Вера и Марина Воробей - Фальшивая нота

– Неужели нельзя было найти кого-нибудь посимпатичней? – Девушка растянула губы в презрительной улыбке.

– Нельзя, – грубо отрезал Женя, и она кожей почувствовала: больше на эту тему говорить не стоит. Зачем перегибать палку?

– Ой, мне так стыдно перед Татьяной Сергеевной! – Маша прижала к щекам ладони и сокрушенно замотала головой. – Не понимаю, что со мной случилось! Крыша, наверное, поехала… Но ты же сам всегда говорил, что я – девочка наоборот! Всегда делаю не то, что нужно. Жень, мне действительно очень стыдно перед твоей мамой. Пожалуйста, передай ей мои извинения.

Нет, это было явно не то, что могло бы его сейчас пронять. Женя как-то болезненно поморщился, ничего не ответив на ее просьбу. Маша с досадой отметила про себя, что никак не может найти верную интонацию. И чтобы только не молчать (этого она вообще делать не умела), девушка сказала, жеманно растягивая слова:

– Интересно, а кто-нибудь из продюсеров увидел сегодня по телику твой клип или нет?

И тут Женя снова произнес совсем не то, что хотел. Определенно эта девушка имела над ним некую странную, почти гипнотическую власть. Она будто бы парализовывала его волю. Женя и раньше замечал, что в присутствии Маши с ним всегда что-то непонятное происходит: говорит не то, что хочет, невпопад отвечает на вопросы. Но ведь они давно уже не виделись, и это состояние постоянной скованности он успел забыть, тем более что с Черепашкой все было совсем по-другому. С Люсей Женя чувствовал себя легко и свободно, всегда оставаясь самим собой. С ней не надо было думать над каждым словом… С Люсей он ощущал себя почти так же, как со своим лучшим другом – скрипачом Валеркой. Вот и сейчас Женя хотел сказать, что ему-то как раз совсем неинтересно, видел ли кто-нибудь из продюсеров его клип или нет, а вместо этого произнес совсем другие слова:

– С одним я даже уже по телефону разговаривал.

– Правда? – В Машиных глазах так и заплясали огоньки. – Кто такой? Ты фамилию запомнил?

– Чривицкий, кажется… А зовут Афанасий. Это я точно запомнил, из-за пива… Ну, знаешь, пиво есть такое – «Афанасий»?

– Афанасий Червинский! – восторженно выдохнула Маша и прикусила нижнюю губу. – Вот это круто! Супер! Слушай, Жека, а что он тебе сказал? Ты договорился с ним о встрече? – сыпала вопросами девушка.

– Он предложил нам раскрутку и оставил свой телефон. Я пообещал позвонить… – нехотя ответил Женя.

– Телефон?! У тебя есть телефон Афанасия Червинского?! – Маша смотрела сейчас на Женю так, будто у того внезапно вырос на лице второй нос или третий глаз прорезался. – Жека! Я… Я тобой горжусь! А между прочим, я всегда в тебя верила и знала, что ты личность и не такой, как все эти рокеры доморощенные! Сплошные понты… И этим грачам-придуркам так и сказала: «Запомните фамилию: Кочевник! Вы еще услышите о нем!» – вдохновенно врала Маша, чувствуя, как закрутились-забегали в голове колесики: удача сама плыла к ней в руки. Теперь главное – не вспугнуть ее!

– Слушай, ты могла бы вспоминать об этих «Грачах» не так часто… Мне совершенно неинтересно, что ты им сказала и что они тебе ответили! – с плохо скрываемым раздражением попросил Женя.

– Ревнуешь? – лукаво сощурилась Маша. Уже ничто не напоминало о ее недавних слезах.

Он промолчал.

– Жека, а я замерзла… – пожаловалась Маша и зябко передернула плечами. – А между прочим, я только после болезни… Не хотелось бы снова с температурой слечь…

– Тогда пойдем, я тебя домой провожу, – откликнулся Женя.

– Пойдем.

И обоим было заранее известно, что произойдет дальше: Маша пригласит его подняться, он согласится, чуть ли не с порога она сунет ему в руки гитару и вскоре запоет своим необыкновенным, проникающим в самую душу голосом…

