Жасмин Майер - Её невыносимый лжец

Ее легкое прикосновение быстро перерастает в ураган. Та ярость, которая чувствовалась в ее голосе, когда она несколько минут назад орала на всю аллею, теперь находит выход. Выплескивается в ее дерзком напоре, под которым даже я, тяжелый мужик, делаю несколько шагов назад.

Спиной чувствую твердость — Антошка вжала меня в чертово дерево.

Слева дорога, по которой проносятся поздние машины, справа, за деревьями, полутемные дома, а мы в тени, куда не добивает свет фонарей, целуемся с самозабвенностью подростков.

Но я уже давно не мальчик. Мое желание давно искало выход, и сейчас я просто не могу удержаться. Цепляю пальцами плюшевый на ощупь батник и запускаю руки под одежду. Она сдавленно стонет мне в рот. Вожу по тонкой футболке, снова пересчитывая ее ребра большими пальцами.

Хочу верить, что однажды я смогу повторить это языком. Начать снизу вверх, от втянутого живота и выше. Или ниже. Каждый из вариантов способен спалить меня дотла. Я должен, должен коснуться ее. Почему и чего я ждал? Я ведь столько времени бредил ее телом. А сейчас она здесь, в моих руках.

Тяну на себя ее футболку и аж дрожу от предвкушения первого прикосновения. Настолько сильно хочу ее коснуться, что ни о чем другом думать не могу. И пробравшись под футболку, тут же накрываю ладонью ее голую грудь.

На ней нет лифчика. И горячий твердый от возбуждения сосок тут же «царапает» мою ладонь.

Глаза Антошки распахиваются.

— Холодно же! — ахает она.

Блин.

Ну ты молодец, Андрей.

Собирался же руки хоть немного погреть сначала, ну ведь помнил об этом, как можно было вот так забыть и сразу ее холодными ручищами лапать?

Еще мгновение назад затуманенный таким же сильным, как у меня, желанием взгляд вдруг резко проясняется. До Антошки в полной мере доходит, что время даром я не терял и уже откровенно лапаю ее на аллее. В общественном месте. В нескольких метрах от дома.

Она тут же упирается руками мне в грудь, чтобы оттолкнуть.

— Ну уж нет, стой, где стоишь! Не дергайся!

Ну вот. Теперь я ее испугал. Но вырываться она тоже перестала. А я должен удержать ее. Не отпущу без ответов на мои вопросы. Как в прошлый раз. Снова.

Сцепил пальцы в замок на ее талии и снова притянул близко к себе. Оба наших сердца колотятся в унисон в частом, сумасшедшем ритме.

— Чувствуешь? Ты ведь тоже это чувствуешь, правда?

Антошка подозрительно притихла.

— Ты можешь не отвечать сейчас, — продолжаю, — но я точно знаю. Ты чувствуешь то же самое при виде меня. Та самая искра. Буря. Безумие… Со мной никогда такого не было. И я… Хочу попросить о втором шансе.

Ее глаза становятся размером с два блюдца.

А потом сначала нерешительно, но постепенно все сильнее она трясет головой. Раскрасневшаяся, с опухшими от поцелуя губами, она все равно снова говорит мне: «Нет». Даже после того, как сама же набросилась на меня.

— Отпусти меня… — сипло говорит она. — Я должна уйти.

Посмотрела куда-то вбок, словно ответы на мои вопросы могли быть вывешены в окнах ее квартиры. Поджала губы в уже знакомой решимости. Обняла саму себя руками. Мне ведь больше не дает сделать тоже самое.

Безнадежная упрямица. Что может удерживать ее настолько сильно в стороне от меня? Она тоже замужем? Может, хотя бы сейчас она скажет мне правду в надежде, что я наконец-то отстану?

— Могу я хотя бы узнать, почему?

Но, кажется, нет. Не скажет. Не удерживать же ее силой… Я разжал руки.

Она снова тряхнула темно-рыжими волосами, а я отлип от дерева и все-таки перегородил ей путь.

В ее взгляде снова кипит ярость. Ну прости, сейчас ты можешь злиться только на саму себя. Это не я на тебя набросился, не в этот раз. Вот бы эту ярость, да в нужное русло…

Но не судьба.

— Скажи мне хотя бы свое имя. Именно об этом я хотел спросить тебя. А то как-то нечестно выходит, не находишь? Мое-то ты знаешь.

И лучше тебе не знать, как я называю тебя за глаза.

