«М-ция оскв. тело, Отца и церковь», — быстро записал в тетрадке Гарри. Он редко брал тетрадь на служения, ограничиваясь тем, что подчеркивал карандашом в Библии нужные стихи. Сегодня юноша опять был без Писания, но надеялся, что со своей кафедры пастору не видно, что на коленях Гарри не Библия, а толстая тетрадь.
Проповедь расстроила юного евангелиста больше, чем ему поначалу показалось. Наедине с собой нельзя делать то, что не сделал бы в церкви, думал он. И так как Господь видел, чем занимается на своем ложе Онан, то Ему, как на ладони, виден и согрешающий Гарри в его каморке.
Впервые Гарри захотелось, чтобы служение окончилось быстрей.
«Надо во что бы то ни стало забрать Библию», — думал он. Писание казалось юноше талисманом, оберегающим от бесов.
Ровно в семь вечера он уже был у знакомой профессорской двери.
— Проходите, — проигнорировал приветственные слова профессор. Будто они и не расставались, подумал Гарри.
— Извините, сэр, мне так стыдно, я...
— Ничего, я начинаю привыкать к вашим визитам, — низким бархатным баритоном проговорил профессор. — Чай, кофе, коньяк?
Гарри замотал головой.
— Я не пью коньяк, — сказал он, тут только заметив маленькую рюмку в профессорской руке.
— Значит, чай, — мужчина направился в сторону уже знакомой Гарри кухни. Следуя за развевающимися полами черного халата — профессор опять был в дьявольском одеянии, как в первый день их знакомства, — Гарри прошел вслед за ним, мысленно ругая себя: он уже заготовил вежливый отказ в случае предложения остаться на чай, но фраза о коньяке сбила его с толку.
— Хорошо, спасибо, я не задержу вас, — попробовал исправить ситуацию Гарри.
— Не волнуйтесь, я никуда не спешу, — промурлыкал профессор.
На висках молодого человека выступил холодный пот. Возможно, хирург был уже немного пьян. Его халат был расстегнут почти до пояса, и Гарри, скользнув взглядом по бледной коже в вырезе халата, разглядел плоский живот и дорожку черных волос, уходящую вниз к небрежно завязанному узлу шелкового пояса. Мысль о бегстве остановил вид серебряного подноса, поставленного хозяином на стеклянный столик. На сей раз поднос был еще больше, а дары божьи были так соблазнительны, что рот Гарри мгновенно наполнился слюной. Возможно, дары были отнюдь не божьими, но Гарри тут же убедил себя, что если вкусные фрукты растут в раю, а в аду не растет ровным счетом ничего, то угощение профессора априори не может быть бесовским.
— Если съедите все, буду вам благодарен, — сказал профессор, усаживаясь в кресло напротив Гарри и крутя в пальцах маленькую тонкую рюмку. — Я живу один, и моя экономка преувеличивает мои потребности.
Гарри улыбнулся. Отчего-то мысль об одиночестве профессора улучшила его настроение.
— Я тоже живу один, — сказал он, осторожно снимая с тарелки ломтик брусничного пирога. Дома он обожал такие пироги, но обычно Гарри чистил и перебирал бруснику, в то время как заключительная часть пирожной эпопеи — поедание горячей пахнущей ягодами сдобы — приходилась на долю кузена. Этот пирог был готовой выпечки, но показался юноше райской пищей.
— Вера запрещает вам жить со своей избранницей? — насмешливо шевельнул бровью профессор.
Гарри едва не подавился пирогом.
— Нет. То есть да, — с набитым ртом пробормотал он. — Если без брака.
— Интересно, надолго ли вас хватит, с вашим-то темпераментом, — проговорил злодейский профессор.
— У меня нет избранницы, — буркнул Гарри, раздражаясь тому, что с такой легкостью краснеет.
— Наконец между нами обнаружилось нечто общее, — иронично заметил мужчина.
Гарри уронил на колени украшавшую пирог засахаренную вишню. Та не придумала ничего лучше, чем закатиться в нескромный уголок его джинсов как раз между ног — кресло было низкое, и юноша сидел, приподняв колени.
— Ну... когда-нибудь вам повезет, — попытался обнадежить профессора Гарри, извлекая коварную вишню из совершенно неподобающего места в складках джинсов.
Профессор проводил задумчивым взглядом вишню, которую юноша, наконец, изловил и сунул в рот.
— Не дай господь, — сказал он. — Такого везения мне не нужно.
Гарри удивленно приоткрыл рот.
— Вы не хотели бы жениться? — спросил он.
