Женьке стало смешно. Он даже есть захотел и принялся прикидывать, успеет ли отбежать к холодильнику, схватить кусок колбасы, булку и вернуться на свой наблюдательный пункт?

А если как раз в этот миг тот вернется? Пройдет через гостиную, и все. И ожидание впустую.

Однако голод все же взял свое.

Женька, как пантера – в три прыжка, – достиг цели, уцепил колбасу, хлеб и нож, вернулся на свой наблюдательный пункт.

Нет, конечно, ничего он не упустил. Две секунды туда и обратно.

Он принялся нарезать колбасу, хлеб. Сооружал бутерброды. Книжка про Карлсона стоймя стояла на подоконнике, не заслоняя главного: вида на противоположное окно.

Его испугал резкий звонок во входную дверь.

Ну, кто там еще?

– Жень, Кот опять пришел, забирай, – послышался голос соседки.

Ну да. Кот. Котяра чумовой. Творит чего захочет. Личность сильная, видите ли.

Женька открыл дверь и впустил Кота. Тот, входя, пихнул дверь лапой, чтоб пошире ему было.

– Пришел, я на балконе цветы поливала, – пояснила соседка. – Сел. Сидит. Сидел-сидел, потом говорит: «Все, выпускай, нагостился».

– Спасибо, теть Маш, я побегу. У меня там колбаса. Он, наверное, из-за колбасы пришел, – заторопился Женька.

– Да мне-то что. Пусть приходит. У нас дружба, всегда рада.

Кто не знает Женькиного Кота, обязательно решит, что соседка-пенсионерка умом тронутая. Ишь, как выражается: «Кот сидел, а потом и говорит…»

А вот кто знает, все поймет правильно.

Кот говорит. Молча, не раскрывая рта, или пасти – как правильнее сказать?

Как он это делает – вопрос, конечно, интересный. Но не главный. Потому что в разговоре главное – что?

Взаимопонимание!

А оно у Кота с собеседником устанавливается просто фантастическое.

Кот появился у них крохотным котенком.

Женька с мамой тащили в дом сумки из «Ашана». Вышли из лифта – у их двери сидит жалкое дрожащее существо. Вернее, не так. Тело его дрожало, но непреклонная воля проступала с первой секунды знакомства.

– Ой ты, маленький, что ты тут делаешь, бедненький? – склонилась над малюткой Женькина мать.

– Вас жду, – ответил Кот, – ну чего стоите, открывайте!

Кот толкнул тощей котеночьей лапой их дверь и даже «мяу» не сказал. Зачем мяу-то? Он же по-человечески к ним обращался и все, что надо, вполне понятно велел!

– Он что? У нас жить собрался? – неуверенно обратилась мать к сыну.

– Ну, видишь же сама, – ответил Женька, четко понимая, что решение Кота окончательное и никаким обжалованиям не подлежит.

Они открыли дверь. Кот (всем сразу стало понятно, что зовут его Кот и никак иначе) вошел первым, обернулся на хозяев и сказал:

– Ну, чего встали? Жрать собираетесь давать или что?

– Он кушать хочет, – прокомментировала мама жалостливо.

– Пойдем, молока тебе дам, – предложил Женька.

– Наконец-то, – вздохнул Кот.

Так и сложились их семейные отношения.

Главным человеком в жизни Кота стал тот, кто первый понял, чего ему надо. То есть – Евгений.

Второе место разделили мать и отец. К ним Кот относился ровно, вежливо, но несколько отстраненно. Правда, если у кого из родителей что болело, он без разговоров запрыгивал на больное место и лежал на нем, пока не становилось легче.

Поначалу у неопытных родителей имели место попытки стряхнуть с себя неумную животину, поскольку и так тошно, отстань. Но Кот плевать хотел на чужую глупость. Он врачевал. И даже не считал нужным вступать в пререкания.

Довольно быстро (даже странно) родители сообразили, что после лежания Кота на больном месте происходит облегчение с последующим исцелением. Поэтому Кот мог беспрепятственно и без всяких там лишних слов залезть на голову к тому, у кого она в данный момент болела, лечь воротником вокруг шеи, если шею продуло, обвиться вокруг горла, если начиналась ангина…

Кота зауважали. О любви можно не говорить – полюбили его, можно сказать, с первого взгляда, еще хлипким котенком. Но любовь без уважения – чувство зыбкое и проходящее. Не очень надежное. В лучшем случае такому любимому грозит «покровительства позор».

А вот любить и уважать – это дело серьезное. Ну а Кот и был серьезным, основательным существом.

