Джоанна Линдсей - Это дикое сердце

Калида помчалась в салун Марио, где работала по вечерам. Она жила с матерью, но сама распоряжалась своей жизнью и делала что хотела, работала где хотела и не обращала внимания на материнские увещевания.

Она работала в салуне, потому что именно там кипела жизнь. Там случались перестрелки и драки – притом многие затевались из-за нее. Калида упивалась этим и была по-настоящему счастлива, когда ей удавалось стравить двоих мужчин или увести мужчину у другой женщины, чтобы затем наблюдать за следовавшей после этого драмой. Калида никогда не останавливалась на полпути и всегда добивалась желаемого.

Теперь она была вне себя от злости. Gringa[17] не дала ей тех ответов, которые она хотела услышать. И, похоже, не особенно расстроилась, узнав, что у Чандоса есть другая женщина.

Может, между Чандосом и gringa ничего не было. Могло ли такое быть? Возможно, их поцелуй на глазах у Мамы ничего не значил. Но Калида убедила себя, что между Чандосом и Кортни что-то произошло. Калида знала, что он никогда раньше не путешествовал с женщиной. Чандос был одиночкой. Именно это, а еще окружавшая его аура опасности так привлекали ее в Чандосе.

Она знала, что Чандос стрелок, но также не сомневалась в том, что он преступник. Она никогда его об этом не спрашивала – просто была уверена, что это так. Преступники возбуждали Калиду больше всего на свете. Их пренебрежение законом, их непредсказуемость, их опасная жизнь. Многие из них, находясь в бегах, проезжали через Аламеду – как правило, чтобы скрыться на Индейской территории. Она знала многих бандитов, со многими переспала, но Чандос не был похож ни на кого из них.

Он никогда не говорил, что любит ее. Никогда не пытался одурачить ее словами. Ей никак не удавалось его обмануть. Если он говорил, что хочет ее, он хотел ее. Если она пыталась повысить ставки, чтобы возбудить или разжечь его ревность, он уходил.

Именно его безразличие интриговало ее и делало доступной для его ласк, когда бы он ни появлялся в городе, независимо от того, с кем еще она спала или кого добивалась в этот момент. И Чандос всегда приходил к ней. Кроме того, он останавливался в доме ее матери, что было удобно.

Чандос не любил гостиницы, и в первый же раз, когда появился в Аламеде, уговорил Маму сдать ему комнату. В отличие от других мужчин Калиды Маме он понравился. А с тех пор, как братья Калиды выросли и оставили родительский кров, в доме как раз пустовали их спальни. Мама знала, чем занимались по ночам Чандос и ее дочь. Калида приводила к себе и других мужчин, даже Марио, но Мама давно отказалась от попыток ее изменить. Дочь всегда поступала по-своему и не желала меняться.

И вот мужчина, которого она считала безраздельно своим, привез в город другую женщину и попросил ее Маму присмотреть за ней! Что за наглость!

– Что зажгло эту искру в твоих глазах, chica[18]?..

– Этот… этот… – Она замолчала, задумчиво глядя на Марио. И вдруг улыбнулась. – Неважно. Дай-ка мне виски, прежде чем я пойду работать… только не разбавляй водой.

Она пристально следила за тем, как он наливает ей напиток. Марио, ее дальний родственник, приехал в Аламеду с ее семьей девять лет назад. Семье пришлось сменить несколько городов, в которых нетерпимо относились к мексиканцам, пытающимся вести собственные дела. Аламеда, расположенная дальше к северу, была терпимой к мексиканцам. Всем нравилась стряпня Мамы, поэтому никто не возражал, когда Марио открыл салун напротив ее ресторана. Салун имел успех, потому что выпивка у Марио была хорошего качества и дешевле, чем у его конкурентов.

Марио был любовником Калиды, когда та проявляла великодушие. Будь его воля, он мигом женился бы на ней, как и многие другие мужчины, но Калида не хотела замуж. Разумеется, Марио был ей ни к чему. Он был довольно смазлив, с бархатистыми карими глазами и тонкими усиками, делавшими его похожим на испанского гранда. Его тело бугрилось мускулами. Но в глубине души Марио был трусом. Он ни за что не стал бы сражаться за нее.

Когда Марио протянул ей стакан виски, Калида одарила его улыбкой. В ее голове созрела идея, сулившая множество возможностей.

– У Мамы живет одна гостья, красивая gringa, – сказала она с небрежным видом. – Но Мама не знает, что она puta.

– А ты откуда знаешь?