Профессор криво улыбнулся и покачал головой.
— Загнать себя в очередную ловушку? Лишить себя того единственного, что представляется мне ценным?
— И что же это? — спросил Гарри, с замиранием глядя, как красивые длинные пальцы задумчиво касаются изогнутых луком губ. — Что для вас ценное, сэр? — внезапно охрипшим голосом спросил он.
— Свобода. Пусть относительная, но... Не в контексте разговора об избранниках, а в более широком смысле, — проговорил профессор и добавил: — Боюсь, вам меня не понять, брат Гарри. Ваша позиция и вероисповедание говорит только о том, в каком чудовищном рабстве находится ваше сознание.
— Тут я абсолютно с вами не согласен, — нахмурился Гарри. «Зачем я так сказал? Будто в остальном согласен», — промелькнуло в его голове.
— Христос пришел, чтобы нас освободить. Вера сделала меня свободным от греха, — сказал он и опять невольно залился румянцем, чувствуя себя лжецом.
— Вера? Сделала вас свободным? — с насмешливым недоумением переспросил профессор. — Гарри, и вы всерьез полагаете, что вымысел, пусть даже красивый, способен сделать человека свободным? Вы зависите от своих сказок, от церковных догматов и нелепых ограничений. Вы отказываете себе в простых удовольствиях, осуждаете себя и других за так называемые «грехи» и при этом считаете, что можете рассуждать о свободе? Христианство построено на фундаменте из страха и рабской покорности. О какой свободе может идти речь? — бледное лицо профессора порозовело то ли от возмущения, то ли от выпитого коньяка.
— Христианство — это не сказка. Я верю всему, что пишет Библия, — Гарри, наконец, вспомнил о цели своего визита и оглянулся по сторонам: здесь Книги не было.
— Библия ваша в прихожей. Возле телефона, — поморщился отчего-то профессор. — Когда будете уходить, заберете.
Гарри кивнул.
— Хорошо. И все-таки, вы не правы, сэр. Как может быть христианство построено на страхе, если с Богом я ничего не боюсь? «Если я пойду и долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной», — вспомнил Гарри слова псалма.
— Красивые слова, не спорю, — спокойно кивнул профессор. Он переменил позу, и с видимым удовольствием слегка потянулся в кресле, расправляя плечи. От этого совершенно естественного жеста по телу Гарри прошла легкая необъяснимая дрожь. — Псалом Давида, — сказал профессор и, прищурившись, посмотрел на юношу.
— Вы читали Библию? — удивился Гарри.
— Вторые сутки читаю, оторваться не могу, — с непередаваемой интонацией ответил коварный профессор. — Шучу, брат мой Гарри. Неужели вы считаете, что и я в свое время не попался на христианскую удочку? Двадцать второй псалом Давида, — с досадой и ноткой какой-то горечи прибавил он.
—О-о, — только и сказал Гарри.
С минуту оба молчали.
— Вы... Так вы... — в голове Гарри закружился целый рой разных мыслей.
— Да. Был молод и глуп. Верил, что бог все устроит. Исцелит безнадежно больного, как обещано в сказках.
— Вы... кого-то потеряли? — догадался Гарри. Профессор Снейп казался ему все более человечным.
— Да, брат мой Гарри, — сказал профессор и опрокинул очередную стопку коньяка.
— Мне так жаль, — пробормотал Гарри.
— Давайте без шаблонных сожалений, — поморщился профессор. — Вы меня совершенно не знаете, так зачем произносить пустые фразы о том, что вы сожалеете о смерти моего любовника.
Если бы под ногами Гарри сейчас с грохотом разверзлась сама геенна огненная, он поразился бы меньше. Едва совладав с собой, юный евангелист решил, что просто ослышался.
— Любовника? — придушенно переспросил он.
— Да, брат мой Гарри, любовника. Вас что-то смущает? — вздернул бровь профессор.
Гарри молчал. Ему вдруг захотелось сказать этому мужчине так много, но от волнения его язык буквально примерз к нёбу.
— Если вы готовите текст осуждающей проповеди, то ваши труды пропадут втуне, молодой человек, — профессор по-своему истолковал его молчание.
— Я не осуждаю вас, — тихо сказал Гарри, пытаясь взглядом передать то, что не мог выразить словами.
— Значит, вас еще не окончательно оболванили «Источники Любви», — ухмыльнулся профессор. Гарри удивился, что тот запомнил название их церкви. — Хотя, пожалуй, единственным положительным моментом в христианском учении есть тезис о неосуждении. Но как раз это удается далеко не каждому, — сказал он.