— Я иду на работу, — произнесла я.

Мама попыталась скрыть удивление, натянуто улыбнулась и пару раз кивнула.

— Прекрасно, Рэйчел.

Но я видела ее глаза — в них застыла смесь надежды и обеспокоенности, что я проведу весь день вдали от нее. За это половина меня полюбила ее еще больше, и я ценила все то, чем мама пожертвовала, чтобы быть рядом со мной все эти месяцы, но другая половина ощущала стыд и вину по той же самой причине.

Жизнь после этого дня стала чуть более упорядоченной. Я продолжила работать. Даже понемногу начала этим наслаждаться. Моя подруга Тесс приходила по вечерам, и мы смотрели фильмы (конечно, комедии), ели мороженное, и она рассказывала мне сплетни о том, что творилось в маленьком кругу наших друзей. Постепенно я снова становилась собой.

Однажды после ужина я сказала маме, что ей пора возвращаться домой. Она пробыла здесь достаточно долго. Мама слишком долго была моей поддержкой. Пришло время снова становиться самостоятельной.

— Ох, милая, я не против. Уверена, твоему папе нравится столько свободного времени. Наконец он получил немного спокойствия и тишины, чтобы строить свои нелепые модельки кораблей. И здесь довольно здорово, только мы девочки, — ответила она, потягивая свой вечерний чай.

Я знала, она сомневалась, стоит ли оставлять меня. Я ее единственный ребенок. Понимала, она переживает, что если оставит меня, то никого не будет рядом, чтобы убедиться, что я не вернулась к своим дням изоляции в спальне. И думаю, что мама наслаждается тем, что снова может заботиться обо мне.

Но мне это нужно. Мне нужно учиться снова быть одной. Тепло улыбнувшись, я просто повторила ее слова, сказанные мне, когда я в них так отчаянно нуждалась:

— Мне это нужно.

Перед отъездом мама протянула мне визитную карточку. «Доктор Шейла Эмбри. Психиатрия». Меня это смутило. Я думала, все уже забыто. Думала, что справляюсь. Разве мама не заметила усилий, которые я прикладываю, чтобы снова жить своей жизнью? Каждый день хожу на работу, пару раз в неделю вижусь с Тесс. У меня есть свой распорядок. Разве не это все хотят видеть?

— Я рада, что ты вернулась к работе, встречаешься с друзьями, выходишь из дома, — сказала мама. — Но, милая, ты не живешь. Простое движение в повседневной жизни — не одно и то же. — Она взяла мои руки в свои и сжала их. — Ее очень рекомендуют. Пожалуйста, просто сходи и поговори с ней. Может, она сможет тебе помочь, что делать дальше. Бен хотел бы этого для тебя.

У меня защипало глаза, навернулись слезы лишь при упоминании имени Бена.

— Чего бы он хотел? — повторила я тихо, но внутри — в своей голове — я кричала.

ЧЕГО БЫ ОН ХОТЕЛ?!

Я знала, чего бы хотел Бен: чтобы я справилась со всем по-своему.

Чего от меня хотят остальные? Чего они ждут от меня? Мой мир изменился навсегда всего за минуту. Шестьдесят секунд. Сколько людей могут это сказать? Кто может быть к этому готов? Что мне нужно, так это больше времени, чтобы справиться с горем, а не какая-то незнакомая женщина, которая скажет, что пришло время создать новый жизненный путь. Как только мама ушла, я сразу же отменила назначенный прием.

После этого мне каждую неделю названивали из офиса доктора Эмбри и спрашивали, готова ли я назначить новую встречу. После пятого звонка я сдалась и согласилась на прием, думая, что схожу один раз, а потом они оставят меня в покое. Это было пару месяцев назад.

— Итак, Рэйчел, как ты себя сегодня чувствуешь? — спрашивает доктор Эмбри.

На ней синий брючный костюм, который меня раздражает, длинные светлые волосы собраны в тугой пучок. Она всегда начинает наш разговор с этого. «Как ты себя чувствуешь?», «Ты спала?», «Как ты справляешься?» — эти вопросы самые легкие. Сначала я отвечала коротко и по делу.

«Нормально».

«Хорошо».

«Как всегда».

После пары визитов я стала замечать, что мои односложные ответы больше не удовлетворяют ее.

Я верю, что в терапии есть позитивные стороны. Некоторые люди находят поддержку, в которой нуждаются, и используют ее, как неотъемлемую часть процесса исцеления, в то время как другие находят внутреннее мужество, чтобы снова столкнуться с окружающим миром. А я… Я даже не понимаю, почему продолжаю приходить.