Он очень быстро и незаметно вымахал, став крупным, самостоятельным и всепонимающим членом семьи.

И вот, что интересно: он, похоже, решил, что судьбой ему определено жить при Женьке. Скажем, Кот любил дачу. Ну, он там мышковал, охотился, хотя никогда пойманную дичь не жрал: приносил отцу с матерью – пусть, мол, сами решают, как поступать с добычей. Еще он почему-то любил сидеть на крыше дачного дома у печной трубы. Садился – солидный такой, аккуратный, ростом чуть не с эту самую трубу, и смотрел на звезды. Часами так сидел и смотрел. Такая у него шла личная жизнь.

Но на свою любимую дачу Кот соглашался ездить только с Женькой. Едет Женька – едет Кот. Женька остается – Кота ни за что не уговоришь ехать.

Опять же – настаивать не стали: Коту виднее.

И родителям почему-то делалось спокойно, когда сын оставался в московской квартире с котярой. Мистика – но они почему-то верили в сверхъестественные способности Кота, хотя, кроме целительства и телепатических разговоров, Кот больше никаких способностей не проявлял.

Некую симпатию испытывал Кот к соседке. Весной и летом он обычно ловко забирался к ней на балкон, граничивший с балконом его хозяев, и некоторое время наблюдал за тем, как она ухаживает за цветочками: поливает, удобряет. Слушая задушевные разговоры тети Маши с цветами, Кот принимался урчать, показывая тем самым, что голос женщины ему приятен и действует на него расслябляюще.

Наслушавшись тети-Машиных причитаний над растениями, Кот вставал и говорил беззвучно:

– Ладно, пойду я…

Уходил он всегда через входную дверь. И поскольку отпирать-запирать замки было не его заботой, тетя Маша обязательно препровождала гостя в его законное жилище.

Женька, говоря соседке про Кота и колбасу, мягко выражаясь, лукавил.

Это был просто предлог, чтобы распрощаться побыстрее и занять место у подоконника.

Никакую колбасу Кот не стал бы есть даже под страхом смертной казни. Нюхал, презрительно морщился, иногда даже плевался… И чтоб это взять в рот и проглотить… Да вы что?

Именно так и выглядел сейчас Кот, развалившийся на Женькином диване, как самый главный босс во вселенной.

– Что ты делаешь? Зачем жрешь эту гадость? – спросил Кот у Женьки, схватившего бутерброд.

– Лежишь, и лежи, – ответил Женька вслух и чуть не подавился, закашлялся.

Кот тревожно приподнялся, готовясь, видимо, исцелять.

– Лежи, лежи, – успокоил его Женька. – Ничего со мной не случилось. Тошно просто жить на этом свете. Кругом одни сволочи.

Окно, за которым он столько времени наблюдал, казалось пустым и безжизненным.

– Слышь, Кот, по-моему, вот там вот – глянь, пожалуйста, один подонок убил свою жену. И я не знаю, что мне делать вообще.

Кот почему-то развалился на спине, лапы врозь и зажмурился.

Как тапка меховая.

И ни слова.

– И чего? Замолчал? Тебя не колышет?

Кот всхрапнул.

– Ну, ясное дело. Нагулялся. Цветочков нанюхался. Тебе по фиг мои проблемы.

Как бы там ни было, в присутствии Кота грустить не получалось.

Женька успокоился, доел свои бутерброды, посидел еще у окна, положив голову на подоконник. Наверняка сегодня уже ничего больше не произойдет. И лучше всего улечься рядом с котярой и заснуть.

Он встал со своего насиженного стула и потянулся. Все! На сегодня хватит. Насмотрелся. Свалил куда-то муженек. Надо действительно завалиться и уснуть.

И вдруг…

Вот почему все долгожданное происходит именно вдруг? В самый последний момент? Когда уже и надежды нет?

Вдруг самый яркий свет зажегся в гостиной Сабины Мухиной.

– Ничего себе! – поразился Женька.

В гостиную вошли двое.

Неужели Сабина? Вернулась к гаду и простила?

Идут в обнимку. Муженек нетвердым шагом. Жена его ведет…

Голубки…

Хотя – стоп! Стоп! Какая там жена?

Козел не с женой домой вернулся! Поддатый и с чужой бабой!

Они начали целоваться, лизаться, как в самой гадской киношке.

Женькина видеокамера работала. Он стоял у окна, в темноте короткой летней ночи и плакал. Сам не знал, почему. Просто – тоска вцепилась в сердце.

– Какое же кругом б-дство! – сказал Женька окну.