Иногда Спенс принимал «дела большого брата» слишком серьезно.

Не то, чтобы Остин искал братскую связь. Холодный ветер соответствовал его настроению. Завернутый в толстую куртку, он ничего не чувствовал. Не испытывал никаких эмоций с того самого утра, как оставил Кэрри. Остин работал, чистил зубы и бродил без дела, но темная пустота внутри него отказывалась уходить.

Грузовик остановился в добрых десяти футах позади него. Остин ждал, когда хлопнет дверь и Спенс заорет. Парень понятия не имел, как уговаривать и убеждать. Он переходил сразу к угрозам. В любое другое время Остин был бы признателен за заботу. Но не сейчас.

Остин обернулся, чтобы махнуть Спенсу. И тогда увидел ее. Кэрри сидела на переднем сиденье, облокотившись на руль, и пристально смотрела на него через мягкие движения стеклоочистителей.

Остин покачал головой. Когда ее образ отказался покинуть разум, он закрыл глаза. Снова открыв их, он увидел распахивающуюся дверь и женские сапожки, выскальзывающие из машины.

Кэрри спрыгнула в снег с высокого сиденья, одетая в обтягивающие джинсы и дутую куртку, которая так ему нравилась. Что-то в этом наряде напомнило ему спокойные времена вместе на ферме, до того, как все было нарушено вторжением внешнего мира.

— У меня к тебе вопрос. — Она не дожидалась, пока он заговорит. — Какой мужчина занимается любовью с женщиной, а на следующее утро уходит, даже не попрощавшись?

— Я написал записку, — сказал он, не задумываясь.

Эти слова заставили ее фыркнуть.

— Это была рождественская открытка, такого рода вещи отправляешь своей двоюродной бабушке или деловому партнеру. Не самый подходящий способ общения со своей девушкой.

Его разум отказывался принимать слова. Остин все еще не мог поверить, что она стоит перед ним.

— Моей.. кому?

— Я жду извинений. — Она вытащила руку из заднего кармана и указала на него. — И лучших. Не в стиле парня: «произошла ошибка». А ползая на коленях, умоляя о прощении. И даже тогда я планирую заставить тебя немного поунижаться.

Ничего из этого не имело смысла. Остин наконец отпустил ее на свободу, а она все еще стояла в четырех футах от него.

— Зачем ты здесь?

— Зачем, как ты думаешь?

В конце концов, он посмотрел на нее. Действительно посмотрел. За всеми ее угрозами и розовым щечками он увидел предостережение.

Ее обычный пыл уступил место чему-то другому. Осунувшееся лицо, бескровные губы. Остин узнавал признаки человека, который с трудом существовал, потому что с ним было то же самое после того, как оставил ее.

— Если бы ты оставался неподалеку, мы могли выяснить все до конца. — Она сделала два шага вперед.

Остин боролся с желанием сохранить пространство между ними.

— Мы делали это миллион раз. Ты сказала, чего хочешь, а я наконец услышал.

— Оставляю это тебе, начинай обращать внимание на неправильные моменты.

Она улыбалась?

— Я не понимаю.

— Конечно.

Она сделала последний шаг, убирая пропасть между ними. Так близко, что он мог дотянуться и коснуться ее волос. Остин сжал руки по бокам, чтобы этого не произошло.

— Я говорила тебе, что хотела работать в музее, потому что не желала закончить как моя мать, разочарованной и полной сожалений.

Знакомая боль пульсировала в его груди. Сердечный приступ, которого он боялся, был на самом деле разбитым сердцем.

Видеть Кэрри и вспоминать все это... он не мог этого вынести.

— Я не могу сделать это с тобой снова. Я признал, что все испортил, и сейчас я пытаюсь дать тебе пространство, о котором ты просила. По крайней мере, ты заслуживаешь большего. — У него едва были силы говорить. И видеть ее здесь, на своей территории, толкало прямо к краю последний удерживаемый им контроль.

Когда Остин еще мог сохранить то немногое, что осталось от его достоинства, и отвернулся, Кэрри положила руку ему на грудь.

— Ты только наполовину прав.

— Ты потеряла меня. — Черт, он едва мог сосредоточиться, когда она стояла так близко.

— Когда я давала тебе объяснения касательно мамы, я пропустила кое-что важное о нас.

Через слой одежды и перчатки чувствовался вес ее рук, прижимающихся к нему.

— Что?

— Пока я была занята беспокойством о том, что становлюсь как моя мама, случилось кое-что другое. Нечто столь же сильное и эмоционально сокрушительное. Ты был убежден: я становилась как твоя мать. — Печаль заполнила ее глаза. — Прости меня за то, что не поняла этого прежде. Я знала все о твоем прошлом, но даже на секунду не задумалась над тем, чтобы осознать, как ты представляешь себе наши отношения.

Остин отказывался быть жертвой своего прошлого. Его мать ушла, а он жил дальше. Его отец выполнял все роли, делая все правильно.

— Я вычеркнул свою мать из жизни давным-давно.

— Но не из своего сердца. — Кэрри сняла перчатку и медленно расстегнула его куртку, как раз достаточно, чтобы скользнуть своей рукой внутрь. Тепло проникало прямо в его сердце. — То, как она поступила с тобой, сформировало тебя, какой ты есть. Она причинила тебе боль, и даже сейчас ты делаешь вид, что не огорчен.

— Я взрослый мужчина.

— И видя меня, достигающей чего-то, ты убежден, что я выберу мечту, а не тебя, и уйду.

— Ты так и сделала. — Он захотел забрать свои слова обратно также быстро, как только они вырвались.

— И это было правильным, но не окончательным решением.

Как можно осторожнее он коснулся ее руки и убрал ее от себя. Резкий треск закрывающейся молнии прозвучал над лесом, когда он снова застегнулся, создавая последний символический барьер.

— Ладно, мне нужно идти.

— Выслушай меня. — Кэрри положила руки ему на щеки. Оголенная поверхность ладошек около его холодной кожи. — На этот раз я та, что борется за нас.

Это все, что Остин когда-либо хотел от нее — переживать так же сильно, как это делал он. — Ладно.

— Я пригласила тебя на вечеринку, потому что мне нужно было, чтобы ты увидел меня как личность и понял, какое место занимает работа в моей жизни.

— Я понял это. — Правда врезалась в него, словно удар тела, и он все еще не оправился от этого.

— Но ты не увидел, что там есть место всему. Работа — это то, чем я занимаюсь, но ты — часть того, кем я являюсь. Лучшая часть. Я даже не понимала, что столкнулась с этим, ходя из дома на работу и блокируя все остальное, пока ты не устремился в Вашингтон и не нашел меня.

На этот раз он позволил ей увидеть внутреннюю потребность, позволил этому просочиться сквозь него. — Я был в отчаянии, пока не увидел тебя снова.

— Я думала, что мы наконец-то были на одной волне, а ты сбежал.

Неожиданный прилив тепла вернулся в его тело, заставляя отстаивать свои решения.

— Я не сбегал.

— Ты оставил меня, что нормально, потому что была твоя очередь.

— В каком смысле?

— Я бросала тебя несколько раз, все по правильным причинам, но при этом все же неправильным способом. Я приношу извинения, потому что теперь понимаю, как сильно облажалась. — Кэрри подтянулась и потерлась щекой о его щеку. — Я так сожалею. Пожалуйста, знай это: даже когда я боролась с тобой — я никогда не переставала любить тебя и желать, чтобы мы нашли путь обратно друг к другу.

Остин хотел верить, дать жизнь огоньку надежды внутри него, но она не понимала. Ему было необходимо, чтобы она знала: он дал ей возможность, о которой она просила.

— Я не покидал Вашингтон, чтобы наказать тебя. Я давал тебе свободу.

— Я не хочу быть свободной от тебя.

Дыхание перехватило у него в легких.

— Не хочешь?

— Мы можем справиться с расстоянием и находиться в двух местах.

Внутри него ожила надежда.

— Мы будем ездить туда-сюда. Я могу найти кое-какую работу в Вашингтоне, а ты можешь приезжать в Холлоуэй на выходные. Меня даже не беспокоят ежедневные поездки. — Господи, ему нужен был лишь шанс, чтобы доказать ей, это сработает.

Кэрри кивнула, притягивая его лицо ближе.

— Это не идеально, но мы что-нибудь придумаем и придем к чему-то долгосрочному. Я знаю, мы сможем. Организационная работа никогда не была проблемой. Она была в уважении и доверии друг к другу. Это привело нас к тому, что мы имеем сейчас.