Уж думал, она пошлет меня в далекое путешествие и убежит, но вместо этого услышал, как она процедила сквозь зубы:

— Меня зовут Соня. А мою дочь зовут Аля. И именно поэтому у нас с тобой ничего не будет. За развлечениями тебе не ко мне, а ты явно не готов ни к чему серьезному весь такой… Такой… Ну короче, знаешь ты какой, так что просто держись от меня подальше, ясно тебе это, Андрей?

Развернулась и припустила домой.

А я узнал все, что хотел.

— Прости меня, Аль, — прошептала я еще раз, целуя дочь в лоб. — Прости, что вчера так не вовремя заснула.

Да, я соврала ей.

А что мне оставалось? Шишки и каштаны, которые так и остались на аллее, были последней вещью, что меня тогда волновало. От Андрея я сбежала с реактивной скоростью. Ведь мы жили в одном подъезде, не хватало еще возвращаться домой вместе. Оказаться с ним в узкой кабине лифта. Мне и на свободе рядом с ним казалось, что он центр этой Вселенной, а что уж говорить про замкнутые помещения?

Андрей не стал бросаться следом.

На его лице отразилась полная гамма противоречивых чувств, когда я наконец-то сказала о дочери. Правильное решение. Все с ним моментально ясно. Просто еще один мужчина, который боится ответственности. Для таких наличие ребенка понижает мужское либидо прямо-таки в считанные секунды. Как по волшебству.

Я снова ошиблась и эта ошибка дорого мне обошлась — Аля осталась без обещанной подделки. Она уже заснула, когда я попросила Лерку приглядеть за ней, поэтому дочь поверила мне на слово, когда я сказала, что вместо того, чтобы сбегать на аллею и начать делать поделку, я уснула прямо в кресле.

Не плакала. Не обвиняла. И это резануло по сердцу еще сильнее. Даже моя собственная дочь в курсе, что все это без толку и у нее непутевая мамаша.

Короче, причин для самобичевания мне тем утром хватало. Особенно, учитывая Андрея и вчерашние поцелуи, от которых по телу разливалось тепло, но Вселенная, видимо, решила, что и этого недостаточно.

Как только Аля убежала в группу, ко мне вышла наша воспитательница Наталья Васильевна и попросила меня на два слова. Мы вместе вышли в коридор.

— Сонечка, мне правда неудобно о таком говорить… Дело в том, что Аля стала очень много фантазировать.

— В каком смысле? — оторопела я.

Наталья Васильевна протянула мне кипу бумаги, которые держала в руках. Хватило беглого взгляда, чтобы узнать розовый вертолет. Он был изображен на всех рисунках.

— Аля смотрит мультик «Щенячий Патруль» и там…

— Нет, — мягко покачала головой воспитательница. — Я знаю, что в мультфильме один щенок летает на розовом вертолете, но эти картинки не имеют ничего общего со щенками. Аля уверена, что ее отец пилот… И он скоро прилетит. Это так?

— Послушайте, я не думаю, что вам стоит вмешиваться и…

— Соня, — опять прервала она меня. — Я бы не стала вмешиваться, это сугубо твое личное дело. Но над Алей смеются другие дети. Она часто плачет, злится и ругается с ними. И все из-за розового вертолета.

— Дети всегда ругаются, — подала я слабый голос.

Наталья Васильевна тяжело вздохнула.

— Она не рассказывала тебе об этом?

Я качнула головой. Дома она вертолеты не рисует.

— Я долго взвешивала, но решила, что ты должна это знать, Соня. Со своей стороны, я помогу Але чем смогу. Всего доброго.

Распрощавшись, она ушла, а я на негнущихся ногах спустилась по лестнице и вышла на крыльцо детского сада. Но там меня ждал еще один круг ада.

Под козырьком толпились активные мамочки группы. Из-за вечной занятости я держалась в стороне от субботников, уборок, покрасок, открытых уроков и всего, в чем требовалась родительская помощь. Просто не могла иначе, у меня не было свободного времени на это. А объясняться с посторонними о своем образе жизни я не собиралась.

Я попыталась проскользнуть мимо, но шел дождь, а народу было слишком много. Незамеченной уйти не удалось.

— Минаева! — окрикнули меня. — У нас назначен плановый ремонт крыши. В группе потолок протекает. Нужна мужская сила, чтобы вытащить мебель.

— Ничем помочь не смогу, — бросила я и сбежала по ступеням крыльца.

— Как это? — донеслось вслед.