейший рассказ, но тут горластой толпой набежали «свои» девчонки и ни о каком разговоре не могло быть и речи, аудитория не та. Машка без всяких церемоний любовно схватила ее за голову, дурашливо потрепала за уши и прижала к своему плечу — пользуется тем, что самая из их компании высокая:
— Янка–обезьянка!
— Машка–промакашка! Эй, руками не трогать! — Яна весьма удачно выкрутилась у нее из рук и отскочила на безопасное расстояние. (Если честно, то есть еще Юлька–дулька, Алька–палька и Галка–скакалка — ничто другое с Галей не рифмуется.)
Проходящий мимо Стас Капля, неразлучный Кузьменковский друг, ехидно бросил в их с Машей сторону:
— Подумай о своей ориентации!
«Что это он тут околачивается?!» — возмутилась про себя Яна, чувствуя, что закипает изнутри, как электрочайник. Машка покрутила пальцем у виска обидчику вслед, но сказать ничего не успела: подключилась Юлия свет Александровна, задушевным голосом спросила: