— Раньше не было, — Володя указал вилкой на ее крестик.
— Раньше много чего не было! — с непонятной враждебностью огрызнулась Яна. Это что–то новое, пицца обычно оказывает на нее расслабляющее действие… А тут на дыбы встала, будто кошка от запаха валерьянки! — Ты чаще домой приезжай.
Владимир закашлялся и потянулся за томатным соком, отхлебнул гигантский глоток: «Так вот откуда все эти оскорбленные выпады и вставания в позу: «чаще домой приезжай»!..»
Игнорируя нож, она смачно откусила здоровенный кусок своей пиццы с грибами, капая мимо тарелки кетчупом, и неторопливо вытерла пальцы о салфетку. «Откуда эти хипповские замашки? — неприятно удивился Володя, и опять осенило: — Рисуется перед официантом, мальчишка–то молодой, на нее засматривается… Главное сейчас — спокойствие! — напомнил себе. — Если почувствует хотя бы нотку раздражения, замкнется и ничего из нее больше не вытянешь. Что у них там всё–таки стряслось с матерью? Прямо партизанская война какая–то! Да и Янка за эти месяцы изменилась, здесь Марина права…»
Напряженное молчание зависло над их столиком. Дочку оно, похоже, совсем не тяготило: та с безучастным видом выковыривала из пиццы грибы и находилась не «здесь и сейчас» — как сама любила с великой важностью повторять, — а в каких–то своих, неведомых ему переживаниях. Володя не выдержал первым и с наигранным спокойствием осведомился:
— Так чего раньше не было?
— Даже не знаю, как это тебе сказать… Ты, главное, не пугайся, — Янка отодвинула тарелку в сторону и глубокомысленно наморщила лоб — ишь ты, думный дьяк выискался! И забормотала неразборчиво, обращаясь, по всей видимости, сама к себе: — Всё равно надо рассказать, тут уж ничего не поделаешь…
«Чёрт возьми, да что там такое?! Спокойно…» — снова одернул себя Володя. Он сейчас должен стать полной противоположностью Марине: там, где она кричит диким криком и забивает собеседника на корню, у него должна быть полная невозмутимость и понимание. Что бы дочка ни сказала, какой бы сюрприз не преподнесла…
— В чем дело?
Янка набрала в грудь порядочную порцию воздуха и отчаянным голосом выпалила, как будто на амбразуру героически бросалась:
— Я начала видеть ауру!
— И всё? — Володя с шумом выдохнул: это еще куда ни шло, он–то неизвестно что за прошедшую минуту успел вообразить!.. Она, кажется, была разочарована такой вялой реакцией:
— Этого мало?
— Ты в детстве знаешь, сколько всего видела? С домовыми и русалками разговаривала, мы уж не знали, что и думать. Как–то прихожу домой, а ты мне: «Папа, ты весь светишься!»
— Почему я такого не помню?
«И слава Богу, что не помнишь! — мысленно ответил Володя. — Мы тогда чуть не развелись.» Марина в тот вечер закатила грандиозную истерику, кричала ему прямо в лицо, впившись суженными от злости кошачьими зрачками: «Что ты сделал с ребенком?!» Янка стояла между ними, как меж двух огней, и смотрела на каждого по очереди круглыми шоколадными глазами, и вдруг безутешно громко на всю квартиру заревела… А однажды во время другой затяжной ссоры приволокла из кухни тяжеленную табуретку, невероятным усилием на нее взобралась — совсем ведь кроха была! — и внезапно оказалась на одной с ними высоте. И дошло до обоих, что творят, и замолкли на полуслове… Да только ненадолго: уже через день скандал возобновился с новой силой. Даже мельком вспомнить про эти художества — и то стыдно! Вот верно же говорят: «Муж и жена — одна сатана»…
Как он теперь жалеет, что дети стали невольными всему свидетелями! Была б его воля, взял бы и вычеркнул эти годы из памяти, да только поздно спохватился, былого не вернешь. К счастью, Янка не помнит самого главного — про свои разлюбезные «шарики», что так попортили им с Мариной кровь. Но какую–то подредактированную версию правды всё же придется ей изложить, хотя бы в общих чертах. Как же она так ловко застала его врасплох? И подготовиться–то не успел…
— Ты была маленькая, два или три года. Потом ты сильно заболела, а когда выздоровела, почти всё забыла. Как–то… благополучно всё прошло.
— Недавно опять началось. Мы с девчонками пошли в лунапарк…
Каникулы только начинались, и в Ленинский парк привезли новый аттракцион. Яна такого страшилища еще в жизни не видала: когда переворачиваешься вниз головой и падаешь, пускай даже не слишком высоко, не с «чертово колесо», но всё равно экстрим… Юлька, каскадер несчастный, сразу стала канючить: «Пошли со мной, я одна не хочу!» Галина батьковна, естественно, отказалась наотрез, пришлось идти ей, хоть и страшно было до замирания в животе… Машка снисходительно щурилась, капая на асфальт шоколадным мороженым из золотистого вафельного стаканчика, а Галька кричала им двоим вслед, радуясь, что сама легко отделалась: «Яна, вернись! Твоя жизнь нужна народу!» И все смеялись, даже случайные прохожие возле Дуба (который тогда был еще просто дубом, вполне заурядным деревом, разве что старым)… А потом качеля перевернулась, на бесконечно долгое мгновение замерла наверху и начала падать; истошным голосом завопила рядом Юлька и сердце остановилось. Или это остановили мотор?.. Сердце встало на место, но что–то случилось с глазами. Яна терла их изо всех сил, но «это» никак не проходило.
— Представляешь, я увидела, что всё вокруг как бы из волнистой серебряной паутины, а люди похожи на вытянутые шары — такие большие, чуть овальные и светятся изнутри… И так смешно перекатываются…
— Как описывал Карлос Кастанеда — весь мир из светящихся нитей… — такого Володя не ожидал, точно мощный удар в челюсть выбил из обычной реальности. Это вам не беготня за «шариками», тут уже посерьезнее будет! — Ты сдвинула точку сборки…
— Это я недавно прочитала, добрые люди сказали.
До конца не веря этой невероятной истории, он с досадой поморщился:
— Значит, добралась уже? Рано тебе, там не каждый взрослый разберется! Ну что за привычка — читать всё подряд!.. — Да это же ни в какие ворота не лезет: с одной стороны — фантастические опусы Карлоса (КарлИтоса, как по–свойски зовет того Мартын), и с другой — его Янка…
Дочка невежливо отмахнулась от упреков вилкой с наколотым на нее грибом:
— Тогда я такого не знала, про точку сборки. Испугалась, думала, в психушку посадят. Попробовала маме рассказать, а она вообще крик подняла!.. Она, когда боится, кричит.
«Моя ты умница, у меня двадцать лет ушло, чтоб это понять!» — волей–неволей отметил он про себя. А вслух медленно произнес, пытаясь хоть как–то выиграть время:
— Так значит, ты у меня видящая…
И с ненормальной фотографической четкостью вспомнил, как много лет назад детям в шутку объяснял: книги в шкафу выстроены строго «по росту», по принципу общих школьных фотографий. Стандарт еще советских времен: первый ряд чинно сидит, второй из тех, кто повыше, стоит, а на третьем несколько лихачей, забравшихся на стулья. В книжном шкафу точно такая же система: детские вещицы — на нижней полке, повзрослее да посерьезней — на второй, а самые сложные и заковыристые — на третьей, до них еще расти и расти… (К примеру, солидные вузовские учебники по астрономии, любимые Мариной романы «про жизнь» и его пухлые философские тома с золотыми корешками.) А дочура с младых ногтей первым делом тянулась к тем запретным, что на на третьей полке под потолком, вот ведь Скорпионище! Нет, ну надо же — до Кастанеды добралась!..
— Я тогда чуть не умерла, — Янка сжала перед собой руки знакомым беззащитным жестом — Марина когда–то так делала, в самом начале. — Страшно было!.. И никто не может объяснить, что это такое. В церковь пошла…
— Плохо, что меня не было дома.
Володя нахмурился еще сильней, костеря себя на все лады: ничего удивительно, что она на него так обиделась. Вокруг карточным домиком рушился и сходил с ума привычный мир, а папа был в рейсе, улаживал свои неотложные дела! Янка тем временем тараторила без передышки, от волнения слегка задыхаясь и останавливаясь только затем, чтоб набрать в грудь побольше воздуха. Как будто боялась, что сейчас произойдет что–то непредвиденное и она не успеет во всем сознаться, облегчить душу:
— Потом я попала на Рейки, там мне всё объяснили: оказывается, это нормально, я не сумасшедшая… У них в группе много ясновидящих. — Мгновение помолчала, вычерчивая трехзубой вилкой в кепчупе замысловатые фигуры (в основном лежащую плашмя восьмерку–бесконечность), и уточнила: — Ну, не много… Несколько. Ясновидящих никогда много не бывает, — чему–то рассеянно улыбнулась. — А крестик — это защита, я его никогда не снимаю, с ним как–то спокойнее. Ты не переживай…