— Марина, хватит! У меня голова разболелась!
«Вот и он голос повысил, папа с его ангельским характером. Она кого хочешь достанет!» — угрюмо подумала Яна, обкусывая случайно завалявшееся в комнате печенье, твердое как подошва. На горячий обед сегодня рассчитывать не приходится, кусок в горло не полезет!.. А мама всё не унималась:
— Ее надо показать психотерапевту!
— Да ей надо медаль дать! — наконец–то отец вышел из себя, Яна как–то не по–хорошему обрадовалась: задай ей! С самого детства они были одна команда, «два сапога пара», образно выражалась мама. Но со времени папиного отъезда много чего изменилось… Еще неизвестно, на чью сторону он встанет.
С нарастающей головной болью Владимир вышел из комнаты — несколько раз ему ясно послышался телефонный звонок. Или это галлюцинации на нервной почве начинаются?.. Так и есть, телефон: девичий голосок с певучими южными интонациями спрашивал Яну.
— Ее еще нет… — только начал, и тут заметил Янкины пыльные босоножки у входной двери, словно дочура совершила паломничество из стольного града Киева. Значит, пришла уже, да и музыке иначе откуда бы взяться? Он–то сперва думал, что радио.
Дочка сидела с ногами в кресле в своей комнате, нахохлившись, как воробей. «Всё слышала», — понял Володя и погладил ее по кудрявой голове:
— Привет, Януш!
Глаза у нее были огромные и несчастные, точь–в–точь как у Кота в сапогах из мультфильма про Шрэка. (Именно эта картинка стоит на Янкином компьютере вместо экранной заставки, и выбрала же!..) Володино сердце сжалось от невыносимой жалости и раскаяния: если они с матерью уже не первый день так ругаются, то можно представить, что она за это время пережила… Он спохватился, почти до упора прикрутил звук магнитофона и протянул ей трубку:
— Тебя! Кажется, Галя.
Янка не шелохнулась, всё смотрела, не отрываясь, каким–то странным отрешенным взглядом. Точно он по неведомому колдовству на минуту стал прозрачным и она силилась разглядеть за его спиной фотообои с примелькавшимся осенним пейзажем… Признаться, не такое уж это приятное чувство — когда сидит вот так с широко раскрытыми глазищами и в упор тебя не видит!..
Как же сильно она за это время изменилась! Резко повзрослела — Володя, помнится, в первую минуту и не узнал. Выплыла из чужого вагона Златовласка, как в сказке, тряхнула на радостях растрепанной гривой — и припавший вековой пылью прокуренный вокзал на мгновение затих, уставился в их сторону с жадным интересом. Оказалось, перепутала номер вагона — как всегда! — а потому «обшарила по периметру» весь киевский поезд и по ходу дела перезнакомилась с «кучей народу». (Во всяком случае, так ему сдержанно сообщила. Обрадовала, называется!) И когда только волосы успела отрастить? Хорошо еще, хоть маленькая — от горшка три вершка, — сразу видно, что девчонка–десятиклашка. И главное, далекая стала, как совсем чужой человек, вон даже смотрит по–другому…
А Янка всё сидела застывшей мумией, с неестественно прямой спиной и широко распахнутыми невидящими глазами, глядя куда–то сквозь него. Володю внезапно прошиб пот от мысли, что потерял ее доверие навсегда, когда уехал, и что она теперь никогда этого не простит — Скорпионы издавна злопамятные. Особенно маленькие Скорпиончики… Да что это с ней?! Он потряс дочку за плечо, та протестующе воскликнула:
— Подожди, не двигайся! Постой так…
Это настолько было похоже на прежнюю Яну, что Володя облегченно улыбнулся, с души словно камень свалился. Значит, она на него не обижается, еще не всё потеряно. Дочка же будто очнулась и отчетливо пробормотала:
— Красиво…
И наконец взяла трубку жестом оторванной от важных государственных дел английской королевы.
Конечно, это была Галя. Позвонила, как ни в чем ни бывало:
— Давно пришла? — да еще таким непринужденным тоном, что у Яны в один миг прошла всякая обида: ну как на эту мамзель можно обижаться?.. В последний момент всё–таки не сдержалась:
— Почему вы меня не подождали?
— Мы жда–а–ли… — протянула Галька, но как–то неуверенно.