А на другом конце Москвы, в своей крохотной комнатке, свернувшись калачиком на диване и накрывшись с головой своим любимым клетчатым пледом, лежала Люся Черепахина. Она не спала, хотя со стороны, если бы кому-то удалось заглянуть под плед, могло показаться именно так: закрытые глаза, ровное дыхание и отрешенное выражение лица, какое обычно бывает только у спящих людей. Ни обиды, ни даже горечи не было сейчас в душе у Люси. Одно опустошение, вынести которое подчас бывает тяжелей, чем самую смертельную обиду. Потому что обида, какой бы сильной она ни была, все-таки живое чувство. А вот пустота – нет. Ничего страшнее пустоты и быть не может, особенно когда речь идет о человеческой душе и сердце. А в уставшей голове девушки, одна тяжелее другой, медленно ворочались мысли: «До чего же все зыбко и нелепо в этой жизни! Ведь если бы я не сказала, что мне не хочется идти в кафе, ничего бы не случилось… Нет, эта настырная девица все равно бы явилась так или иначе, – возразила себе Черепашка. – И ведь в такой день!.. Хотя днем позже, днем раньше – какая разница. Но Женька-то! Смотрел на нее, как кролик на удава, у него даже голос стал неузнаваемым. А может, он просто боится ее? Нет, он просто ее любит. Все это время он старался обмануть себя, убедить в том, что забыл Машу, разлюбил… Убедить себя, а заодно и меня. Но он же просил меня остаться. Говорил: «Не уходи!» Даже два раза. Да, но как он это делал! С какими глазами и каким голосом! Нет, если бы Женька действительно хотел, чтобы я осталась, он бы меня догнал, а он даже и попытки такой не сделал. Стоял как зомбированный… Ой! – Черепашка откинула с лица плед и даже глаза открыла, настолько неожиданной была явившаяся вдруг догадка: – А может, Маша его и правда приворожила?! А что, сколько угодно таких случаев! Иначе чем еще можно объяснить, что Женька не видит, не слышит, не чувствует, что каждое слово этой девицы насквозь фальшиво? Ведь он же совсем не дурак, а в ее присутствии ведет себя как полный кретин. Ну почему мне так не везет? А вдруг на нас с мамой лежит родовое проклятие? – Никогда раньше Черепашке такие мысли в голову не приходили. Она вообще не верила ни в заговоры с приворотами, ни в страшные проклятия. Но что еще оставалось думать бедной девушке? – Ведь мама такая симпатичная, остроумная, на телевидении работает, а все одна и одна… Даже не видела ни разу, чтобы ее кто-нибудь до дому провожал! Никогда мама не рассказывала о своих поклонниках, а ведь она еще такая молодая… И что она видит, кроме своей работы и дома? Крутится как заведенная, и никакой личной жизни! А у меня? Чем такая, лучше бы уж совсем не было! Сначала Геша Ясеновский, теперь вот Женька… Ну почему, почему мне такие слабаки все время попадаются? Видимо, я сама их чем-то притягиваю… Конечно, все дело не в них, а во мне… Понять бы, что во мне не так…» – Вот на этой грустной ноте Люся бы и уснула, наверное, если бы в следующий миг громко и требовательно не зазвонил телефон.

В трубке звенел возбужденный и какой-то удивительно помолодевший голос мамы:

– Люсь! Привет! Поздравляю, это было просто здорово! Твой Женька такого шуму у нас в редакции наделал! Только о нем все и говорят: открытие года, новая рок-звезда… Кстати, он сейчас у нас? – И, не дожидаясь ответа, Елена Юрьевна затараторила снова: – Передай ему мои поздравления! Ты тоже, кстати, была сегодня на высоте. Эй, ты чего там притихла? – заподозрив неладное, спросила мама.

– Все в порядке. Я просто устала. Ты скоро придешь? – спросила Люся и настороженно прислушалась: в трубке раздавалась приглушенная музыка и явно различались какие-то голоса. – Ты где, вообще, находишься?

– Дочь, я в ночном клубе, – гордо сообщила Елена Юрьевна.

– Чего ты там забыла? Я тебя жду, ужин приготовила…

– Ладно, не возмущайся. Отдай мою порцию Женьке. У меня здесь свидание, – заговорщическим голосом сообщила мама, и Люся поняла, что она прикрывает рукой трубку.

– Что? – опешила Черепашка. С удивлением она почувствовала, как в душе поднимается жгучая обида, даже комок к горлу подкатил: ей сейчас так одиноко и плохо, а мама там развлекается неизвестно с кем! И еще Черепашка поняла, что злится. И даже не на маму, а на этого самого «неизвестно кого». Все было так неожиданно и невероятно, что Черепашка стояла, слушая, как громко пульсирует в ушах кровь, не в силах произнести ни слова.

– Ну, я тебе все расскажу, когда вернусь, – заверила Елена Юрьевна. – Э-э-эй! Алло! Где ты там?

– Я здесь, – ответила, справившись с волнением, Черепашка.

– Обиделась, что ли? – удивилась мама.

– Еще чего! Развлекайся на здоровье… Только, когда вернешься… А ты, вообще, собираешься сегодня возвращаться? – спросила она так, будто бы это Лелик была ее дочерью, а не наоборот.