Не появилось никаких прозрений, и я не нашла внутреннюю силу, чтобы двигаться дальше и начать новую главу своей жизни. Несмотря на то, что психиатрия теоретически должна была помочь мне, этого не случилось. А самое главное — боль от потери Бена не уменьшилась. Полагаю, частично я продолжаю приходить, чтобы мама была счастлива.

Я должна маме хотя бы это. Окружающие думают, что Рэйчел Миллер возвращается к жизни. Двигается дальше, выходит за рамки своего горя.

Все это ложь.

Но сегодня, когда доктор Эмбри спросила, как я себя чувствую, мне захотелось дать ей правдивый ответ.

Тревожно.

Ощущаю давление.

Злость.

Выбирайте.

Вместо этого, повторяю то же самое, что делаю каждый свой визит.

— У меня все хорошо. Я занята на работе. Наступила весна, много праздников! — отвечаю я, поднимая кулак в воздух. Понимаю, что мои слова чересчур положительные.

Когда ничего не добавляю, доктор смотрит на блокнот, лежащий на коленях, и начинает что-то записывать.

Она часто так делает, и я не знаю, что же она пишет. Я пыталась узнать это много раз. Наблюдала за тем, как двигается ручка, пыталась понять слова по завиткам и точкам. Но бесполезно. Я осматриваю комнату, снова сосредоточившись на орхидее.

— Что насчет общественной жизни? После нашего последнего разговора ты выходила куда-нибудь?

Я задумываюсь, считается ли продуктовый магазин «выходом», но понимаю, это не то, о чем она спрашивает.

— В центре города открылся новый бар, и на прошлой неделе Тесс пригласила меня сходить туда с ней.

Я улыбаюсь, надеясь, что этот ответ ее удовлетворит. Доктор Эмбри кивает и смотрит на меня, ожидая продолжения. Мне больше нечего добавить. Я так и не пошла.

Тесс приглашала меня, это правда, даже умоляла, чтобы я пошла и оценила бар вместе с ней и нашими друзьями. Я согласилась пойти. Но в тот вечер, когда открыла шкаф, чтобы одеться, единственное подходящее платье, что я нашла, это то, которое надевала на сюрприз-вечеринку в честь дня рождения Бена — платье на бретелях ярко-синего цвета с ярко-фиолетовыми вставками повсюду.

Как только надела его, на меня нахлынули воспоминания о том вечере. Удивленное выражение на лице Бена, когда он зашел в наш любимый бар для спокойного, как предполагалось, вечера, но вместо этого увидел наших друзей, коллег и членов семьи, которые пришли на празднование его тридцатилетия.

Я помню, как мы танцевали, двигались в унисон под звуки старых хитов восьмидесятых. Помню, как Бен шептал мне на ушко, как прекрасно я выгляжу, как он благодарен за вечеринку и как ждет не дождется, когда мы вернемся домой, и он снимет с меня это платье.

Я быстро сняла платье, спрятала его в дальний угол шкафа и захлопнула дверцу. Сделав пару успокаивающих вздохов, позвонила Тесс и сказала, что с одной из моих цветочных доставок возникли проблемы, и мне необходимо вернуться в магазин и все уладить.

После того как заверила, что мне не нужна помощь и настояла, чтобы они с девочками шли без меня, я надела домашние штаны и одну из любимых старых футболок Бена и забралась в постель. В эту ночь он мне впервые приснился.


Бен появляется мной, прямо как по волшебству, одетый в ту же одежду, что и в ночь аварии. Голубые джинсы и свитер полицейской академии под черной зимней курткой. Как только вижу его, я бросаюсь в объятия, обвивая его руками и ногами.

Его твердая грудь ощущается такой реальной. Одной сильной рукой Бен обнимает мою спину, другой — поддерживает под попой. Я прижимаюсь лицом к его груди, вдыхая аромат. Он выглядит лучше, чем я помню — яркая улыбка, сверкающие глаза, и это напоминает, как Бен смеялся над нашей пятилетней разницей в возрасте.

Провожу пальцами по его светлым волосам и целую каждую морщинку. Я держусь за Бена и надеюсь, что никогда не придется отпускать. Лицом прижимаюсь к впадинке между его шеей и ключицей, вдыхая родной запах. Я хочу жить с этим ароматом вечность. Хочу упаковать его в бутылку и разбрызгивать по дому, удерживая рядом с собой.