– Она призналась, что собирается оставаться в нашем доме только до тех пор, пока не вылечит раненую ногу. Потом она переедет в дом Берты.

В Марио разыгралось любопытство. Он часто бывал в борделе у Берты, хотя его принимали лишь несколько девушек. Новая шлюха будет пользоваться большим спросом, особенно красивая. Впрочем, подумал Марио, он будет последним в ее постели.

– Думаешь рассказать матери? – поинтересовался он.

Калида, раздраженно поджав губы, пожала плечами.

– Не вижу смысла. Она дружелюбная, эта gringa, разговорчивая, и… и на самом-то деле мне ее жаль. Не представляю, каково это – хотеть мужчину и не иметь никого под рукой. Но уж это ее трудности.

– Это она тебе сказала?

Кивнув, Калида склонилась над стойкой бара и понизила голос до шепота.

– Она даже спросила меня, не знаю ли я кого-нибудь… кто мог бы ею заинтересоваться. Что ты об этом думаешь? – Он нахмурился, и она рассмеялась. – Да будет тебе, Марио. Я знаю, что в конце концов ты ее получишь. Я не против, querido[19], ведь я знаю, что для тебя это ничего не значит. Но ты хочешь дождаться, пока она истаскается, или предпочтешь взять ее, когда ей отчаянно нужен мужчина?

Он попался. Она хорошо знала этот взгляд. Марио возбудила одна мысль, что он станет первым мужчиной в городе, кому достанется новая женщина.

– А как же твоя мама? – спросил он.

– Подожди до завтрашнего вечера. Маму пригласили на вечеринку по случаю дня рождения Энн Харвелл, и она намерена туда отправиться, как только последний клиент уйдет из ресторана. Конечно, она не пробудет там слишком долго – послезавтра ей идти в церковь. Но если будешь вести себя тихо, я уверена, gringa захочет, чтобы ты остался с ней на всю ночь. А утром, пока мама будет в церкви, сможешь уйти.

– Скажешь ей, чтобы она меня ждала?

– О нет, Марио, – усмехнулась Калида. – Ты должен ее удивить. Я не хочу, чтобы дамочка чувствовала себя передо мной в долгу. Просто позаботься о том, чтобы она не заорала, не дав тебе шанса рассказать ей, зачем ты пришел.

«И если все пройдет гладко, – подумала Калида, – Чандос вернется как раз вовремя, чтобы стать частью сюрприза. О, это будет грандиозная сцена – прямо не терпится оказаться там и увидеть все собственными глазами». Ей стало лучше от одной мысли об этом.

Квадрат желтого света падал на грязную улочку за небольшим домом. Этим субботним вечером здесь, в стороне от шума и гама главной улицы, было тихо.

Чандосу сказали, что в этом переулке в основном живут девушки из варьете. Одна из них была любовницей Уэйда Смита. Ее звали Лоретта.

Чандос потратил уйму времени на ее поиски, потому что здесь, в Парисе, Смит жил под другим именем. Кроме того, Смит скрывался от полиции. Никто не знал его как Уэйда Смита, и лишь немногие знали его под именем – Уилл Грин.

Чандос знал, что этот Уилл Грин мог оказаться совершенно другим человеком. Но мог оказаться и тем, кем надо. Чандос не хотел рисковать. Он долго стоял в тени, пересекавшей переулок, и наблюдал за домиком, прежде чем подойти к нему. Пистолет был наготове. Его сердце быстро билось. Он был возбужден. Вот он, момент истины, которого он так долго ждал. Он скоро должен был встретиться лицом к лицу с убийцей своей сестры.

Украдкой подойдя к двери, Чандос осторожно потянул за дверную ручку. Дверь была не заперта. Он подождал, приложив ухо к двери, но ничего не услышал. Только шум крови, гулко пульсировавшей в висках.

Он снова медленно повернул ручку и с размаху толкнул дверь ногой. От удара передняя стена дома дрогнула. Несколько тарелок на полке опрокинулось, чашка выкатилась на середину грязного пола. Светловолосая голова на кровати повернулась и уставилась на револьвер Чандоса.

Грудь, проглядывавшая сквозь простыню, была крошечной, едва сформировавшейся. Чандос понял, что девочке, лежащей в постели, не может быть больше тринадцати или четырнадцати лет. Он ошибся домом?

– Лоретта?

– Да.

Девушка съежилась от страха.

Чандос тяжело вздохнул. Это был правильный дом. Он должен был помнить, что Смиту нравились молоденькие.