Яна решила не вдаваться в подробности — нечего портить себе настроение, оно у нее сейчас и без того не фонтан:
— Я забыла мелодию. Пока шла, помнила, а теперь забыла…
— А–а–а… — кажется, Галину это не слишком интересовало, она тут же затарахтела о своем животрепещущем: — Слушай прикол! Идем мы сегодня по Суворовской…
Но что там стряслось на Суворовской, Янке узнать не довелось: в трубке раздался щелчок и за ним знакомое тихое гудение. Так и есть, параллельный телефон в гостиной! Пылая праведным гневом, она стремительно вскочила с кресла и споткнулась обо что–то мягкое и податливое под ногами. Раздался оскорбленный кошачий визг, телефон выскользнул из пальцев, описал красивую крутую дугу и с грохотом покатился по полу. Как раз по тому крохотному клочку у двери, что без ковра… «Гаврюха, моя радость, спал себе спокойно под креслом! А я, бегемот косолапый!.. — с запоздалым раскаянием промелькнуло у нее в голове. — Телефон–то — дело десятое, а вот кота жалко…»
Галя отставила трубку на безопасное расстояние (треск был просто невыносимый), и на всякий случай старательно подула в мембрану:
— Алло! Янка, ты что, упала? — Но в трубке раздавался лишь противный сверлящий звук, от которого мгновенно заныли все зубы: — Don't speak. (Не говорит.)
Мама возвышалась над ней, словно караюший ангел со старинных икон. Ну, разве что без занесенного над головой сверкающего меча, попрозаичней: уверенно расставив ноги в мохнатых домашних тапочках и исконно украинским жестом уперев руки в бока. Яна всегда удивлялась, почему папа — такой интеллигентный, яркий и остроумный — выбрал в жены простую сельскую девушку? (Которая, правда, заочно получила высшее педагогическое, но от этого мало что изменилось…) Янка тут же устыдилась своих мыслей, к щекам жарко прилила кровь: как она могла так о матери?.. А та в это время потрясала разбитой трубкой, как ценным боевым трофеем:
— Вот, полюбуйся! Второй телефон!..
Из гостиной выглянул папа, при первом же взгляде на его вытянувшееся лицо Янка испугалась до обмирания внутри, что он сейчас тоже начнет ее распекать. (Или еще того хуже, будет стоять вот так, не говоря ни слова, и устало смотреть, как на безнадежный случай…) Потому в мгновение ока ощетинилась — даже волосы заметно встали дыбом, как длиннющие колючки у дикобраза — и выпалила с вызовом:
— Она слушает мои разговоры!
— Сильно они мне надо! — не осталась в долгу мама.
Отец встал между ними и судейским движением раскинул в стороны руки:
— Всё, брэйк!
«Выглядит, конечно, неутешительно… Посмотрим, что можно сделать," — Володя покрутил в руках растерзанный аппарат, соображая, с какой бы стороны подступиться. Кот–страдалец вольготно растянулся на кухонном столе, подобрев под влиянием скормленной ему колбасы. (Судя по всему, задето было лишь Гаврюхино достоинство.) Яна почесывала милостиво подставленное ей белое с разводами брюшко, журчащим нежным голосом приговаривала что–то ласковое и была, казалось, всецело поглощена самым важным в мире занятием — ублажением Гаврилы. Владимир сокрушенно покачал головой и нацелился паяльником в самый центр раскуроченных внутренностей, выбирая нужный проводок. Янка на минуту оторвалась от котяры, уселась на корточках верхом на расшатанную табуретку — как еще умудряется удерживать равновесие! — и невинным голосом спросила, указывая подбородком на телефон:
— Ну как, жить будет?
— Да уж твоими молитвами! Шаловливые ручонки…
Она с выражением вздохнула и устремила мечтательный взор куда–то в потолок:
— Вот был бы у меня мобильник…
Владимир так и знал, что к этому всё идет, прямо печенкой чувствовал! Вовремя спрятал улыбку и голосом занудного папаши проворчал:
— Один уже угробила.
Самую первую свою мобилку, серебристую «Моторолу» со съемной антенной, Янка прошлой весной прищемила дверцей машины. (Точней, прищемила валявшуюся на заднем сидении куртку с мобильником в кармане, но и этого оказалось достаточно.)
— Я бы его берегла… — искренними и честными, аж чересчур, глазами дочка заглядывала сбоку ему в лицо. Володя молча выудил из кармана свою рабочую синюю «Nokia» и эффектно выложил перед ней. Янка выглядела сильно разочарованной: для приличия немного повертела телефон в руках и аккуратно, одним пальцем, отодвинула в сторону: